Фантом банановой диеты - Алина Кускова

В дверь постучали.

– Нельзя! – прокричала Алла, прыгнула и повернула ключ в замке. Только после этого поинтересовалась: – Кто там?

– Костик, – сказал за дверью Константин. – Пришел выразить тебе соболезнования.

– Спасибо, – хмыкнула Алла, не собираясь открывать. – Зря соболезнуешь, я прекрасно себя чувствую.

– Есть хочешь? – поинтересовался тот. – Я принес тебе банан!

Алла звонко рассмеялась. И это после того, как она решилась на бунт!

– Ешь его сам, Костик, – довольно изрекла Алла и упала на постель.

– Сам? – тоскливо переспросил тот. – Черт! Черт! Я так и знал. Это несправедливо!

– А где ты видел справедливость в этой жизни? – глубокомысленно изрекла Алла и закрыла глаза.

Слышимость была действительно прекрасная. Может быть, Анестезия и не обманывала, когда говорила, что подслушала их с Ириной разговор. Впрочем, какая теперь разница.

Пусть во всех хитросплетениях разбирается Андрей Туровский. Она ему доверяет. Ее совесть кристально чиста, Алла невинна как младенец. И упорна, ей не следует об этом забывать.

– Я решительна и непреклонна, – прошептала Алла, внушая себе вновь приобретенные качества.

– Что? – Уходивший было Горюнов остановился. – Ты передумала?

– Я непреклонна! – прокричала ему вслед Алла.

– Константин! – донесся до нее голос профессора Ображенского.

Алла села на постели и по примеру Машки Сурковой показала ему кулак.

– Ни за что, никогда больше не стану есть бананы!

За дверью послышались тяжелый вздох и шаркающие в сторону лестницы шаги студента Горюнова.

Алла приготовилась встречать дядю.

Но он не пришел.

Даже не поинтересовался подорванным здоровьем племянницы! Алле стало обидно. Конечно, ничего с ней не случилось, об этом профессору доложил Туровский, но дядя мог бы подняться и посочувствовать. Или он чувствовал себя виноватым? Или был занят разговором с женой? Или звонил в клинику Ивану Терентьевичу? Ах да, он звал Горюнова. Значит, собирался работать.

Алла попыталась найти оправдания забывчивости Ивана Ивановича, но пришла к неутешительному выводу: тот вел себя очень даже наплевательски. Тогда и она со своей кристальной совестью поведет себя так же.

Первым делом она наплюет на бананы и за обедом съест свинину.

На этой восхитительной, с ее точки зрения, мысли Алла закрыла глаза и неожиданно для себя уснула крепким, здоровым сном. Долго спать ей не дали. Пришла Маша и принялась барабанить в дверь. Вот уж кому не терпелось получить реванш! Не зря она так старательно готовила блюдо протеста против бананового произвола.

– Звонарева, вставай, – барабанила по двери Маша, – тебя ждут великие дела!

– Так будили одного французского короля, – ответила та.

И насчет великих дел согласилась.

Глава 10

Копии Лейтона

За обедом, который, как обычно, по времени соответствовал ужину у нормальных людей, все напряженно молчали и смотрели на Аллу, словно ожидали продолжительного рассказа о злоключениях или на крайний случай слез, истерик и обвинений. Напряжение последних дней, во время которых происходило нечто непонятное с ограблениями и похищением, должно было вырваться наружу и ураганным вихрем пронестись над семейством Ображенских. Супруги Воронцовы жаждали подробностей больше остальных, искренне надеясь, что неприятности других помогут им пережить свои собственные. Константин Горюнов ковырял вилкой в тарелке и старался не смотреть на Машу, обслуживающую стол. Ирина Аркадьевна, сумевшая легко войти в нужную форму и без потерь принять укоры супруга, ела с большим аппетитом, чего обычно за ней не водилось. Раньше она старалась придерживаться аристократических привычек Клуба эстетствующих леди, а леди полагалось съедать не больше трети того, что лежало в тарелке. Рядом с ней сидел Воеводин и давился чуть ли не каждым куском. Профессор морщился, вздыхал, хмыкал и, казалось, поглощал пищу с трудом.

Алла Звонарева, как и собиралась, наплевала на диету и радостно поедала свиную отбивную, которую Машка без разрешения профессора Ображенского подала ей на большом блюде с овощами. Иван Иванович шумно вздохнул, провожая взглядом первый кусочек отбивной, отправленный твердой рукой девушки в рот, этим он выразил протест. Но что его протест против бунта племянницы!

Алла демонстративно не смотрела на окружающих и показывала, как голодна. Ее взгляд упирался в картину Лейтона, «Восточный полдень» сегодня ей нравился. Зыбкая греза и томная нега восточных красавиц явно поднимала настроение. Только вот жаль, что Алла картину больше не увидит! Она подумала, что нужно будет приобрести репродукцию и повесить ее в своей квартире над столом, чтобы скучными зимними вечерами вспоминать, какие приключения и разочарования пришлось пережить в доме дядюшки. Вряд ли ее теперь сюда позовут. Озабоченный профессор найдет себе другую жертву. Или уже нашел. Алла скользнула взглядом по домочадцам. С видом жертвы сидел студент Горюнов.

– М-да, – сказал Ображенский и положил вилку с ножом на стол. – Мелкие неприятности не должны нарушать наш покой и порядок.

– Согласна, дорогой, – улыбнулась Ирина Аркадьевна.

– Мелкие? – нахмурился Владимир.

– Все живы и здоровы, – пробубнил профессор. – Алла здесь, Иван Терентьевич в клинике. Его выпишут на днях.

– И картина на месте! – встряла Машка, получила порцию недовольных взглядов и пожала плечами. – Я подаю чай.

– Только господина Туровского нет, – заметила Анестезия.

– Туровского? – Ображенский потер лысину и неожиданно вспомнил. – А! Он же просил меня передать извинения по поводу его внезапного исчезновения. Куда-то спешил. На встречу с кем-то. Клятвенно меня заверил, что завтра все преступники будут не просто изобличены, а изобличены с неопровержимыми уликами.

– Преступники? – изумилась Ирина Аркадьевна. – Их что, много?

– Я видела шестерых, – довольно изрекла Алла, меняя пустое блюдо на чашку с чаем. – Или это была одна и та же пара, но три раза. Морды наглые, бицепсы накачанные, ручищи огромные…

– Ты не преувеличиваешь, детка? – поморщился профессор.

– И все в черном, как на поминках, – не обращая внимания на его реплику, добавила Звонарева. – Но Андрей Александрович всю эту черноту выведет на чистую воду. Он мне тоже говорил, что картина похищения картины у него сложилась.

– Но ее никто не хитил! – возмутилась Машка, показывая пальцем на «Восточный полдень».

– Если бы знала жена Ивана Терентьевича, какие невообразимые страсти разгорятся вокруг ее полотна, – вздохнула Анестезия, – вряд ли стала бы его рисовать.

– Писать, дорогая, – поправила ее Ирина, – художники обычно пишут.

– Какая разница, – вздохнул Влад. – Интересно другое, до чего докопался Туровский.

– Он же сказал, – недовольно повторил профессор, – все случится завтра!

– А можно нам сегодня узнать, – осторожно поинтересовалась Анестезия, – за что похищали бедняжку Аллу?

– Нельзя! – рявкнул Ображенский. – Никто ее не похищал. – Он уставился на племянницу немигающим взглядом. – Она сама сбежала, чтобы испортить мне эксперимент. Ей надоели бананы!

– Надоели, – подтвердила Алла. – До смерти!

– Но я не изверг. – Профессор явно обрадовался тому, что Алла поддержала его стремление сохранить хорошую мину при плохой игре. – Я не мучаю людей. Не хочет есть – не надо. Вместо нее завтра на банановую диету сядет Горюнов.

– Горюнов?! – заулыбалась Ирина Аркадьевна.

Костик подавился и закашлял.

День близился к вечеру, когда Андрей Туровский подъехал к художественному салону– магазину. Там его ждал Вячеслав Сергеевич Светляков. Салон был небольшим, но позволял выставлять немногочисленные картины, за что его часто называли галереей. Владелец галереи Светляков считал это название слишком пафосным, но вполне справедливым. Именно у него с успехом мог организовать выставку работ любой начинающий живописец. Вячеслав Сергеевич поддерживал молодежь, к которой по состоянию духа, а не шестидесятилетнего тела относил и себя. Он не был великим мастером, лишь пачкал красками холст, но ценил таланты других и содействовал их продвижению. Признательность и любовь молодежи сделали Светлякова широко известным в узких кругах, но Туровский сумел выяснить: Славика профессор Ображенский знал чуть ли не с детства.

Мысль Андрея о том, что Ображенский связан тайной с художественным салоном, вызвал телефонный разговор в день приезда Туровского на профессорскую дачу. А распечатка исходящих и входящих звонков лишний раз подтвердила: общение между Светляковым и Ображенским было довольно тесным и взаимным. Следовательно, Светляков что-то знал. Знал то, что профессор Ображенский скрывал от всех. И от Андрея в том числе. Хотя тот неоднократно ему говорил: если клиент утаивает сведения от сыщика, он обманывает себя. Обмануть Туровского было невозможно, как и детектор лжи.