Любовь в отсутствие любви - Эндрю Уилсон

— Саймон?

— Да.

— Ты спал?

— Ты позвонила, чтобы меня об этом спросить?

На плече Саймона покоилась голова Моники. Голос Ричелдис в трубке раздражал его как никогда раньше. Он взглянул на часы. Начало девятого. Светает.

— У нас была гроза.

— И у нас.

— У вас?

— В Лондоне.

— Милый, ты здесь? Кажется, нас прервали.

— Здесь.

— Послушай, Саймон, ты съездил к маме?

— Да.

— Как она?

— Пьяна.

— Звонил Бартл, он просил меня приехать.

— Она жива?

— Да, но он говорит, у нее кризис. Она выгнала почтальона. Может, все обойдется, но врача он уже вызвал. Они, кажется, считают, что мне нужно быть с ней.

— Ч-черт!

— Я попросила миссис Тербот переночевать сегодня с Маркусом, а сама поеду в Лондон.

— В Лондон? В квартиру?

— Не знаю пока… Скорее всего, я поеду прямо в Патни. Если дела плохи, тебе придется поехать домой и помочь миссис Тербот.

— Но у меня столько дел…

— А что делать? У нее, похоже, обострение. Ладно, скоро увидимся. Счастливо, милый.

Голос жены прозвучал непривычно резко, и это ему не понравилось.

— Ты все слышала?

Моника поцеловала его сосок.

— Оказывается, слушать, как ты с ней говоришь, очень больно. Жаль.

— У Мадж кризис.

— Я слышала.

— Судя по всему, до этого довел Бартл. С ним проблем больше, чем с самой Мадж. Он живет там, чтобы присматривать за ней… — Саймон легонько поцеловал Монику в лоб.

— Если твоя жена поедет в Патни, — продолжила Моника, — она запросто может заглянуть сюда.

— Может, это было бы наилучшим выходом?

— Не говори так. У бедной Ричелдис и так хлопот полон рот, не хватало ей еще нас с тобой.

— Я не хочу, чтобы ты уходила. Я хочу провести с тобой весь день.

— И я хочу провести с тобой весь день.

— В десять у меня встреча с брокером. Но около половины двенадцатого я должен освободиться. Если ты не против, мы могли бы…

— Саймон, нас увидят. — Моника села, обхватив колени.

Он гладил ее чудную гладкую, ссутулившуюся спину, будто изваянную из белого мрамора.

— Где-нибудь в Лондоне кто-нибудь нас увидит, — повторила она.

— И что? В последние двадцать лет нас нередко видели вместе.

— Сейчас все иначе.

— Это знаем только мы.

— Саймон, люди всегда это чувствуют.

Он вздохнул:

— Да, я знаю.

— У нас есть время, — загадочно сказала Моника. — Не будем совершать опрометчивых поступков. Будущее принадлежит нам, главное — до него дожить. Однажды кто-нибудь обязательно расскажет все Ричелдис, и нам придется что-то с этим сделать. Нам троим. Миром тут ничего не решить. Нам придется стать жестокими. Но, по крайней мере, мы можем сами ей это сказать. Нельзя допустить, чтобы она узнала все от посторонних. Мы не будем прикасаться друг к другу на людях. Мы не будем даже смотреть друг на друга.

— Тебе не кажется, что ты несколько драматизируешь ситуацию?

— Нет. Наш долг рассказать ей все самим. Чтобы прекратить все эти недомолвки и покончить с неопределенностью.

— Моника, не будем ничего откладывать на завтра. Давай просто исчезнем отсюда. Улетим обратно в Париж, оставим все это позади. Объясним все в письме.

Возможно, если бы Саймон предложил это до разговора с Ричелдис, она еще могла бы рискнуть и поймать его на слове. Но…

— Нет, — ответила Моника, — не сейчас. Нельзя бросать Мадж в таком состоянии.

Глава 12

Ричелдис понимала, что Мадж не вечна. Но сейчас она ощутила это с какой-то пугающей остротой. Ситуация не позволяла предаваться отчаянию. Ричелдис было необходимо взять себя в руки. От мужчин в таких случаях мало толку. Они впадают в прострацию и начинают распускать нюни. Добиться от Бартла чего-то вразумительного не удалось, он только твердил, что не может сейчас разговаривать, и умолял ее скорее приехать. Что ж, это ее долг. Она выполнит его, чего бы ей это не стоило. Чертов Саймон! Опять довел ее сегодня до слез по телефону! Хватит с нее! Ричелдис решила, что больше не позволит себе переживать из-за него. Пусть говорит и делает, что ему вздумается. Ей больше нет до него дела.

Она приехала в Рокингем-кресент без двадцати одиннадцать. «Очень неплохо», — прикинула Ричелдис. Она успела позвонить своему муженьку, пообщаться с миссис Тербот, дай ей Бог здоровья; отвела Маркуса в садик; заскочила в магазин купить что-нибудь на ужин, и маленький «рено» с ревом помчался по дороге в Лондон.

— Ты почему так долго? — Бартл открыл парадную дверь.

— Бартл, тебя не учили в детстве, что сначала надо поздороваться?

— Заходи, врач уже здесь.

— Он наверняка подумал, что попал на помойку. Неужели нельзя было хоть немного прибраться?

Коридор был завален газетами.

— Это бесплатная почта.

— И что? Раз бесплатная — значит, пусть валяется? Где мама?

— Наверху. У нее врач.

Ричелдис открыла дверь спальни и попятилась. В нос ударил резкий запах мочи. Боже!

Мадж встретила дочь не слишком приветливо:

— О черт, и ты тоже убирайся!

Она сидела на кровати в халате, с совершенно прямой спиной. Через плечо перекинута полураспущенная коса. Рядом расположился молодой индиец в зеленом вельветовом костюме.

— Мама, как ты себя чувствуешь?

— Ты не слишком торопилась это узнать, — огрызнулась Мадж.

— Не волнуйтесь, все не так страшно, как кажется, — проговорил индиец.

Эти слова звучали как насмешка. Одно из окон было разбито, по всему полу валялись вещи — книги, одежда, заварочный чайник.

— Мне нужна бумага, — Мадж потянулась за коробкой с бумажными носовыми платками.

— Сейчас дам, — сказала Ричелдис.

— Не дотрагивайся тут ни до чего! Господи, почему никто здесь не слушает меня?

— Все хорошо, миссис Круден, успокойтесь, — голос индийца звучал мягко, успокаивающе.

— Нет, все очень плохо. Если она прикоснется к коробке, комната взорвется.

Ричелдис застыла. Она колебалась. Она чувствовала, что, если коснется коробки, комната на самом деле вполне может взорваться. Голос ее матери звучал убедительно как никогда. Казалось, что она играет сумасшедшую. Волосы она раньше всегда закалывала в пучок, и теперь эта коса придавала ей совершенно безумный вид. Халат распахнулся, предоставив взору присутствующих давно увядшие, неаппетитные прелести. Исчез блеск в умных глазках-бусинках лондонского воробья, да и где тот воробей? Мадж метала пронзительные недоверчивые взгляды — то на доктора, то на Ричелдис, то куда-то в пустоту.

— Этот человек не доктор, — сказала она.

— Кто же я?

— Сэр, у меня создается впечатление, что вас послал генерал де Голль. Так они называют его, хотя, конечно, он не настоящий генерал. О! — внезапно ее терпение кончилось. — Не спрашивай меня! Они говорят одно, а делают другое, да, и все это, чтобы сбить меня с толку! Я знала, что должен прийти мистер Барделл, чтобы позаботиться о моих ногах. Но он пришел не во вторник, а в какой-то другой день. Нет, меня не проведешь. Я сразу узнала почерк Умных Деток. Тогда-то я все поняла.

— Значит, миссис Круден, они говорили с вами через батареи?

— Да, и Тэтти Корэм с ними заодно.

— Она все время говорит об этой Тэтти Корэм, — объяснил доктор.

— Она установила в коридоре компьютер. Включить, выключить, включить, выключить.

— Тэтти Корэм не делала тебе ничего плохого, мама. Она в Париже.

— Конечно, конечно. Это другая Тэтти Корэм. Первую генерал отправил на гильотину. Во искупление. Но, видишь ли, в чем дело, никто не понимает, что я живу с разницей во времени, так что ей удалось прийти ко мне вчера вечером. И есть там еще один человек, муж Ричелдис.

— Мама, Ричелдис — это я.

— Мне пришлось раздеться, потому что моя одежда была до нитки пропитана ядом.

— Миссис Круден, вы устали, — сказал доктор. — Вам нужно отдохнуть. Мы сейчас поедем в больницу, там вам станет лучше.

— В какую больницу?

— Здесь недалеко. Всего на несколько дней, миссис Круден.

— Эрик никогда не умел вести хозяйство. Он, видите ли, очень много времени проводит у зубного. Или ловит утопленников в Темзе. Вы в курсе, что мой муж был похитителем трупов?

— Пока нет, — сказал доктор.

— Я не могу ехать без дипломатических бумаг и акций, — она понизила голос до шепота и подмигнула Ричелдис. Указав на доктора, она пояснила, на случай, если до дочери до сих пор не дошло: — Джонатан Мыс.

— Мама, Джонатан Мыс — это издатель.

— Он мой хороший друг. Милейшей души человек. Но он хочет провести меня. Меня так просто не возьмешь. Я еще всем покажу. Я буду бороться. Хартия вольностей гласит, что у человека нельзя отнимать то, чем он зарабатывает себе на хлеб. Ну так вот, я зарабатываю себе на хлеб акциями.