Экспедиция "Кон-Тики" - Тур Хейердал

Мы долго не замечали никаких кальмаров ни на плоту, ни в море. Но вот однажды утром мы получили первый сигнал. Когда рассвело, на плоту лежал детеныш кальмара, величиной с кошку. За ночь он неведомо как взобрался на плот и теперь лежал мертвый перед входом в хижину, обхватив щупальцами бамбуковые жерди. Возле него чернела лужица густой жидкости, и по палубе тянулась дорожка того же цвета. Заполнив несколько страниц в судовом журнале этими чернилами, напоминающими тушь, мы выбросили гостя за борт, к большой радости корифен.

Этот скромный эпизод мы восприняли как предупреждение. Теперь жди посетителей поздоровее… Если детеныш смог влезть на плот, то и его прожорливые родители сумеют. Должно быть, наши предки, викинги, когда сидели в своих ладьях и ждали, что вот-вот встретят морского змея, чувствовали примерно то же самое.

Но то, что произошло дальше, нас озадачило. Рано утром мы нашли совсем маленького кальмаренка на крыше каюты. Головоломка! Сам он туда не влез, это видно по тому, что нигде не было чернильных пятен, только черное кольцо вокруг самого «младенца». Его не уронила на крышу морская птица, иначе мы нашли бы метки от клюва или когтей. Видимо, его забросило туда волной, хотя никто из ночных вахтенных не мог припомнить такой здоровенной волны. И пошло: что ни утро — новые находки, причем самые маленькие кальмарята были длиной с палец.

Стало обычным, что мы по утрам вместе с летучей рыбой подбирали на палубе одного-двух маленьких кальмаров, даже если ночью не было никакого волнения. Вот уж поистине дьявольское отродье: восемь длинных рук, усеянных присосками, да еще два ловчих щупальца с крючками на концах. Но крупные кальмары не делали попыток забраться на плот. В темные ночи мы наблюдали на поверхности моря светящиеся глаза, а однажды днем вода вдруг забурлила, закипела, и в воздухе будто завертелись большие колеса, при этом часть наших корифен бросилась наутек, выскакивая из воды. Но только через два насыщенных событиями месяца после того, как мы вышли из пресловутого кальмарового района, мы получили ответ, почему взрослые не поднимались на борт, хотя их потомство каждую ночь навещало нас.

Мы по-прежнему собирали на палубе кальмарят. И вот в одно солнечное утро мы все увидели, как что-то вырвалось из воды и с шумом взлетело в воздух, словно небольшие капли дождя, спасаясь от вспенивших море корифен. В первую минуту мы подумали, что это еще какой-то вид летучей рыбы; мы уже познакомились с тремя. Но когда рой блестящих капель приблизился к плоту, летя на высоте полутора метров, что-то ударило Бенгта в грудь, шлепнулось на палубу и обернулось… маленьким кальмаром. Мы немало удивились и поместили малыша в брезентовое ведро с морской водой. Он напрягся и пошел вверх, но в ведре не мог хорошенько разогнаться и лишь наполовину выскочил из воды. Известно, кальмар перемещается по тому же принципу, что реактивный самолет. С огромной силой он проталкивает воду через канал внутри тела и быстрыми рывками плывет задом наперед, а собранные в гроздь щупальца тянутся за головой, делая кальмара обтекаемым. Две округлых, мясистых кожных складки по бокам работают как рули и как весла, когда кальмар не торопится. А теперь мы еще узнали, что не умеющие постоять за себя кальмарята, любимое блюдо многих крупных рыб, уходят от погони, взлетая в воздух, как и летучие рыбы. Они освоили реактивное движение задолго до того, как до этого додумался человеческий гений. Прокачивая сквозь себя воду, они набирают хорошую скорость и, действуя кожными складками как крыльями, под острым углом выскакивают из воды. И парят над волнами, сколько хватит разгона. Мы часто видели, как маленькие кальмары пролетали сорок — пятьдесят метров, либо в одиночку, либо по двое, по трое. Зоологи, которым мы потом рассказывали об этом, никогда раньше не слышали, что кальмар умеет планировать в воздухе.

На тихоокеанских островах меня часто угощали кальмаром: на вкус это помесь омара с резиной. Но на «Кон-Тики» кальмар занимал в меню самое последнее место. И когда на палубу сваливался такой неожиданный дар, мы спешили обменять его на что-нибудь другое. Обмен происходил просто: забросишь крючок, наживленный кальмаром, и вытащишь хорошую рыбину. Даже тунцы и бониты жадно брали такую приманку, а они у нас шли по высшему разряду.

Дрейфуя с волнами, мы встречали не только знакомые виды. В нашем дневнике много записей такого рода.

«11/V. Сегодня вечером, когда мы ужинали на краю плота, рядом с нами два раза всплыло какое-то громадное морское животное. Вспенит всю воду и исчезнет. Мы не могли понять, что это такое».

«6/VI. Герман видел толстую рыбу с темной спиной и белым брюхом, у нее был тонкий хвост и много шипов. Она выскакивала из воды справа от плота».

«16/VI. Слева по носу замечена странная рыба. Длина — 2 метра, ширина — один фут, коричневая, длинное, тонкое рыло, на спине около головы большой плавник, посередине — второй, поменьше, огромный серповидный хвостовой плавник. Держалась у поверхности, иногда плавала, как угорь, извиваясь всем туловищем. Ушла вглубь, когда мы с Германом взяли гарпун и сели в надувную лодку. Потом появилась опять — и снова нырнула, уже насовсем».

На следующий день:

«В полдень Эрик с верхушки мачты заметил тридцать — сорок длинных, тонких бурых рыб такого же рода, как виденная нами вчера. Они шли очень быстро с левого борта и исчезли вдали за кормой, слившись в сплошное бурое пятно».

«18/VI. Кнют наблюдал какое-то тонкое, похожее на змею животное, длиной в два-три фута, оно стояло в воде торчком у самой поверхности, потом ушло вглубь, извиваясь по-змеиному».

Два или три раза мы проплывали мимо чего-то темного, громадного, неподвижно застывшего у самой поверхности, ну прямо подводный риф. Наверное, это был грозный гигантский скат; но сам он не двигался с места, а мы не могли подойти достаточно близко, чтобы рассмотреть его.

Понятно, в таком обществе мы не могли пожаловаться на скуку. Но иногда мы не были ему рады, скажем, когда надо было самим лезть в воду, чтобы осмотреть днище. Как-то раз одна из швертовых досок отвязалась и ушла в щель под плот. Там она за что-то зацепилась, и мы никак не могли ее вытащить. Лучшими ныряльщиками считались у нас Герман и Кнют. Дважды Герман нырял под плот и, окруженный корифенами и лоцманами, тянул и дергал доску. Только он вынырнул после второго захода и сел на краю плота перевести дух, вдруг мы в каких-нибудь 3 метрах увидели восьмифутовую акулу, которая шла откуда-то снизу курсом на ноги Германа. Возможно, мы ее зря обидели, но нам показалось, что акула замыслила недоброе, и мы всадили ей в голову гарпун. Акула вознегодовала, и завязалась лихая схватка. В итоге хищница ушла, оставив на поверхности воды маслянистое пятно, а доска осталась лежать под плотом.