Неестественные причины - Филлис ДЖЕЙМС

Кроме него, в зале был только африканец, лениво возивший шваброй по полу. Он сказал мягким тихим голосом:

– У нас еще закрыто, сэр. Обслуживать начнут в шесть тридцать.

– Меня не нужно обслуживать, спасибо. Здесь мистер Люкер?

– Я узнаю, сэр.

– Узнайте, пожалуйста. И еще я хотел бы видеть мисс Кумбс.

– Я узнаю, сэр. Не уверен, что она здесь.

– Ну, я думаю, мы сейчас убедимся, что она здесь. Скажите ей, пожалуйста, что с ней хочет поговорить Адам Далглиш.

Уборщик ушел. Пианист продолжал свои импровизации, не поднимая глаз, а Далглиш уселся за столик у самой двери, рассчитывая, что Люкер продержит его здесь минут десять. Он провел это время в размышлениях о человеке, находившемся наверху.

Люкер сказал, что убьет компаньона – и убил. Он сказал, что его за это не повесят – и не повесили. Так как он вряд ли мог заранее рассчитывать на содействие судьи Бротвика, остается предположить в нем либо незаурядный дар предвидения, либо необыкновенную веру в свою счастливую звезду. Иные из историй, которые стали рассказывать о нем после суда, несомненно, выдуманы, но он отнюдь не старается их опровергнуть. Не принадлежа к числу преступников-профессионалов, он известен и принят в их кругах. Эти люди, точно знающие и соблюдающие разумную меру риска, относятся к нему, одним отчаянным шагом преступившему все мыслимые пределы, с суеверным почтением. Человек, стоявший так близко к последней, страшной черте, внушает благоговейный страх. Далглиш иногда с досадой замечал, что это чувство разделяет и полиция. Не верилось, что Люкер, с такой легкостью убивший человека из личной неприязни, может удовлетвориться управлением несколькими второсортными ночными клубами. От него ждали чего-то куда более впечатляющего, нежели манипуляции с лицензиями и налогами или не слишком крутые эротические зрелища, демонстрируемые скучной публике, развлекающейся на казенный счет. Но если за ним что-нибудь еще и водилось, никто об этом не знал. Может, ничего и не водилось. Может быть, предел его мечтаний как раз и была эта спокойная полуреспектабельность вкупе с дутой репутацией, эта свобода ничейной земли меж двух миров.

Ровно через десять минут появился негр и сказал, что Люкер ждет. Поднявшись на два лестничных пролета, Далглиш вошел в большую комнату, откуда Люкер управлял не только «Кортес-клубом», но и прочими своими заведениями. В ней было жарко и душно – слишком много мебели и слишком мало вентиляции. Посреди комнаты стоял письменный стол, у одной из стен – пара шкафов с деловыми бумагами, слева от газового камина – огромный сейф; рядом с телевизором размещались диван и три мягких кресла. Один угол занимал маленький умывальник. Помещение явно должно было служить и конторой, и комнатой отдыха, а получилось ни то, ни се. В нем находились три человека: сам Люкер, его главный помощник по «Кортес-клубу» Сид Мартелли и Лили Кумбс. Сид, сняв пиджак, грел себе на газе молоко в маленькой кастрюльке. На лице у него было обычное смиренно-страдальческое выражение. Мисс Кумбс, уже в черном вечернем платье, сидела в кресле у плиты и красила ногти. Она приветственно подняла руку и одарила Далглиша широкой беззаботной улыбкой. Далглиш подумал, что текст на листочках бумаги, кто бы его ни сочинил, описывает ее довольно точно. Текла ли в ней русская аристократическая кровь, определить было невозможно, но он доподлинно знал, что Лил выросла не восточнее Уайтчепел-роуд.[2] Это была крупная пышущая здоровьем блондинка с крепкими зубами и толстой бледноватой кожей – такое лицо долго не стареет. Ей было, похоже, лет сорок с небольшим, но точно сказать было трудно. Она ничуть не изменилась со времени их первой встречи пять лет назад. Вполне вероятно, что еще через пять лет она будет все такая же.

А Люкер заметно раздался. Дорогой костюм чуть не трещал в плечах, шея вздувалась над воротником безукоризненно чистой рубашки. У него было неприятное непроницаемое лицо, до того гладкое и лоснящееся, что казалось полированным. И совершенно необычные глаза. Радужные оболочки, серыми камушками посаженные точно посреди белков, были столь безжизненны, что превращали все лицо в уродливую маску. Жесткие черные волосы спускались вниз к середине лба, придавая лицу что-то нелепо-женское. Коротко подстриженные, они блестели, как грубая собачья шерсть. Внешность его была под стать сущности. Но стоило ему заговорить, как голос выдавал происхождение. В нем слышалось все: дом провинциального пастора, любовно пестуемая утонченность, частный интернат. Он доказал, что способен меняться. Но голос изменить он не смог.

– А, суперинтендант Далглиш. Весьма польщен. У нас сегодня, кажется, все занято, но Майкл уж как-нибудь изыщет для вас столик. Я уверен, что представление вам понравится.

– Спасибо, но мне не нужны ни ужин, ни представление. Ваша еда пошла не впрок одному моему знакомому, который на днях тут ужинал. И я предпочитаю нормальных женщин кормящим бегемотихам. Фотографий в витринах мне хватило с лихвой. Где это вы таких откапываете?

– Да никого мы не откапываем. Милые девушки, осознавшие, что имеют, скажем так, естественные преимущества, сами к нам приходят. Не будьте слишком строги, суперинтендант, у каждого из нас – свои личные эротические фантазии. И если ваши не находят тут отклика, это не значит, что у вас их вовсе нет. Что там говорится в Писании о сучке и бревне? Вы не забыли, что я, как и вы, пасторский сын? Хотя судьба довольно далеко нас разбросала.

Он помедлил, как бы размышляя о различии судеб, и непринужденно продолжил:

– Нам с суперинтендантом одинаково не повезло, Сид. Мы оба – пасторские детки. Никому не пожелаю так начинать жизнь. Если папаша искренне верит, презираешь его как глупца; если нет – записываешь в лицемеры. Так ли, этак ли – шансов у него нет.

Сид, рожденный умственно отсталой судомойкой от бармена-киприота, с жаром закивал.

Далглиш сказал:

– Я хотел потолковать с вами и мисс Кумбс о Морисе Сетоне. Я не веду это дело, так что вы не обязаны отвечать на вопросы. Но вы, конечно, и сами это знаете.

– Ваша правда. Захочу – буду нем как рыба. А бывает, накатит на меня – рад-радешенек помочь человеку. Вперед никогда не угадаешь. Попробуйте – может, что и получится.

– Вы ведь знаете Дигби Сетона, правда?

Далглиш ясно увидел, что вопрос оказался неожиданным. Мертвые глаза Люкера мигнули. Он ответил:

– Дигби работал тут несколько месяцев в прошлом году, когда от меня ушел пианист. Его клуб тогда прогорел. Я дал ему в долг – думал, выкарабкается, – но все без толку. Тут нужна особая сноровка. А пианист он неплохой.

– Когда он тут был последний раз?

Люкер развел руками и обернулся к своим сотрудникам:

– Он работал у нас неделю, когда Рикки Карлис не рассчитал дозу, – когда это было, в мае? С тех пор он не появлялся.

Тут вмешалась Лил:

– Появлялся раз или два, Эл-Джей. Вас как раз тут не было. – Подчиненные, обращаясь к Люкеру, всегда употребляли инициалы. То ли, думал Далглиш, это должно было подчеркнуть теплоту их отношений, то ли Люкеру нравилось чувствовать себя этаким американским боссом. Лил, горевшая желанием помочь, продолжала:

– Сид, а летом он не приходил с компанией?

Сид придал лицу выражение мрачной задумчивости.

– Не летом, Лил. Скорее, в конце весны. Кажется, он приходил с Мэйвис Мэннинг и ее девочками в мае, когда ее программа накрылась.

– Это был Рикки, Сид. Ты его путаешь с Рикки. Дигби Сетон никогда не был с Мэйвис.

У них тут все отрепетировано, подумал Далглиш, как в хорошей труппе. Люкер растянул гладкие щеки в улыбке:

– А что толку копать под Дигби? Ведь никакого убийства не было, а если и было, Дигби тут ни при чем. Возьмите факты. У Дигби имеется богатый братец. Везение для обоих. У братца никудышное сердце – может отказать в любую минуту. Ему не позавидуешь, но для Дигби – опять же везение. И в один прекрасный день оно таки отказывает. Все естественные причины, суперинтендант, если только это выражение что-нибудь значит. Кто-то будто бы отвез тело в Суффолк и пустил по волнам. А перед этим, говорят, сотворил с ним всякие гадкие и нехорошие вещи. Выглядит так, будто мистера Сетона не все его соседи-литераторы горячо любили. И меня удивляет, суперинтендант, что ваша тетя преспокойно живет себе среди этой публики, да еще оставляет топор на самом видном месте.

– Вас хорошо информировали, – сказал Далглиш. Хорошо и, главное, быстро, подумал он. Интересно, кто это держит его в курсе событий.

Люкер пожал плечами:

– По-моему, это не запрещается. Друзья иногда сообщают мне о том о сем. Они знают, что меня может заинтересовать.

– Особенно если на них сваливается двести тысяч фунтов.

– Послушайте, суперинтендант. Когда мне нужны деньги, я их зарабатываю, и зарабатываю честно. Сколотить состояние незаконными способами может любой дурак. А вот чтобы все было по закону – для этого сейчас надо шевелить мозгами. Дигби Сетон может, если хочет, вернуть мне тысячу пятьсот фунтов, которые я ему одолжил, когда он пытался спасти «Золотой фазан». Впрочем, я его не тороплю.