Балтийская трагедия. Катастрофа - Игорь Львович Бунич

Амелько постоянно посылал буксируемые «каэмки» и свои шлюпки спасать погибающих людей, а когда в гуще минного заграждения погибли «Вирония», «Алев», «Сатурн», «Циклон» и «Снег», Амелько развернул своё старое судно и пошёл в гущу событий, маневрируя между всплывшими минами.

В итоге на «Ленинградсовет» было поднято около 300 человек, среди них немало раненых. Боцман «Ленинградсовета» главстаршина Иванкин выдавал спасённым сухое обмундирование, распределял их по помещениям корабля, забитыми почти до отказа эвакуируемыми армейскими подразделениями. Ранеными в меру своих возможностей занимался корабельный доктор Василий Козьяков.

К наступлению темноты перегруженный «Ленинградсовет», и без этого принявший на борт в Таллинне бойцов сухопутных частей, раненых, доставленных прямо с фронта, гражданских лиц (главным образом женщин и детей), стал плохо слушаться руля.

А между тем видимость сократилась до двухсот метров и рассмотреть все плавающие мины уже не представлялось никакой возможности.

Старший лейтенант Амелько нашёл выход. Он приказал буксируемым «каэмкам», подрыв которых на минах из-за малого размера почти исключался, пойти вперёд и каждые пять минут сбрасывать по глубинной бомбе.

Взрывы глубинных бомб вызывали детонацию мин, и по курсу корабля время от времени взмывали вверх огромные столбы воды.

Кроме того, выдвинутые вперёд катера обнаруживали плавающие мины и безжалостно расстреливали их из пулемётов на дальних подступах к «Ленинградсовету».

Всё это было хорошо, но от постоянных взрывов глубинных бомб, детонирующих и расстреливаемых мин, на «Ленинградсовете» вышли из строя навигационные приборы, включая и оба гирокомпаса.

Старшему лейтенанту Амелько пришлось мобилизовать все свои познания в штурманском деле, искусство которого он постигал в своё время именно на борту «Ленинградсовета».

А потому приказ стать на якорь до рассвета он воспринял даже с чувством некоторого облегчения.

Трудно вести корабль по минам в полной темноте, полагаясь исключительно на счисление.

01:35

Лейтенант Дармограй, промокший и уставший, в течение нескольких часов отталкивающий длиннющей доской мины от борта эскадренного миноносца «Славный» и участвовавший в заведении пластыря на пробоины корабля, еле держался на ногах. Он решил спуститься в кают-компанию и выпить стакан горячего чая, чтобы хоть немного восстановить силы. Старший лейтенант Сергеев, продолжавший руководить борьбой с минами, выслушав просьбу авиатора, молча кивнул головой.

Дармограй пошёл к знакомому люку, ведущему в кают-компанию, и кое-как спустился вниз по искореженному трапу. Весь коридор был загроможден сорванными с петель дверями офицерских кают. Дверь самой кают-компании была также сорвана с петель, обнажая тёмный проем — в помещении, как, впрочем, и по всему кораблю не было света. На подволоке коридора тускло горели лампочки аварийного освещения. Появившийся из темноты проема какой-то матрос в мокрой, измазанной робе, сказал Дармограю, что в кают-компании всё разбито: мебель, посуда, зеркала и плафоны.

Дармограй поднялся обратно на верхнюю палубу.

— Ногами в борт упрись! — кто-то кричал из темноты. — Подталкивай её снизу, рогов не касайся!

Мины продолжали плыть на качающийся без хода эсминец.

На шкафуте собралось около двадцати матросов во главе со старшим политруком Масловым.

Узнав в Дармограе старшего группы эвакуируемых авиаторов, Маслов сказал ему: «Один из ваших техников ранен. В лазарете находится».

Раненым оказался техник-лейтенант Дорошенко, специалист по вооружению самолётов. Незадолго до первого взрыва мины он сидел на станине торпедного аппарата, беседуя с матросами. Лейтенант не слышал взрыва и сам не понимал как оказался на противоположном борту эсминца. Оказывается, его протащило под торпедными трубами, раздробив правую ногу и переломав рёбра. Он лежал на кафельном полу, заходясь от боли. Дармограй отыскал врача, попросив, чтобы Дорошенко дали чего-нибудь болеуспокаивающего. Врач посмотрел на авиатора с удивлением: «Уже два месяца никакой анестезии не видели. Операцию вашему технику надо делать. Да сами видите. Какая операция в таких условиях. Света нет и все друг у друга на головах лежат».

Дармограй вернулся на своё место на полубаке эсминца. Подсеченные ушедшими вперёд кораблями мины, как казалось лейтенанту, бесконечной чередой продолжали своё шествие навстречу стоявшему без хода «Славному».

01:45

Адмирал Пантелеев и начальник его походного штаба капитан 1-го ранга Пилиповский спустились в лазарет лидера «Минск», где в каморке корабельного врача приходил в себя самый старший из спасённых с эсминца «Скорый» офицеров — командир БЧ-5 инженер капитан-лейтенант Краснов.

Увидев столь большое начальство, офицер хотел подняться с крошечного диванчика у переборки, несмотря на протестующий жест адмирала: «Лежи, лежи!»

Краснов сел, опустив босые ноги на линолеум палубы. Пилиповский сел рядом с ним на диванчик, а адмирал опустился на стул. Столик доктора сорвало с креплений взрывом мины и его унесли из помещения. Сорванный с переборки стенной шкафчик стоял, прислоненный к борту под иллюминатором с разбитыми стёклами. В помещении было полутемно, хотя механикам «Минска» удалось запустить машины — лампочки на корабле ещё светили в четверть своего накала.

Адмирал и его начальник штаба хотели выслушать у Краснова подробности того, что несколько часов назад произошло на «Скором» — новейшем эсминце, отправленном на дно взрывом одной мины. Хотя «Скорый», конечно, не был первым из серии новейших эсминцев типа «ТУ», погибших или надолго выведенных из строя в результате взрыва одной мины или попадания единственной торпеды.

Достаточно вспомнить, как от попадания относительно слабых торпед с торпедных катеров переломились пополам эсминцы «Сторожевой» и «Смелый», как погиб от взрыва магнитной мины «Статный» и был изувечен «Страшный», как попаданием фактически одной авиабомбы был потоплен «Сердитый». И теперь «Скорый»!

Какой-то странный дефект был в самой конструкции этих эсминцев, созданных по личному указанию товарища Сталина в качестве «улучшенного» проекта гораздо более надёжных «семерок». С начала войны погибла только одна «семёрка», а «семёрок У» уже погибло четыре единицы и были надолго выведены из строя ещё две. Итого — шесть![15]

Эта мысль постоянно мучила адмирала Пантелеева, желавшего разобраться в чём тут дело. Почему эти корабли оказались такими уязвимыми и хрупкими, не выдерживая ударов, которые с достоинством держали корабли более старых проектов?

Капитан-лейтенант Краснов мало мог добавить к тому, что уже было известно начальнику штаба КБФ из рапортов уцелевших на ранее погибших «семёрках У». В момент взрыва он находился на посту энергетики и живучести. Он успел убедиться в том, что механизмы, системы и валопроводы первого эшелона энергетики видимых повреждений не имели и первое время продолжали работать нормально.

После взрыва по всей кормовой части погас свет. Под током оказались только магистрали правой носовой четверти. Аварийное аккумуляторное освещение включилось только в 3-м котельном отделении.

После взрыва в течение 3—4 минут эсминец держался без заметного крена и дифферента. В течение примерно этого времени