Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф

клятв и проклятий просто игнорировались[334]. Практика судебного преследования также колебалась между драматизацией и тривиализацией богохульства.

Богохульство как социальная практика

Что такое богохульство?

Богохульство, кощунство – это ярлыки, которые относились и продолжают относиться к речевым актам других людей. Вряд ли кто-то в прошлом по собственной воле назвал бы свои собственные слова богохульными. Уже по одной этой причине нелегко перейти от разговоров о богохульстве к самим богохульным речевым актам. Благочестивые пастыри избегали удваивать богохульства, прямо цитируя их, и довольствовались абстрактным пересказом фактов, но часто так поступали не только они. Так, в деле Конрада фон Хенненховена, приговоренного к смерти в 1443 году, секретарь суда просто записал, что осужденный произнес клятвы «против Бога и Пресвятой Богоматери, не вполне пригодные для написания и слуха»[335]. Тем не менее из разрозненных упоминаний вырисовывается живая и красочная картина практики богохульства. Последующий поиск следов расширяет рассматриваемый период дальше, а именно до XVII века. Многие формы речи и поведения были – при всем их разнообразии и изменчивости у отдельных людей, особенно в ходе Реформации, – явлением длительным. На первом этапе будут рассмотрены сами кощунственные слова, а на втором – соответствующие социальные контексты. Только в этом случае реальное культурное значение богохульства станет по-настоящему узнаваемым.

Богохульные клятвы

В новелле 77 Юстиниана середины VI века уже упоминается клятва волосами и головой Бога как конкретное проявление богохульного поведения (см. главу 4)[336]. Во времена позднего Средневековья и раннего Нового времени такие клятвы всегда упоминались первыми, когда требовалось более подробно охарактеризовать богохульство. Для того чтобы понять эту особую форму отклонения от нормы, необходимо сначала рассмотреть обычный случай клятвы. Трудно переоценить ее значение для старого европейского мира, в котором она играла роль средства установления социальных отношений и смягчения трения в этих отношениях. В исследованиях различают два разных вида клятв. Одним является «ассерторическая» присяга, при которой делается обязательное заявление об истинности факта (например, в суде). Другая клятва – «промиссорическая», дающая обещание, направленное в будущее; иногда эта клятва даже имела квазисакраментальный характер, поскольку учреждала отношения сеньора и вассала[337]. Однако на такое социально обязывающее средство, как клятва, накладывалось сильное религиозное ограничение: в Нагорной проповеди (Мф. 5: 33–37) Иисус запретил клясться сильными словами и тем самым ужесточил ветхозаветный запрет на лжесвидетельство. Начиная с поздней Античности богословы сталкивались с проблемой согласования этих слов Господа с социальными потребностями.

Христианское понимание клятвы получило свою классическую форму у Фомы Аквинского[338]. Согласно данному им определению, клятва – это обращение к Богу как свидетелю истины, что придает утверждению особую обязывающую силу. Клятву никогда не следует давать легкомысленно, а только в случае крайней необходимости. Как лекарство назначается только в случае серьезного заболевания, так и клятва должна использоваться только в особых ситуациях и осторожно. В принципе, присягать можно было вполне достойно, поскольку присяга основывалась на нерушимой вере людей в истинность и всемогущество Бога и была направлена на восстановление справедливости и прекращение спора. Но недостойные и легковесные клятвы были запрещены[339]. Это определение должно позволить провести различие между законными клятвами и недопустимыми, возможно, даже богохульными.

Какие клятвы считались богохульными? Они часто упоминались в связи с головой (или черепом, или же, уничижительно, башкой) и волосами Бога, а также его лбом, носом и бородой. Но богохульные клятвы также давались руками или ногами Бога, его кистью или ногой, его животом и его внутренними органами, такими как легкие и печень. Хотя в источниках эти клятвы уже были обозначены как необычные и запрещенные, многие эдикты, особенно позднего Средневековья, выделяют особую категорию наиболее злых и возмутительных богохульств. Они относятся к табуированным частям тела или действиям, к сексуальным действиям или телесным выделениям. Например, постановление совета Констанца от 1363 года устанавливает особенно высокие штрафы за такие клятвы, как «Божье дерьмо» (Bogs schaiss) или «зловоние» (Bogs stank). Примерно в то же время в мандатах совета соседнего города Цюриха клятва «Божьим членом» (Gotz zers), а также «Божьей кобылой» (проституткой, наложницей) или «Божьей шлюхой» были отнесены к особо тяжким преступлениям[340]. Что примечательно в последнем примере, так это то, что прямо – и в официальных заявлениях Совета! – Бог называется, в то время как в других местах, например в Констанце, он обычно писался эвфемистически как Bocks, Box или Kotz (и, вероятно, на самом деле таким словом и присягали). Эрративы были призваны скрыть, хотя бы поверхностно, неуважительное отношение к Творцу и тем самым аннулировать нарушение табу. Как показывает междометие potz (Potzblitz! Potztausend!), это явление сохранилось до Нового времени и даже позже: пуританская строгость нравов и буржуазная респектабельность, очевидно, привели к расцвету эвфемизмов, особенно в период между XVII и XIX веками[341].

Многие богохульные клятвы были тесно связаны со страстями Христовыми. Приносились клятвы ранами Бога, божественным потом, страстями Божьими, муками или трупом, силой, могуществом или бессилием Бога. Здесь также существовало множество вариаций и комбинаций. Очевидно, что в определенные периоды времени тон задавали мода и конъюнктура. Лингвистическое сужение явно наметилось в XVI веке: клятвы телом Божьим вышли из употребления, а клятвы страстями становились все более стереотипными. Они, как правило, заменялись сакраментальными клятвами: теперь клялись «тысячей таинств», «многими тысячами таинств» или даже «сотней тысяч таинств» – даже до наших дней сохранились их рудиментарные формы в виде междометий, таких как sapperment или sapperlot[342].

Примечательно, что во всех этих формулах клятвы более или менее ясно указывают на человеческое воплощение Бога, на Христа, но при этом всегда упоминается Бог. В определенном смысле клятвы – это игра с Божественной Троицей, обращенная как к Творцу в его потустороннем бытии, так и к воплощенному, телесному и смертному Богу. Такие церковнослужители, как венский профессор Николаус фон Динкельсбюль, видели в этом классическое применение определения богохульства:

называя божественные конечности, богохульники приписывали Творцу тело, которое не принадлежало ему как вечному существу, отделенному от физического мира.

С аналогичными аргументами церковное юридическое заключение середины XIV века выступило против клятвы гражданина Брно чревом Бога: согласно свидетельству Евангелия от Иоанна, Бог есть дух; у духа нет ни костей, ни плоти, следовательно, нет и чрева. Тем не менее венский коллега Николаса посчитал необходимым внести ясность: конечно, Иисус Христос в своей человеческой форме действительно обладал телом, но все же не в качестве истинного Бога[343].

Клятвы частями тела и страстями давали в руки богословам образ, выходящий за рамки общепринятого плетения словес. Взяв этот образ на вооружение, они вели кампанию против грешников, утверждая, что Христос еще раз распинается острыми языками богохульников. В проповеди против