Рожденные в пламени (ЛП) - Кайм Ник

Усабий пожал плечами, и мы последовали за Гвардейцем Ворона в тень.

Хаукспир скрылся из виду почти сразу же, как мы достигли дна – угловатого и узкого, но вполне достаточного по ширине, чтобы вместить трёх легионеров.

И спустя несколько минут я ощутил то же неуловимое, что так обеспокоило Морвакса. Меньше чем через сотню метров странное душераздирающее чувство объяло меня. Как будто бритвы во рту, хотя крови не было, или песок под ногтями, несмотря на то, что руки закованы в керамит. Единственное, как можно это описать – зуд, как от прицела у затылка или ножа на волосок от открытого горла.

– Ты это чувствуешь? – шёпотом спросил Усабий.

– Будто жуёшь ржавые гвозди или шагаешь по стеклу.

– Да, – ответил я, осознав, что мы остановились. Взглянул на ретинальный дисплей своего шлема. Расстояние, пройденное по дну долины, было восемьдесят восемь целых восемьдесят восемь сотых метра.

Ровно.

– Странно… – пробормотал я.

В ухе затрещал вокс.

– Я кое-что нашёл, – напряжённо сказал Хаукспир.

– Ты в порядке, брат? Судя по голосу, что-то…

– Идите быстро и тихо. Идете прямо на мой сигнал, ни шага в сторону, – сказал он, добавив – поверить не могу, что не заметил это раньше, – и оборвал связь.

Апотекарий был недалеко. Он присел перед бугром из камней, исследуя их остриями молниевого когтя.

Как только мы добрались дотуда, я вновь глянул на дисплей: пятьсот двенадцать метров. Снова точное значение: когда я остановился, сотые сменились нулями.

– Восемь по восемь восемь раз… – выдохнул я.

Хаукспир резко обернулся: «Что ты сказал?»

– Не знаю, почему это сказал, – ответил я и указал на бугор, – на что ты смотришь?

Холм был в два раза выше легионера, широкий внизу и сужающийся к вершине. Трудно было понять, что это такое, из-за покрывшей его чёрной вулканической пыли и пепла Исствана.

Для пробы Морвакс смахнул пыль – и под ней я увидел череп.

Сердце застыло, к горлу подступила тошнота, от гнева бросило в жар.

– Это те, кто я думаю?

Хаукспир смог лишь кивнуть в ответ. Сжал кулак, и молнии зазмеились по когтям.

Усабий тоже сперва был ошарашен.

Это был курган из черепов наших братьев-легионеров. Мой разум застопорился при одной мысли о том, сколько же их тут.

– Это не останется безнаказанным, – прошипел Усабий.

– Оглянись вокруг, – сказал Морвакс, потерянный в бездне своего собственного отчаяния.

Так я и сделал.

Нас окружали столбы из черепов, до сих пор не замеченные – как будто остатки каких-то древних исполинских развалин. Покрытые чёрной вулканической пылью, они разнились по размеру и форме. Некоторые походили на колонны, другие были плоскими нагромождениями кости или петляющими костяными тропами, сотворёнными из смертей наших братьев.

Земля под ногами хрустела как сланец или как усыпанное ракушками побережье какого-нибудь пляжа. Но это было не то и не другое: мы шли по скелетам нашей убитой родни, обращая их в пыль каждым своим шагом.

Закипающий гнев наполнил меня. Будто кто-то повернул выключатель в голове и породил внутри одержимое желание убить всех, ответственных за это. Красная пелена ненависти застила взор – и я приветствовал её. Биение моих разгневанных сердец эхом отдавалось в уме и уже вскоре звучало как песнопение.

Хотя нет. Это и было песнопение.

– Вы тоже это слышите? – спросил я сквозь сжатые зубы. Челюсти были стиснуты так сильно, что, казалось, могут сломаться.

Усабий кивнул.

– Я слышу, – пробормотал Хаукспир, в уголках его рта пенилась слюна.

Моего тоже, и на вкус была как кровь.

– Туда, – сказал Усабий, и я проследил за его вытянутым дрожащим пальцем.

– Это идёт оттуда, – сказал Морвакс. Я задумался, слышал ли он моего брата сквозь биение крови у себя в голове.

Мы так и не узнали. Просто последовали за ним, когда он пошёл к распевным звукам.

Старые и свежие резаные раны расчертили кожу склонившегося воина вместе с загноившимися следами пуль. Пятна синяков походили на целые континенты на карте из шрамов, протянувшейся вдоль широкой спины. Даже для легионера он был чрезмерно мускулистым, излишне объёмным. Сидя на корточках, он непрестанно скрёб расколотый череп, зажатый в в мясистых пальцах. Пышная грива жёстких чёрных волос выбивалась из-под шлема и сбегала по спине до верха сапог. Цепи обвивали запястья вместо наручей, и воин трудился над черепом не только с пылом забойщика, но и с умением мясника.

Мы спустились в тёмную долину, где когда-то, в лучшие времена, Хаукспир оставил свой след. Как же всё изменилось, если сейчас единственным обитателем был этот зверь-надсмотрщик. И он был зверем. Я всегда знал, что Пожиратели Миров были бешеными псами, но легионеры Ангрона действительно пали низко, если они обдирали плоть своих братьев и выставляли плоды своих трудов как жуткие трофеи.

Рядом в землю был воткнут топор с лезвием, покрытым ржаво-красными потёками. За ним – груда голых, лишённых брони и обмундирования трупов, приготовленных для мясницкой колоды. С другой стороны Пожирателя Миров лежал багряный урожай: кости, готовые для постройки нового кургана.

Это был ритуал, любому ясно. От этого зрелища свело живот, отвращение быстро сменилось гневом, и я почувствовал, как кровь забурлила от неестественного сопереживания открывшимся мне кровавым деяниям.

Хаукспир уже выпрыгнул из нашего укрытия, воспламенив когти со вспышкой лазурной энергии.

Пожиратель Миров принюхался, очевидно почувствовав внезапно появившийся запах озона, и встал. Он был на голову выше меня, что делало его на полторы головы выше Морвакса и чуть выше Усабия. Череп, объект его стараний, был отброшен как забытый хлам и застучал по земле. Вместо него предатель схватил свой багровый топор, а в другой руке по-прежнему сжимал свежевальный нож с толстым клинком.

Мясник был так одержим своим трудом, что его голый торс тоже был окрашен красным, как и рогатый шлем, привычные цвета легиона – синий и белый – практически стёрты кровью. На каждом виске виднелся восьмиконечный символ, и ещё странная эмблема на лбу – первобытная, неисчислимо древняя – угловатое рычащее лицо.

Выражение лица звероподобного Пожирателя вторило отметке. Он оторвал у шлема низ личины, и в широкой дикой улыбке виднелись заострённые зубы.

На Хаукспира было не похоже атаковать так дерзко, это противоречило тактике его легиона, но и в этом столкновении обычного ничего не было. Хоть я и принял свой гнев с готовностью, но не мог избавиться от ощущения, что на нас влияло что-то в этой долине, что-то, что бурлило под поверхностью и сейчас, благодаря нашему присутствию, пробудилось. Не знаю, как узнал об этом, или почему мои спутники ни о чём не подозревали, но избавиться от этого навязчивого чувства не мог.

И значение это не имело. Я просто хотел убивать.

Морвакс атаковал как безумец. С губ сорвался птичий визг, когда он прыгнул на Пожирателя Миров.

Тот парировал удар молниевых когтей, разрубивших его топор надвое, но его не задевший. И ответил сильным ударом в живот, от которого треснула броня апотекария, а сам он оторвался от земли, согнувшись вдвое. Затем Гвардеец Ворона отшатнулся назад, сквозь решётку клювастого шлема слышалось шумное дыхание.

Оглушённый, задыхающийся, Хаукспир захрипел и снова кинулся на Пожирателя, но громоздкий воин двигался с удивительной скоростью – увернулся от поспешного удара и толчком мощного предплечья в горло сбил Морвакса с ног.

Прежде чем мясник смог завершить начатое, я ринулся на помощь лежащему ничком и пытающемуся вздохнуть апотекарию.

Вблизи предатель вонял. Кровь, пот, металл – тяжёлый запах, от которого в мозгу разбегались чёрные искры. Марево, красное и злое, мерцало на периферии зрения. Я наклонился вперёд, ударил воина в плечо – и почувствовал укус свежевального ножа прямо под рёбрами. Пожиратель крякнул, когда ключица хрустнула от удара, и его левая рука обмякла. Правая же, держащая нож, продолжала пилить. Потрёпанные зубья жестокого оружия, такого же голодного, как и его владелец, прогрызались сквозь броню.