Исповедь четырех - Елена Погребижская

Я опять сижу напротив Светы и поворачиваю диктофон ближе к ней.

Я: А вы с Дианой конкурируете?

Света: Нет, не конкурируем, у нас совсем разная публика. (Вот уж, думаю, с этим я поспорю, но вслух не спорю). Мне важно понимать, что я собираю залы, может быть, иногда даже в регионах собираю больше, чем «Снайперы», и это является подтверждением того, что то, что я делаю, это правильно.

И прибавляет:

«Чтобы люди поняли, что в этой лодке все-таки было два капитана».

Что меня удивляет, что между ними до сих пор есть такая натянутая, как струна, связь. Это явление природы лично я как раз не понимаю, у меня с глаз долой — из сердца вон, разошлись — так разошлись. А здесь люди расстались жестко, до водораздела среди поклонников. Есть у обеих сторон такое слово «фатально». Прошло несколько лет. И присутствуют звонки в четыре утра «а завтра она и не вспомнит, может быть, что звонила», посвященные песни, цитирование друг друга и всяческое держание руки на пульсе — ну что, что там в эту минуту происходит на том берегу.

Время летать в самолётах из стали,Время любить, когда нас перестали,Время просвета и время пути.Время подняться и просто идти.

Эту песню, еще в черновике, Света дала мне послушать, влажную, только родившуюся, даже специально сбегала за плеером на этаж в гостиничный номер. Это было, как будто что-то прорвалось после большого периода тишины и неписания. Мне казалось, что пока песни не приходили, это Светлану очень мучило. Она даже попросила прочитать ей «мини-лекцию» о том, какими народными средствами можно приманить вдохновение. Вроде того, что «…нужно сесть в 11 утра и начать ломать голову, что-то писать. Продолжайте так делать несколько дней. Первые два стиха можете смело выкинуть. При этом еще добавьте несколько порций чужих песен для прослушивания и чужих хороших стихов для прочтения, чтобы подстегнуло…» Такая примерно лекция. Мне было страшно лестно, что Свете это нужно и что я… короче, не важно. И вот я рассказываю, а Света даже помечает что-то. А потом радостно так загорается и говорит, что у нее есть новая песня. И убегает наверх. Послушали мы музыку в наушниках, поговорили и потом пошли с моим директором Олей по своим делам.

«Тебе понравилось»? — спрашивает Оля у меня на улице.

«Хорошая, — отвечаю, — песня, глубокие такие стихи». И дальше продолжаю о своем: «Ну неужели, неужели нужно мне именно 10 лет, чтобы такие залы собирать?» Это мой любимый пунктик наших диалогов с директором. И тема «чтобы все и сразу» волнует меня страшно и заставляет терзать своего директора и всех остальных.

«Тебе не понравится, что я скажу, — говорит Оля, — 10 лет нужно, чтобы начать писать вот такие песни».

В тот день, когда мы снимали Свету для фильма в Питере, героиня картины возила нашу съемочную группу на своей машине с точки на точку. В багажнике прыгали какие-то вещи. «Да это Смирнова вещи», — пояснили нам. «Это какого, это Светиного тренера по настольному теннису?» «Да, он уже пожилой дядечка, — поясняют нам, — у него же есть свои родственники, а Света все равно ему помогает. Вот недавно у нее мобильный телефон попросил — купила. Вещи вот его в стирку отдает, увозит-привозит, уже проще ему машину стиральную купить». Мы съехали с какого-то фигурного моста, Света показала рукой, не отрываясь от дороги, что Смирнов живет где-то тут поблизости, ладно, решили мы, заедем забросить ему сумки потом. Как нам с некоторым сожалением поведал голос с переднего сидения, в Светиной реальности постоянно присутствуют старые друзья, бывшие близкие люди и просто хорошие знакомые, которые приходят пить водку и разговаривать длинные разговоры. Часто просят деньги, и Света дает. Отвозит их по их делам, как нас сейчас. А про Смирнова, я помню, Света говорила: «Благодаря ему я стала писать песни. Это дань и ответственность, спустя 23 года». Дда, а у меня-то люди в жизни ротируются и растворяются в бушующем настоящем. Есть о чем подумать.

Мы ехали на страшной скорости от Лиссабона к океанскому побережью. Ехать надо было часа два, за рулем была Света. Я вообще терпеть не могу быструю езду, считаю, что это какая-то глупая бравада, а тут мы неслись как-то ровно так и уверенно, что даже у меня не возникало беспокойства. И потом, конечно, дорога была получше, чем у нас. При этом сомнения в трезвости водителя таки были.

И вообще в этой Португалии было так прекрасно: все залито солнцем, белые дома, теплый океан — райское место одним словом. Света была загорелой и в отличном настроении. На шее у нее вполне недвусмысленные следы. «…Так вот, — говорю, — у меня друзья-скрипачи. И один раз (все пока выходят из машины и заносят вещи в дом, Света закрывает калитку) они меня позвали на скрипичный концерт в консерваторию. Первый раз в своей жизни иду в консерваторию, а там все с такими вот сине-фиолетовыми пятнышками на шее (тычу в Свету). Мне потом друзья объяснили, что это им скрипки натирают». «Да, — подтверждает Света, — так и есть. Только скрипку на другом плече держат, с другой стороны». И смеется.

Света: Я вообще не считаю, что любовь может быть трагической. Если любовь возникает — это вообще большое счастье.

Я: Ну у нее должен быть хеппи-энд?

Света: У меня другое понятие. Это значит, что если мне кто-нибудь понравился, и человек мне ответил взаимностью, и мы с ним трахнулись, и у нас все заебись — то значит хеппи-энд? Для меня хеппи — это если ты чувствуешь движение души и тебя прет, ты начинаешь писать стихи. Тебе человек не отвечает взаимностью, ну и хрен с ним. Тебе достаточно просто посмотреть на свет в его окнах. Ты можешь просто засунуть ему какой-то цветок в дверь, позвонить и убежать. Возникшее чувство — это уже чудо. У любви не бывает счастливого или несчастливого конца. Она либо есть, либо ее нет. А вот если ее нет, вот это пиздец, это плохо.

Я: А скольких она любила, мы не знаем…

Света: А зачем? Ну при чем здесь арифметика? Знаешь, важнее в данном случае, конечно, принцип сложения, нежели вычитания. Вот если б ты спросила, скольких я разлюбила, я б с удовольствием тебе сказала: никого. Все со мной. Все равно все остается навсегда.

В этой благословенной Португалии Света просто светилась. Например, один день светится. А на другой вроде бы тоже, внешне, а понятно, что градус падает. И ходит по дому с пакетом, полным разноцветных лекарств. И, по-моему, от разного. И тут мне становится ясно, что не все так уж бесследно проходит для ее здоровья, и еще понятно, что снаружи может быть совершенно не видно, что с ней в данный момент действительно творится. А на следующий день вроде бы опять источник забил, веселимся, играем в шарады «а вот какую я знаю замечательную пионерскую игру» и не вылезаем из воды. И наблюдая эти колебания, я думаю: вот как все обстоит, блин, хочется Свету поберечь, хочется чаще радовать. А потом себе же отвечаю: а вообще-то есть кому. И слава богу. И тут же мимо меня пробегают ноги, и доносятся довольные возгласы среди брызг…