Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова - Альберт Иванов

Он оказался в той же комнате… Нет, в другой. Слева от серого железного стула стояла на длинной ржавой ноге лампа с рефлектором. От нее к розетке в стене тянулся шнур. Здесь также пахло пылью и еще чем-то неуловимым. Прислушиваясь к отдаленным шагам сапог (Кундо просто безошибочно чувствовал, что они вновь ведут к двери его прежней комнаты), он осторожно подошел и нажал ногой рычажок на подставке лампы. Стул мгновенно залило яростным светом.

Далекие шаги увязли в тишине.

Кундо выключил лампу. Включил. Выключил… Все это, стул и рефлекторная лампа, о чем-то ему напоминало, что он видел, что вот-вот должно вспомниться…

…Дома он оказался неожиданно, будто вошел к себе прямо из той комнаты.

В новом сне Кундо очутился в третьей по счету комнате. Тут, кроме стула и лампы, был еще серый письменный стол с крутящимся креслом. Да и стул выглядел по-другому: на спинке и ножках висели ремни с пряжками. А под ним на бетонном полу темнело какое-то пятно.

Кундо уже привычно зажег лампу — пятно красной, липкой на вид лужицей. Опять тот неуловимый запах… Так и есть, это была кровь! И пахла она как кровь, этот запах ни с чем не спутаешь.

Что здесь? Бескрайний, чудовищный застенок? И все бесчисленные глухие отсеки-комнаты — места допросов и пыток? Стулья, привинченные к полу, ремни, лампы с рефлекторами, безоконные стены, кровь, двери, которые не открыть изнутри… Ну, конечно! Такое он видел в фильмах о последней войне. И даже то канцелярское слово припомнилось: гестапо.

На столе что-то блестело. Кундо тихо приблизился. На серой полировке зловеще лежали обычные хирургические щипцы.

Он подергал ящики стола. Заперты. Тогда он взломал их стамеской, один за другим. Везде пусто… Лишь в нижнем лежал чистый листок, похожий на бланк, со странным типографским значком в правом углу — круг, разделенный на пять разноцветных секторов: мутно-серый, угольно-черный, зеленый, кирпично-красный и белый.

Он замер, по коридору пронеслись сапоги… Издали, даже сквозь бетон, просочился чей-то надрывный крик.

…Кундо проснулся. Он по-прежнему слышал чей-то сдавленный хриплый голос. Оказалось, кричал он сам.

Следующей ночью он метался по бетонным коридорам, распахивая настежь все новые и новые двери, — везде было одно и то же.

В иных отсеках даже еще горел неистовый свет непогашенных ламп, словно кто-то второпях только что покинул помещение. Может, так оно и было?.. Может, Кундо всякий раз попадал в перерыв, когда бесчисленные следователи и охранники чисто по-человечески расходились на обед?

Он крался, прижимаясь спиной к стенам, перебегал от угла к углу… Но никого не было. Не могли же все превратиться в невидимок. Где они?.. Беспредельный, геометрически правильный серый лабиринт, как паук, раскинулся во все стороны. Точно тот самый подземный ад, которым пугают детей, — только не огненная, а бетонная геенна. Что ж, и огонь был, только не жидкой лавы, а ламп с рефлекторами.

Черт побери, неужели он, Кундо, каким-то неведомым образом каждый раз оказывался на том свете, столь похожем на этот?

Он чувствовал, что сходит с ума. Теперь, уже не боясь — будь что будет, — он бросался на любые шаги, на любые далекие крики. По-прежнему никого не было.

Шаги сапог теперь, казалось, удалялись куда-то, так же размеренно, не спеша, и догнать их было невозможно. То близкие, то далекие крики стихали, как заблудившиеся… Он опять распахивал двери — лишь корчились кое-где огнем, точно застигнутые врасплох, изогнутые лампы. Никого…

Чудилось, в этом царстве мертвых боятся живых и уходят, скрываются, прячутся от него.

Кундо решил не метаться бестолку, а избрать одно направление. На углу очередного коридора он обнаружил полустертую стрелу, вроде тех, что бывают в больших гостиницах, чтоб не заблудились постояльцы. И шел теперь только в ту сторону.

Однажды ему показалось, что издалека донеслись еле слышные выстрелы. Туда он не пошел.

Чем дальше углублялся он в лабиринт, тем становилось темнее. Прежние сумерки постепенно сгущались в черноту.

Он стал вдруг натыкаться на преграды, поставленные поперек от стены до стены: ряды колючей проволоки, стальные перегородки со сварными швами, каменную кладку с засохшими брызгами цемента на полу… Тогда, повинуясь неведомому направлению, приходилось далеко обходить нежданные препятствия и возвращаться на свой прямой — прямой? — путь.

У него возникало странное ощущение, что неизвестные — как их назвать? — в непонятной спешке уходят, спасаются бегством, лихорадочно используя каждый день и каждый час. Словно торопливо эвакуируют куда-то это гигантское учреждение.

В одной темной комнате, куда он заглянул по пути, еще угадывался запах табачного дыма. Кундо, машинально пошарив рукой по стене, неожиданно нащупал и нажал выключатель.

Нет, здесь явно не допрашивали и не пытали. Черные бетонные стены, начищенный черный паркет с прямоугольником глубинно-черного ковра, угольного цвета письменный стол с лампой-зонтиком… И следы бегства: канцелярский шкаф во всю стену разевал многочисленные рты выдвинутых пустых ящиков. Но главное, тут было — окно. Квадратное окно с матовым, непроницаемым стеклом.

Сейчас он все узнает, сейчас!.. Кундо стамеской разбил стекло. За ним была такая же бетонная стена. Камуфляж…

И тут Кундо увидел на столе телефон. Обычный черный аппарат с крутящимся диском.

Он медленно снял трубку, мгновенно казенный механический голос что-то кратко отрапортовал в ухо. Судя по интонации, доложился — ждет распоряжений.

— Алло… Алло! — крикнул Кундо.

Теперь он слышал только настороженное, выжидающее дыхание. Затем раздался щелчок, и дежурный отключился.

Напрасно Кундо набирал на диске разные цифры — телефон молчал. Кундо с размаху швырнул его в стену. Аппарат развалился на куски. Внутри него… ничего не было. Никаких частей — один корпус. Только сейчас Кундо заметил, что нет и никакого шнура. Он опустился на стул. Сон?.. Наваждение?.. Он больно чиркнул себя стамеской по руке, — выступила кровь. Нет, это не сон!

Он проснулся. Правая рука сжимала стамеску, на левой — выделялась царапина. Во сне поцарапался?.. Он встал и подошел к окну, повсюду уже который день плавился, клубился туман, затопив город.

Сходить к врачу? Скажут, бред, это естественно в вашем состоянии. Успокойтесь. Дадим хорошее снотворное. Психоневрологический криз… Знакомые слова!

Ныли ноги. Они всегда у него мерзли осенью, сказывалась южная кровь, и он обязательно надевал на ночь толстые носки. Сейчас они были протерты, лохматились, из них торчали голые пальцы. Когда он успел изодрать? Где? Неужели там, в лабиринте?..

Голова раскалывалась, он принял обезболивающее и, боясь вернуться в кровать, задремал у окна в кресле.

Новая ночь застала его, вероятно, в том же черном бетонном коридоре — на упорном бессмысленном пути. Он шел ощупью, придерживаясь рукой стены. И жалел, что нет фонарика. Завтра — если будет завтра — он пойдет и купит самый мощный.

Он так и не знал, ночь здесь или день, — скорее, уж ночь, как и там, в Лондоне, потому что было темно. Почему раньше вокруг был хотя бы серый, сумеречный свет, а здесь никакого?.. Может, тогда каким-то образом отсвечивала сама серая краска стен? А теперь… Заядлый курильщик, он внезапно вспомнил про сигареты и спички в кармане пижамы — спички! — нашарил их и торопливо зажег. Стены оказались такими же черными, как и в том кабинете с телефоном.

Сколько он пробирался в темноте, пока вдруг слабо не посветлело впереди смутной зеленоватой дымкой, не помнит. Он ускорил шаг. Затем побежал…

То же самое: бесконечный, перебитый поперечными переходами коридор, и опять двери, двери, двери, исчезающие вдали запятыми своих железных ручек, — только здесь было почему-то светлей от грязновато-зеленых теперь, а не черных стен.

Мутно-серое, угольно-черное, зеленоватое… Он неожиданно вспомнил тот листок — бланк? — с типографским кружочком, разделенным на пять разноцветных частей. Выходит, это был своего рода общий план?! Значит, из серого — в черный, а из черного — в зеленый сектор?.. Теперь ему стало немного легче, так можно определять отрезки пути. Среди невиданного однообразия нужна была хоть какая-то точка отсчета.

И здесь он заглядывал в комнаты-отсеки. Везде те же, только зеленоватые, стулья и лампы. Кабинета, подобного тому, с телефоном, больше не попадалось. Наверное, пропустил. Не открывать же все двери подряд.

И вот… Когда коридор вдруг начал заметно изгибаться направо, Кундо не поверил глазам своим.

Он уже привык к прямым линиям и углам. Ведь раньше остановись на любом перекрестке, коридоры неумолимо прямо уходили и вперед, и назад, и направо, и налево, как зеркальные отражения. Сверни, дойди до нового, любого перекрестка, и все повторится, будто не сходил с места. Лишь условно это можно было назвать лабиринтом. Лабиринты не бывают без тупиков. А Кундо еще ни разу не попадал в тупик, если не считать сделанные на скорую руку преграды в сером секторе. Сама планировка до сих пор, скорее, напоминала схему четко спроектированного города. И при таком прямоугольном делении рано или поздно можно найти выход, если идти в одном направлении и никуда не сворачивать… Интересно, кружок на том бланке действительно означал круг или был чисто символическим?.. Помещение могло стать лабиринтом лишь от своих невообразимых размеров, когда прямая каждого коридора, неощутимо отклоняясь на какие-то сантиметры, через многие мили становится кривой и в будущем приводит на то же место.