Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями - Ежи Эдигей

— Коллодий? — повторил Жвирский. Это название было явно ему знакомо.

— Да, коллодий. Когда эта жидкость засыхает, образуется прозрачная, словно глазурь, пленка, стягивающая кожу, как при настоящем шраме, — сержант, преисполненный гордости, поучал офицеров.

— Коллодий… — капитан, вспоминая что-то, внезапно побледнел. — Чудовищно, — произнес он, обращаясь словно бы к себе самому.

Левандовский молчал.

— Боюсь, что мне известно, кто этот бандит.

— Я тоже боюсь, пан капитан.

— Я сам покупал ему этот коллодий, — прошептал Жвирский. — Мой друг, офицер милиции… Человек, которому я доверял больше, чем самому себе. Разговаривал с ним, показывал ему документы дела. Советовался…

Жвирский был совершенно убит тем, что представлялось ему теперь бесспорным фактом.

— Прошу вас, — в голосе капитана зазвучали твердые нотки. Он с трудом овладел собой. — Честное слово, я не собираюсь отнимать у вас заслуг в разгадке этого дела и разоблачении бандита. Но дайте мне разделаться с ним самому. Он оказался вероломным другом. Я занимался расследованием дела и, должен признаться, однажды даже сказал ему, что, если бы не отсутствие шрама, я прежде всего заподозрил бы его. Тогда мы от души посмеялись. Теперь я вижу, что он смеялся над моей глупостью. Оставьте его мне.

— Я сам хотел просить вас о том же.

— Он будет в Цеханове послезавтра. И обещал прямо с вокзала зайти ко мне на службу. Мы условились пообедать вместе с нашими девушками. Я приведу его к вам и сам скажу ему обо всем.

— Хорошо, — согласился поручик. — За эти два дня, я думаю, он от нас не сбежит.

— Надеюсь, что свои наблюдения вы держите в тайне?

— Разумеется, капитан, — заверил его поручик. — Только есть тут еще одно обстоятельство.

— Какое?

— Бандит уже покушался однажды на жизнь сержанта. Он устроил засаду на дороге. Просто натянул поперек шоссе стальную проволоку, а сам с пистолетом выжидал, спрятавшись за деревьями. К счастью, ему удалось только ранить Хшановского в руку. Но преступник может и повторить свою акцию. Тем более что ему нечего терять.

— Даже страшно об этом подумать.

— Не опасайтесь, пан поручик, — успокоил его сержант. — Я теперь осторожен. Второй раз он не застигнет меня врасплох.

— Не приезжайте завтра в Цеханов, сержант. А послезавтра явитесь днем и не один. Если вдруг преступник объявится в Домброве Закостельной, приказываю немедленно обезоружить его и посадить под замок.

Под мою ответственность. Если хотите, я дам вам письменное предписание.

— В этом нет необходимости. До этого, думаю, не дойдет. По-моему, вы оба ошибаетесь. Было время, когда и я подозревал его, но потом понял, что это не он. И мои подозрения пали на другого человека.

— Ни о какой ошибке и речи быть не может, — жестко повторил капитан Жвирский. — Я сам покупал ему коллодий. Он объяснил мне, что йодная настойка вызывает у него аллергию и он вынужден пользоваться иным антисептиком.

Прошло два дня. Около четырех часов двери комнаты Левандовского распахнулись, и вошли двое офицеров. Капитан Венецкий был, как обычно, в штатском платье. Жвирский в этот день облачился в мундир. Офицера Главного управления несколько удивила просьба друга заглянуть в комнату поручика, но он не стал отказываться.

— Прошу садиться, пан капитан Венецкий, — официальным тоном сказал Жвирский.

Капитан ошарашенно взглянул на приятеля. С каких это пор он стал звать его «пан капитан»? Венецкий так и остался стоять в нерешительности.

— Прошу вас садиться, пан капитан, — с нажимом повторил Жвирский.

Венецкий сел.

— Понимаю, — произнес он, — поручик Левандовский снова взялся за старое. Опять будете исследовать мой лоб в поисках шрама?

— В этом нет необходимости, пан капитан, — диалог происходил только между двумя офицерами, равными по званию, — такие шрамы рисуются на лбу с помощью коллодия и грима и удаляются ваткой, смоченной ацетоном. Напялить на голову парик тоже не так уж трудно.

— Ты с ума сошел!

— Вспомните, капитан, кого вы недавно просили купить коллодий?

Хшановский, безмолвным свидетелем присутствующий при этой сцене, заметил, что Венецкий побледнел и руки у него слегка задрожали.

— Ерунда! Я просил тебя купить коллодий, потому что не выношу йодной настойки. С тех пор как я попал в аварию, у меня от нее аллергия.

— Я думаю, капитан, что прокурор или офицер по следственным делам Главного управления милиции проверит и это обстоятельство.

— Да вы что? — в голосе Венецкого нарастало беспокойство.

— Есть ли у пана капитана убедительное алиби? Хотя бы в одном случае. Например, в день покушения на сержанта Хшановского?

— Покушения на сержанта?

— Да, покушения. Сержанта Хшановского тогда легко ранили в руку. А вы, пан капитан, договорились встретиться со мной в пять часов, но явились после шести и были очень возбуждены.

— Я извинился тогда перед тобой и объяснил, что поссорился с Баськой.

— С Баськой? С помощником, натягивающим на голову черный чулок? Действительно великолепный свидетель. У нее и мотоцикл имеется, на котором ты так часто ездишь.

— Что за бредни!

— А разве это бредни, что Барбара работает на сахарном заводе в Цеханове и прекрасно знает, кто из крестьян, сколько и когда получает за сахарную свеклу? А ее зять, заведующий отделением связи, бесспорно, информировал о том, когда и в какую деревню направляются солидные почтовые переводы. А сестре Барбары известны секреты вкладчиков сберегательной кассы, снимающих с книжки большие суммы наличными. Очень странно: ксендз днем взял в сберкассе несколько десятков тысяч злотых, а уже вечером ему нанес визит «человек со шрамом». Пана капитана видели в тот самый день в Цеханове. А потом он на мотоцикле мчался вместе со своей ненаглядной.

— Это просто стечение обстоятельств.

— Слишком много этих стечений обстоятельств, — холодно заметил Жвирский.

— Ничего не могу поделать.

— Вы признаете свою вину?

— Войтек, ты не в своем уме. Прекратим эти шутки. Мы зашли слишком далеко.

— Эти, как вы выразились, шутки, могут быть прекращены при одном условии: представьте нам надежное алиби. Хотя бы только на два-три дня, когда произошли налеты.

— Вы все посходили с ума! — Венецкий все больше возбуждался. — Каким образом я могу представить алиби, когда дело идет о событиях не только многомесячной, но и многолетней давности? Я же не веду дневник.

— Итак, вы отказываетесь?

— Я не отказываюсь. Но и не могу это сделать. Мне неизвестны даже точные даты налетов.

— Идемте к майору. Начальник решит, как с вами поступить.

— Прошу вас, не поднимайте скандала. Дайте мне два-три дня, чтобы я мог доказать свою невиновность.

— Вы докажете ее офицеру по следственным делам или прокурору.

— Прошу дать мне три, ну, хотя бы два дня.

— Нет. Идемте к майору, — капитан Жвирский был неумолим.

— Я думаю, — вмешался сержант Хшановский, — мы должны предоставить пану капитану те два-три дня, которые он просит. Я уверен, что капитан Венецкий не предпримет попыток бежать, даже если он виновен.

Жвирский вопросительно посмотрел на Левандовского — поручик молчал.

— Это, — продолжал старший сержант, — позволило бы нам избежать ненужной огласки, если вообще возможно что-либо скрыть. Я поддерживаю просьбу капитана Венецкого.

— Понимаю, — согласился Жвирский. — Ну что ж, хорошо. Три дня. Но не минутой больше.

— Благодарю вас, сержант, — обратился капитан к Хшановскому.

— Прошу вас, капитан, воздержаться от таких штучек, как недавнее покушение на старшего сержанта. Предупреждаю, что я сдал в Главное управление милиции и майору запечатанные пакеты, содержащие обвинения против вас. Если хоть один волос упадет с головы кого-нибудь из нас, пакеты будут вскрыты. Я принял все меры на случай возможных неожиданностей.

Венецкий встал.

— Я могу идти? — сухо спросил он.

— Прошу вас, — капитан Жвирский распахнул двери.

— Вы были правы, дав ему три дня, — сказал он позже, обращаясь к сержанту. — Удастся избежать скандала. Я надеюсь, у него хватит мужества пустить себе пулю в лоб.

— Нет, — возразил сержант, — он не покончит жизнь самоубийством. Он ведь невиновен. Должен признаться, именно я в свое время изложил поручику Левандовскому свои подозрения относительно капитана Венецкого. Но теперь я уверен, что ошибался. У меня, правда, нет доказательств, но думаю, что нам сравнительно не трудно их получить.

— Каким образом?

— Алиби капитана Венецкого трудно удостоверить, однако алиби его невесты — другое дело. Офицер милиции, да к тому же из Главного управления, всегда может выскочить из учреждения под каким-нибудь предлогом. Другое дело — простая служащая на сахарном заводе. Мы знаем, когда и какие налеты были совершены днем до полудня или вскоре после полудня. Чтобы участвовать в них, она должна была бы покинуть свою контору еще раньше. Через проходную нельзя пройти без пропуска или не пробив часовой карты. Кроме того, такие уходы с работы не могут остаться незамеченными. Эти случаи запоминаются.