48 часов - Алистер Маклин

Проклятую дверь заклинило. Впрочем, чему тут было удивляться, после того как корпус вертолета ударился сперва о скалу, а потом о дно моря. Я толкал ее плечом, тянул на себя, бил в нее кулаками, но она не поддавалась. Кровь бушевала в моих ушах, легкие разрывали ребра, выдавливая из меня жизнь. Я уперся обеими ногами в приборную доску, ухватился за ручку двери и начал трясти ее изо всех сил с энергией человека, смотрящего в лицо смерти. Дверь не поддалась, зато ручка осталась в моих руках, а сам я, как выброшенный из катапульты, полетел в другой конец кабины. Я понял, что мои легкие больше не выдержат, и решил предпочесть смерть этой страшной агонии. Я выпустил из себя воздух и приготовился глубоко вдохнуть морскую воду, один глоток которой должен был стать для меня последним.

Я сделал шаг вперед и набрал полные легкие воздуха. Воздуха сжатого, полного паров бензина и масел, но — воздуха.

За время моей карьеры у дядюшки Артура мне приходилось дышать воздухом Атлантики, тяжелым ароматом виноградников Эгейского моря, резким запахом норвежских сосен и упоительным, как шампанское, воздухом Альп. Но ни один из них не шел ни в какое сравнение с фантастической мешаниной кислорода, азота, бензина и масел в этой воздушной подушке, образовавшейся в хвостовой части моего вертолета. И был этот воздух таким, каким и должен был быть.

Вода доходила мне до шеи, но я не обращал на это внимания и жадно вдыхал воздух, гася пожиравший меня изнутри пожар. Только после этого я предпринял попытку отодвинуться как можно дальше в глубину хвостовой части машины. Теперь вода доставала мне до груди. Я сделал несколько движений рукой, чтобы сориентироваться, на сколько мне еще хватит воздуха. В абсолютной темноте это не было легким делом, однако я прикинул, что смогу продержаться минут десять — пятнадцать, учитывая еще и плотность воздуха.

Осторожно перебравшись влево, я вдохнул побольше воздуха, погрузился в воду и поплыл к дверям для пассажиров, находящимся за креслом пилота. Я надеялся, что мне удастся их открыть. Двери не было. Было место, где она должна была находиться. Удар вертолета о скалу и дно моря, заблокировавший правые двери, вырвал левые. Убедившись в этом, я вернулся в мою воздушную подушку, чтобы немного отдышаться. К сожалению, воздух в ней был теперь гораздо менее приятным.

Но теперь, зная, что могу выбраться в любую минуту, я не спешил. Я был убежден, что на поверхности меня дожидаются очень крутые ребята с оружием в руках, Весь мой опыт свидетельствовал, что главными достоинствами этих людей были последовательность и добросовестность в работе. По их мнению, работа, сделанная наполовину, была невыполненной работой. Сюда они могли попасть только на каком-то судне, и судно это наверняка находилось в данный момент точнехонько над затонувшим вертолетом. Они, конечно, уже праздновали успех, но одновременно не забывали следить за поверхностью моря, не покажется ли там случайно чья-либо голова.

Я размышлял о том, что скажу дядюшке Артуру, если, конечно, доберусь до «Файркрэста» и если вообще смогу когда-нибудь с ним связаться. Я потерял «Нантсвилл», я послал на смерть Бейкера и Дельмонта, я позволил неизвестному врагу раскрыть себя, а после визита таможенников к нам на борт у меня не было в этом сомнений. Наконец, я послужил причиной смерти Скотта Уильямса и гибели вертолета, принадлежавшего военно-морским силам. А кроме того, из сорока восьми часов у меня осталось только двенадцать, которые, впрочем, дядюшка Артур вполне мог, выслушав мой рапорт, превратить в ноль. Итак, моя карьера тайного агента закопчена, поскольку те рекомендации, которые мне, возможно, даст дядюшка Артур, не позволят мне наняться даже сторожем в последнюю лавчонку. Все это так. И о при чем здесь дядюшка Артур? Это были мои. счета, и только я мог по ним платить, как бы низко ни оценивались мои шансы на успех. Боюсь, что в эту минуту я во всем мире не нашел бы букмекера, который поставил бы на мой успех иначе, как один к тысяче, Только сумасшедший мог еще довериться мне.

Я задал себе вопрос, как долго эти парни будут торчать там наверху. Эта мысль тут же разбудила во мне другую, от которой мой рот сразу наполнился горечью бензиновых паров. Главным был вопрос — как долго я могу ждать. Или я уже переступил черту? Меня охватила паника. В горле застрял комок, и мне пришлось сделать над собой известное усилие, чтобы глотнуть тяжелеющий воздух и проглотить этот комок.

Я попытался вспомнить все, что связано с подводными работами, которыми мне пришлось в свое время заниматься. Как долго я уже был под водой? На какой глубине? Сколько продолжалось погружение вертолета на дно моря?

В таких обстоятельствах человек совершенно теряет ощущение времени. Вода накрыла меня с головой приблизительно на полпути ко дну, секунд через двадцать. Попытки открыть эту проклятую дверь продолжались минуту или немного больше. Потом больше минуты приходил в себя, оказавшись в этой воздушной подушке. Чтобы найти вторую дверь, я потратил еще секунд тридцать. Но сколько времени я потерял с тех пор? Шесть минут, семь? По крайней мере семь. Итого, около десяти минут. Страх снова стиснул мне горло.

На какой глубине я находился? Собственно, это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению, можно было предположить, что вертолет находится глубоко. Однако в скольких метрах от поверхности моря? В двадцати? Тридцати? Сорока? Я попробовал припомнить морскую карту. Канал Торбэй — а он проходил довольно близко от восточного побережья острова — достигал глубины ста пятидесяти метров. Я, однако, находился у самого берега, но это могло означать, что надо мной пятьдесят метров воды, если не больше. Если это действительно так, я погиб! Что говорят предписания по снижению глубинного давления? «Человек, находящийся десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен регулярно задерживаться при подъеме на поверхность, в сумме не менее восемнадцати минут». Когда человек дышит сжатым воздухом, в его тканях осаждается азот, а когда он всплывает, кровь переносит азот в легкие, которые выделяют его в процессе дыхания. Если подниматься на поверхность слишком быстро, легкие не успевают выделять азот, в результате чего в крови образуются пузырьки азота, что приводит к крайне мучительной, парализующей человека кессонной болезни. С глубины в тридцать шесть метров и то надо подниматься не меньше шести минут. У меня же не было никаких возможностей задерживаться при подъеме, а каждая дополнительная секунда пребывания в вертолете делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. От всех этих мыслей мысль о тех, кто ждет меня во всеоружии наверху, как-то потеряла остроту. Я пару раз вздохнул как только мог глубже, чтобы заполнить все клеточки легких кислородом, прошел под водой к вырванной ударом двери и поплыл вверх, стараясь не слишком торопиться.