Стимпанк - Пол Филиппо

Догберри потянулся и зевнул, потом сел, подставив лицо свету. Это лицо было определенно юношеским и мягким, совсем не таким, какое нарисовало Агассису воображение.

– Эх, недурная была ночка. Нет ничего лучше сна, чтобы примирить тебя с миром! А как вы покемарили, старина?

Несколько успокоенный цивилизованным поведением Догберри Агассис ответил:

– Боюсь, не слишком хорошо. Кстати, меня зовут Агассис. Луи.

– Вот и славно. Скоро придут с утренней овсянкой. Если повезет, долгоносиков в ней будет не слишком много.

Опасаясь, что, возможно, нарушает правила хорошего тюремного тона, Агассис все же не удержался от вопроса:

– И… в чем ваше преступление, мистер Догберри?

– По сути, я в каталажке за оскорбление художественного вкуса.

– Я и не знал, что это наказуемый проступок.

– И я тоже. Но деньги в дверь, искусство – в окно.

– Боюсь, я все еще не понимаю…

– Прошу вас… взгляните на мою визитную карточку. Догберри протянул Агассису печатную картонку:

ДЖОСАЯ ДОГБЕРРИ, ЭСКВ.

СТРАНСТВУЮЩИЙ ХУДОЖНИК

ПИШУ ПОРТРЕТЫ

ИЗЫСКАННО И БЫСТРО

ПРОФИЛИ 10 центов

АНФАСЫ 25 центов

ПОЯСНЫЕ 50 центов

С ГОЛОВЫ до ног 1 доллар

(ЗА РУКИ ДОПОЛНИТЕЛЬНО)

Над текстом помещался образчик портретного искусства Догберри. На рисунке размазанными линиями был изображен горбатый карла-гидроцефал.

– Понимаю, – сказал Агассис, возвращая карточку. – Возникли разногласия из-за оплаты ваших трудов…

Догберри вздохнул.

– Можно сказать и так. Я исходил кровавым потом, рисуя все семейство Пикенсов, но им и того было мало. Отец заявил, что его младшенький вышел свинья свиньей. Потребовал деньги назад, вот что он сделал. К несчастью, я все потратил на низменные нужды тела, а именно на пирог с почками, партию в кегли и ночлег. И вот я здесь.

– Можно спросить, где вы обучались?

– Самоучка до мозга костей, сэр, и этим горжусь. Я начал жизнь как скромный босоногий батрак. В свободные минуты я на любой подвернувшейся доске рисовал углем скотину. Когда мне пришло время пробивать себе дорогу в мире, я, естественно, решил испытать себя на поприще рисования.

– Быть может, вам лучше было остаться на ферме…

– Не вышло бы, Лу. Я – самый младший из шестнадцати братьев, и к тому времени, когда я вырос, землю уже поделили между ними. Ее и было-то всего два акра! Впрочем, и им тоже пришлось несладко. Помнится, однажды Джошуа – он у нас старший – пришел к Джереми – тому, который хромает, – и сказал: «Пойди позови Джеба, Джейсона, Джетро, Джима, Джона, Джена, Джаргена, Джеда, Джабеза, Джахата, Джоба, Джоэля и Джулиуса – нам надо поговорить о том, как снова объединить родовое наследство». И вот, сэр, к тому времени, когда Джеремия, не забывайте про его хромоту, собрал всех, цена на зерно упала еще на пенни за бушель! Верно, как налоги, для фермеров Новой Англии настали тяжелые времена. И все из-за дешевых товаров с запада, которые везут по каналам и железньш дорогам, – они-то нас и прикончат. Будь проклят тот лень, когда спроектировали канал Эри!

– Но прогресс…

– Прогресс для одних – всегда регресс для других, Лу. Помяните мое слово.

От раздумий над этой новой для него точкой зрения Агассиса оторвал скрежет ключа в замке.

Дверь отворилась, и на пороге возник тюремщик, принятий сюда Агассиса прошлой ночью. Но вместо завтрака он пришел со следующими пугающими словами:

– Эй, ты, новенький… пойдем со мной.

– Задайте им жару за всех нас, маленьких людей, Лу. На подгибающихся коленях Агассис двинулся впереди вооруженного дубинкой тюремщика. Они миновали лабиринт коридоров, где из-за дверей камер доносились всевозможные стоны и жалобы, и спустились еще на этаж вниз. В этот нижний подвал как будто заходили редко: заплесневелые стены украшала паутина, по полу с удивительно разумным видом сновали крысы, на груде ящиков было выведено карандашом: ПРОТОКОЛЫ САЛЕМСКИХ ПРОЦЕССОВ…

Наконец они остановились у двери, из-под которой сочился свет.

– Внутрь! – рыкнул стражник.

Агассис положил руку на дверной засов. Его била такая крупная дрожь, что передавалась на неплотно прилегающую к косяку дверь, и на туфли ему посыпалась пыль. Но Wвсе же заставил себя открыть Врата Страшного Суда, после чего его взору явилась непостижимая картина. % Откуда-то исходил едва ощутимый гул, который было трудно оставить без внимания. Пол просторной комнаты устилал богатый восточный ковер. Стены были заверены гобеленами. Посреди комнаты стоял длинный дубовый стол, покрытый дамастовой скатертью. В центре стола разливал свет старинный подсвечник о шести лапах.

По обоим концам стола против двух стульев с высокой спинкой стояли два столовых прибора. От различных блюд под крышками исходили запахи яичницы, бекона, тостов и кофе.

На одном конце стола сидел мужчина, облаченный в высокие начищенные сапоги и мундир прусского офицера – сплошь золотые пуговицы, позументы и эполеты. На поясе у него висела рапира без ножен. Лицо его было столь же жестким и резким, как камни в Какфилдской каменоломне, откуда Мэнтелл выкапывал свои окаменелости. Одни глаз был скрыт за черной повязкой с древнеарийской свастикой, этот первоначальный символ солнца был вышит белым.

– Герр профессор, – сказал мужчина тоном, в котором было что-то от движений королевской кобры (Ophiophagus hanna), – не желаете ли позавтракать со мной?

Агассис завороженно опустился на предложенный стул.

– Прошу вас, не стесняйтесь.

Не глядя положив себе яичницы с беконом и проглотив гигантский ком в горле, Агассис нашел в себе силы спросить:

– А… А ваше имя вас, сэр?

– Вам, герр профессор, выпала скромная привилегия обращаться к смиренному представителю короля Пруссии. Я – Ганс Бопп, верный слуга его величества Фридриха Вильгельма Четвертого.

Агассиса захлестнул страх. Так вот он, второй человек, против которого предостерегал Цезарь, бесславный глава прусской тайной полиции.

– Нам нужно кое-что обсудить, – продолжал тем временем Бопп. – Но давайте повременим с этим, пока не отведаем новой американской кухни. Это мой первый визит в Новый Свет, и я намерен сполна им насладиться. Угощайтесь.

Слова и тон Боппа не подразумевали возражений. Не чувствуя вкуса блюд, Агассис мужественно жевал и глотал.

Все это время Бопп оживленно болтал на отвлеченные темы: о поэзии Эйхендорфа, музыке Моцарта (в особенности скрытом масонском символизме в «Волшебной флейте») и пейзажах Каспара Давида Фридриха… Неудивительно, что, немного расслабившись под цивилизованную беседу, Агассис действительно начал получать удовольствие от кофе, когда Бопп неожиданно сказал:

– Вам ведь известно, что вы все еще на службе у короля Фридриха, герр профессор?

Агассис поперхнулся кофе. Несколько оправившись, он возразил:

– Но как это возможно? Грант был предоставлен только на два года, и его срок истек в марте. Я истратил все деньги, но могу дать строжайший отчет…

Из внутреннего кармана мундира Бопп вынул какие-то бумаги. С упавшим сердцем Агассис узнал контракт, который прислал ему на подпись Александр фон Гумбольдт. Будь проклято его собственное корыстолюбие… Но ему нужны были эти три тысячи долларов, чтобы уехать в Америку…

– Могу я процитировать вам часть четвертую, параграф шестнадцатый, статью девятую? «Нижеподписавшийся обязуется предоставлять короне свои услуги на период, не превышающий двадцати лет со дня истечения этого контракта. В случае смерти правящего монарха (храни, Господи, его душу) право прибегнуть к ним переходит к его преемнику».

Агассис попытался слабо усмехнуться.

– Но, разумеется, подобная статья – всего лишь пережиток древнего droit de seigneur [94], и не предполагается, что она действительно будет применена?…

Сложив бумаги и убрав их назад в карман, Бопп ответил:

– Боюсь, вы ошибаетесь, герр профессор. На деле это Современная клауза и юридически совершенно законная.

Более того, эту самую статью я смог использовать – вкупе с моим положением прусского посла, – чтобы убедить губернатора приказать вас арестовать. Но в нашей беседе мне пока не хочется прибегать к судебному преследованию или упоми нать о неудовольствии короля, которое я как его официально уполномоченное доверенное лицо по долгу службы буду обязан выразить. Нет, я намерен воззвать к вашей чести и к нашему общему наследию.

Звякнув рапирой о стул, последний тевтонский рыцарь встал и принялся по-военному вышагивать взад-вперед по комнате.

– Я обращаюсь к вам, герр профессор, как к собрату-арийцу. Верно, формально вы не являетесь потомком германских племен, но как чистокровный швейцарец представляете ближайшую родственную ветвь нашей благородной семьи. Быть может, вы знакомы с графом де Гобино, французом? Нет? А жаль. Он как раз составляет монументальный труд, который намерен назвать «Неравенство человеческих рас». Полагаю, вам он покажется увлекательным. В нем подробно описывается происхождение ариев на индоевропейском плато, их миграцию и их истинное место как господ и правителей над всеми упадочными расами.