Охота на «Икара» - Тимоти Зан

И с ревом взбесившегося дракона на меня покатилась стена пламени.

Мгновением позже я вскочил на ноги уже в трех метрах по коридору от злополучной двери. Причем не очень-то хорошо помнил, каким образом там очутился. Я стремительно обернулся к открытой двери. Мне тут же представилось, как пламя поджаривает моего напарника посреди огненного ада. Эта картина начисто парализовала у меня всякую способность соображать. Я стал осторожно, по стеночке, подбираться обратно к двери, запах горящего ацетилена заполнил мои ноздри. А та малая часть моего рассудка, которая не манкировала своими прямыми обязанностями, смущенно заметила, что никакой стены пламени в коридоре нет и в помине, и чего ради я так резво скакал — непонятно. Я добрался до двери, собрался с духом, мысленно приготовившись к самому худшему, и заглянул внутрь.

Дела обстояли плохо, но все же гораздо лучше, чем я боялся. Слева, рядом с главным верстаком, стояли два баллона кислородно-ацетиленового резака «Икара», под давлением вырывавшегося из них газа на полу извивались спаренные шланги — словно две змеи, сросшиеся вдоль наподобие сиамских близнецов. Чудовищный язык пламени вырывался из сдвоенного сопла шлангов. Едва я успел разглядеть, что происходит, как пляшущие шланги развернулись ко мне, и пришлось снова проворно отпрыгнуть, чтобы не попасть под струю пламени. По-видимому, именно такой случайный плевок в сторону двери я в прошлый раз и принял за стену всепожирающего огня. Струя пламени перестала хлестать из дверного проема, и я снова заглянул внутрь.

И только тогда я разглядел Иксиля.

У дальней переборки стояли стеллажи с инструментами, и мой напарник неподвижно лежал, вытянувшись у этих шкафов, а между ним и дверью плясали шланги ацетиленовой горелки. Глаза Иксиля были закрыты. Пикса и Пакса нигде не было видно, наверное, забились в какой-нибудь закуток. Если, конечно, они еще живы. Правая штанина у Иксиля дымилась чуть выше ботинка. Больше ожогов я не заметил.

Но такое везение долго не продлится. Движение шлангов было не таким уж непредсказуемым, они разворачивались то вправо, то влево, и с каждым разом амплитуда их колебаний становилась все шире. Через минуту, а то и меньше струя пламени могла дотянуться до лежащего без сознания Иксиля.

— Боже милосердный! — раздалось у меня над ухом. Обернувшись, я обнаружил, что за спиной у меня стоит Никабар и круглыми от ужаса глазами таращится на огненный ад в мастерской.

— Я услышал шум и почувствовал запах дыма, — объяснил он. — Где эта чертова противопожарная система?

— Да нет ее тут. — Я невежливо ткнул пальцем в сторону рубки. — В рубке есть огнетушитель, налево от двери.

Не дослушав, Никабар кинулся по коридору. Я вновь сосредоточился на происходящем в мастерской и едва успел отшатнуться — танцующее пламя сделало еще одну попытку оставить меня без бровей. Я знал, что в мастерской, справа от двери, есть еще один огнетушитель, оставалось только каким-то образом суметь добраться до него, не превратившись в пепел.

Но если даже мне это удастся, тут же встанет следующий, даже более животрепещущий вопрос: ну и что я буду делать дальше? Корабельные огнетушители обладают двойным действием: пена лишает огонь доступа кислорода и одновременно поглощает теплоту. Но ацетиленовая горелка уже здорово разогрелась, и, возможно, маленькому огнетушителю будет не под силу поглотить ее жар. К тому же, поскольку необходимый кислород подавался по одному из шлангов, постоянно подпитывая ацетиленовое пламя, вряд ли этот огонь вообще можно было задушить пеной.

— Меня обдало ветерком — рядом юзом затормозил Никабар.

— Принес, — запыхавшись, доложил он. В руках бывший морпех держал оранжевый баллон в полметра дли ной и уже прицеливался. — Начинать?

— Начинай, — скомандовал я.

Он нажал на рычаг, и из огнетушителя на сопла извивающихся шлангов брызнула желтоватая жидкость, пена зашипела, едва не заглушив треск пламени. Но пламя не унималось. Оно лишь немного опало, когда пена поглотила часть жара, но потом вспыхнуло с новой силой, свысока наплевав на жалкие потуги огнетушителя. Непредсказуемо извивающийся конец шланга вывернулся из-под струи пены, которой Никабар поливал сопла, и пламя победно взревело на всю мастерскую.

Но мне хватило и нескольких секунд. Я запрыгнул в мастерскую, продолжая внимательно следить за пляшущими соплами и результатами противопожарных усилий Никабара, прошмыгнул направо, краем глаза заметил оранжевый баллон и схватил его. Крепление огнетушителя, как и положено, расстегнулось моментально и правильно сделало, а то я в запале все равно сорвал бы баллон с переборки, будь он к ней хоть приварен. Вооружившись, я успел сделать еще несколько шагов вправо, одновременно взял огнетушитель наизготовку и, когда сопла развернулись ко мне, нажал на рычаг.

Теперь мы с Никабаром уже работали вместе, поливая пламя жаропоглощающей пеной. Мастерскую заволокли клубы пара, шланги и баллоны ацетиленовой горелки пропали из виду. Но огонь был виден по-прежнему, он немного сдал позиции, но затухать не собирался. А давление газа по-прежнему заставляло шланги метаться из стороны в сторону, пеной тут не поможешь. Так что находиться в мастерской по-прежнему было весьма и весьма небезопасно.

Оставался единственный шанс, и я поспешил воспользоваться им, пока не опустели баллоны с пеной и пламя не воспрянуло с новой силой. Сжав рычаг огнетушителя и стараясь, чтобы струя пены била точно в цель, я ринулся прямо на нашего главного противника. Никабар что-то кричал мне от дверей, но я не расслышал. Шланги, словно смертельно опасный маятник, развернулись и стали подбираться ко мне. Через полсекунды ацетиленовое пламя подберется достаточно близко, чтобы испепелить меня, а потом займется Иксилем.

Тогда я прыгнул — о, это был мой лучший прыжок с тех пор, как я безуспешно пытался пробиться в команду легкоатлетов нашего колледжа, — и приземлился прямо на шланги, пригвоздив их к палубе.

Никабар снова заорал — на этот раз что-то ободряющее, — и мои ноги окутали клубы прохладного пара. На редкость приятный контраст после того, как мои ступни чуть не поджарились прямо в ботинках. Вот только я уже не обращал внимания ни на пламя, ни на успехи Никабара в борьбе с ним. Отбросив огнетушитель на палубу, я вцепился в вентиль на баллоне с ацетиленом и от души завернул его.

Шланги яростно зашипели напоследок, и огонь потух.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Тебе здорово повезло, вот что я скажу, — говорил Эверет, качая головой. Он уже наложил последний ожоговый пластырь на ногу Иксиля и вновь вооружился диагност-сканером. — Нет, в самом деле, ты удивительно везучий. Я знаю точно, у меня-то слух не настолько чуткий, чтобы расслышать такой тихий звук через две двери. Если бы Маккелл не сменил меня в рубке, я сейчас упаковывал бы твои останки.

— Да, конечно, я понимаю, — соглашался Иксиль.

Мой напарник всем своим видом являл глубочайшее раскаяние, которое надлежит испытывать растяпе, который сам едва не погиб из-за своей безалаберности и вдобавок других переполошил.

В дверях лазарета столпились и молча наблюдали за процедурой Никабар, Тера и Чорт. На их лицах была написана неловкость пополам с сочувствием — оттого что они невольно оказались свидетелями чужого позорного прокола.

Лично я никакой неловкости не испытывал, я-то знал, что Иксиль никакой не растяпа и раскаяние он изображал лишь на публику, чтобы никто ничего не заподозрил.

Интересно, мимоходом подумал я может, кто-нибудь из троих зрителей, стоящих в дверях, точно так же разыгрывает сочувствие?

— Полагаю, что в следующий раз ты будешь проверять все оборудование, прежде чем воспользоваться им, — строго сказал Эверет.

Он медленно вел диагност-сканером вдоль обожженной ноги Иксиля и озадаченно хмурился, глядя на показания.

Ничего удивительного, что люди Камерона не озаботились включить в медкомп модуль физиологии калик-си. Я готов был поклясться, что сканер выдает такое, чего Эверет в жизни не видел. К счастью, вторая нога Иксиля осталась неповрежденной, и наш медик мог попросту использовать ее для сравнения.

— Предложение одобряется, — поддержал я беседу, покосившись на другой конец помещения, туда, где лежал Шоун, все еще привязанный к смотровому столу.

Парнишка весь кривился, желая показать, что не испытывает решительно никакого сочувствия к новому пациенту и не может дождаться, когда же кончится это безобразие. Но рот он держал на замке, если не считать единственного вопроса о том, что здесь, черт подери, происходит, когда мы поспешно внесли Иксиля в лазарет. Может, на самом деле Шоун все же мог сдерживать свою порожденную ломкой язвительность, а может, его переменчивое настроение как раз сейчас пребывало в более или менее терпимой фазе. А возможно, он просто видел выражение лица Иксиля и инстинкт самосохранения у нашего электронщика оказался намного чувствительней, чем я предполагал.