Роль жертвы - Елена Валентиновна Топильская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Матушки! — воскликнула Марина, продолжая исследование трупа; про свитер и прочие бытовые мелочи она явно забыла. — Да у нее и старые переломчики имелись. Бурная жизнь была у девушки. Говоришь, бывший муж — писатель?
— Марина, она у меня была в прокуратуре незадолго до смерти. И сказала, что хоть и развелась с Латковским, но продолжает его любить. И они после развода остались в хороших отношениях. Если бы он ей регулярно ребра ломал, ты думаешь, она бы так переживала развод, что аж в клинике неврозов полечилась?
— Не знаю, не знаю, — пробормотала Марина. — Тогда ищи того, кто ей кулаки под ребра совал. Это последствия ударов тупым твердым предметом с ограниченной ударяющей поверхностью. Кулак или обутая нога. Басни про падения с высоты собственного роста я даже слушать не буду.
— Я поняла. А ты сможешь мне определить сроки переломов?
— То есть когда ребра были сломаны? Ну, не с точностью до дня, но я из рентгенологов выжму все, что возможно. Но одно скажу тебе сразу: у нее как минимум три перелома разной давности.
Зайдя в кабинет к заведующему моргом, который вел задушевную беседу с нашим прокурором, я с места в карьер сообщила шефу, что дело по факту смерти актрисы надо возбуждать. Шеф ответил мне слово в слово то, что я сама придумала, ища доводы против возбуждения: во-первых, есть записка; во-вторых, нет данных о том, что ее кормили димедролом насильно — ни синяков на теле, ни повреждений слизистой оболочки рта. В-третьих, девушка лечилась от нервов, и наконец, самый мощный довод — у нее был мотив к самоубийству. Не сложившаяся личная жизнь и страхи, вызванные непонятными звонками.
— Вот именно, — сказала я. — Давайте возбудим хотя бы доведение до самоубийства.
— Давайте пока подождем, — возразил шеф.
— Владимир Иванович, есть основания считать, что Бурова убили из-за того, что он что-то знал о смерти актрисы.
— Вот и хорошо, — кивнул прокурор. — Разбирайтесь с актрисой в рамках дела Бурова. Найдете связь — никто вам не помешает привлечь виновных. А пока помните про посмертную психологическую экспертизу. Понятно?
Мне было понятно. Посмертная экспертиза ответит, что психологическое состояние Климановой перед смертью вполне отвечало намерению покончить с собой.
И потом, кто виноват в доведении до самоубийства? Кого привлекать? Того, кто звонил ей по ночам? А кто это, интересно? И почему никак не получается установить, откуда идут звонки? С того света он звонит, что ли?
Заведующий моргом выглядел озабоченным, и я не сразу поняла, что озабочен он не своими, а моими проблемами.
— Маша, — серьезно начал он, — надо подумать о твоей безопасности.
Я вздохнула. Круглосуточно меня охранять никто не будет, у нашей милиции нет таких возможностей. Управление по борьбе с организованной преступностью вообще ни при чем, поскольку угрожает мне не представитель преступного сообщества, а какой-то призрачный маньяк. И даже не угрожает, а так — я думаю, что угрожает. От чего меня охранять? От звонков из ниоткуда?
— Мы тут посовещались с Владимиром Ивановичем, — продолжил завморгом, — я сейчас поговорю со Стеценко, и тебе сегодня же надо к нему переехать.
Мне стало смешно. Если мне звонит представитель потусторонних сил, то он меня найдет и у Стеценко.
— Юра, — сказала я без улыбки заведующему моргом, — хорошо бы еще нам со Стеценко срочно зарегистрировать брак, и мне сменить фамилию. В целях безопасности.
— Сделаем, — кивнул Юра.
— Ты как, приказом по моргу проведешь? Или будет совместный приказ? — я повернулась к шефу. Он улыбался, в отличие от Юры поняв, что я прикалываюсь.
— Не надо ничего, — сказала я им обоим. — Ребенка я сдаю бабушке. А сама поеду в Коробицин. Там меня никто не достанет.
— Ох, Мария Сергеевна, — покачал головой шеф, — вот там-то страшнее всего.
— Если надо, пошлем Стеценко в Коробицин вместе с Машей, — тут же отреагировал завморгом.
Я отмахнулась. Вошел Стеценко, и все мое внимание переключилось на него.
Мы еще некоторое время поболтали, посмеялись над тем, как его начальство чуть не женило его в принудительном порядке, и мы с шефом собрались уезжать. Шеф хотел заехать в городскую прокуратуру и договориться о передаче дела об убийстве Бурова для расследования в наш район, а меня ждала тюрьма. Кровь для биологической экспертизы у своего подследственного забрать я уже не успевала, а вот с Барракудой поговорить нужно до моего отъезда в командировку.
Мы уже выходили, когда нас окликнул высунувшийся из своего кабинета Юра.
— Маша, подойди к моему телефону, там тебе из уголовного розыска звонят.
Это был Костя Мигулько, который успел оперативно проверить сведения, зафиксированные в памяти таксофонной карты Бурова, и решил сразу сообщить мне о результатах.
— Он действительно звонил тебе домой в шесть вечера в воскресенье.
— А откуда он узнал мой телефон? — удивилась я.
— Да ты что, Маша? Телефоны следователей прокуратуры, в том числе и домашние, есть у каждого опера моего отдела, ты забыла?
— Так. А других интересных звонков нету?
— Нет, за выходные это единственный звонок. Последний раз он пользовался картой днем в пятницу.
— Понятно. Значит, в шесть вечера в воскресенье он еще был жив и имел возможность воспользоваться своей картой? Мог позвонить из автомата?..
Тут я замолчала. А с чего мы, собственно, решили, что с помощью этой карты мне домой звонил именно Буров? Ведь трубку снимал ребенок, который голоса Бурова не знал. Более того, Гошка ему сказал, что я на работе. Почему тогда не перезвонили в прокуратуру?
Юра, завморгом, тревожно смотрел на меня, пока я говорила по телефону.
— Что-то плохое? — поинтересовался он, когда я положила трубку.
— Да нет, — успокоила я его. — Текущая работа.
— Ага, текущая работа, — проворчал он. — Вон один уже доработался, вашего опера к нам привезли, сейчас вскрывать будем. Ты, Маша, правда, не шути. Если что, мы всегда поможем.
— Вскроете без очереди?
— Тьфу на тебя! Дурацкая шутка. Ты ведь знаешь, что мысль материальна, а слово — тем более.
Я притормозила уже в дверях.
— Конечно, слово материально. Особенно если повторять его психически неуравновешенному человеку.
— Ты о чем? — Юрка насупился.
