Заговор генералов - Владимир Понизовский

Уже из Вязьмы, после обеда, царь передал по телеграфу Аликс: «Мыслями всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и спокойно. Много войск послано с фронта». А заключая впечатления дня, подвел его итог в неизменном своем дневнике:

«28-го февраля. Вторник.

Лег спать в 3 1/4, т. к. долго говорили с Н.И. Ивановым, кот. посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилева в 5 час. утра. Погода была морозная солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час».

А в этот час царскосельский дворец окружили революционные солдаты. Дворцовые караулы никакого сопротивления не оказали. Лейб-гвардейцы стрелкового полка сами, едва узнав о восстании в столице, надели на шапки красные банты. За ними последовали и другие царскосельские части. В государевом конвое, собственном его императорского величества сводном полку, в дворцовой полиции, гвардейском экипаже не оказалось ни одного, кто бы сделал хоть один выстрел. Наоборот, все устремились навстречу повстанцам.

Солдаты с красными бантами вошли во дворец. В дверях покоев им преградила путь Александра Федоровна. Бледно-зеленое лицо ее было искажено гримасой ненависти.

Никто не знал, что же делать дальше. Ограничились тем, что у всех выходов из дворца выставили часовых.

Но в это же время по линиям железных дорог неслись донесения — из Двинска, Минска, Синявки, Креславки, Луцка: грузятся пехотные полки, батареи, кавалерия, гвардейские части… Головные эшелоны уже прошли Псков. Начальник кавалерийской дивизии князь Трубецкой доносил флигель-адъютанту Иванову: «В 16 часов выбыл со станции Минск с эшелонами».

Глава четвертая

1 марта

Антон не напрасно понадеялся на брата Наденьки. Правда, днем никого разыскать не удалось — все были на том берегу, в центре Питера, да и сам Сашка, наспех перекусив, умчался выполнять поручение, добывать какие-то листовки.

Вечером вернулся ошалело возбужденный, с сияющими глазами и повел. Девушка отправилась с ними. Как ни уговаривал Антон, она не прилегла поспать после дежурства: хлопот по дому с уборкой, стиркой и готовкой хватило до самых сумерек. Лицо ее осунулось, под глазами синие круги.

— Куда же ты с нами?

— Вы еще слабый, за вами нужно ухаживать, — упрямо ответила она.

Каково же было удивление Путко, когда Сашка от первого ко второму, от второго к третьему, по известной, давно испытанной самим Антоном цепочке, в конце концов, уже ближе к полуночи, привел его в дом на Кушелевке, где жил Иван Горюнов — тот самый рабочий с Металлического, которого утром спрашивал Антон у заводских ворот и который был одним из учеников его кружка еще в пятом году!.. В первое мгновение Путко даже не поверил: из тощего, тонкорукого подростка Горюнов вымахал в широкоплечего детину-усача. И Ваня не признал своего учителя. Да, если посмотреть его глазами, то как мог и он сразу слить воедино облик вихрастого, восторженного и робеющего перед фабричными агитатора-студента с хромоногим мужчиной, чья борода была уже проморожена сединой?..

И все же:

— Ванька!

— Неужто Мирон?.. Обнялись.

— Вот ты какой стал!

— А тебя, слыхивал, тю-тю, куда Макар телят не гонял. Беглый? Шинель и костыль для маскировки?

Нет, с фронта, из лазарета. Можешь теперь не Мироном, а по-настоящему, Антоном… Рассказывай!

Но поговорить по душам не удалось: в дом Горюнова врывались без стука, без «здравствуй-прощай» люди. Требовали, спрашивали, вызывали.

— Шарики-ролики в башке ходуном ходят, — оправдывался, возвращаясь к гостю, Иван. — Хлеб выпекать надо, на голодуху долго не протянешь. Оружие добывать надо. Трамвай пускать надо. Ухо востро держать надо!.. Вчера-позавчера меньшевиков да эсеров у нас на Выборгской слыхать не слыхивали, ни гу-гу, как мыши в подполе сидели, когда сверху кот Николашка ходил. А нонче расхрабрились, кричат-агитируют на каждом углу! Но у нас на Выборгской ихний номер не выгорит!..

Снова его требовали куда-то.

— На, прочти, чтоб знать нашу большевистскую линию! — он сунул в руки Путко листок, а сам вышел из комнаты.

Это было воззвание Выборгского комитета партии к рабочим и солдатам.

«Товарищи! Настал желанный час. Народ берет власть в свои руки. Революция началась, — читал Антон. — Не теряйте ни минуты времени, создайте сегодня же Временное революционное правительство. Только организация может укрепить нашу силу. Прежде всего выбирайте депутатов, пусть они свяжутся между собой. Пусть под защитой войска создастся Совет депутатов. Крепкой связью вы присоедините к себе остальных солдат. Идите к казармам, зовите остальных. Пусть Финляндский вокзал будет центром, куда соберется революционный штаб. Захватывайте все здания, которые могут послужить опорой для вашей борьбы. Товарищи солдаты и рабочие! Выбирайте депутатов, связывайтесь между собой. К организации для победы над самодержавием. Организуйте Совет рабочих депутатов!..»

— Ясна линия, — сказал Антон, когда Горюнов снова появился в комнате. — А ты-то сам теперь кто?

— Вот те на! — удивился Иван. — Член Выборгского районного комитета! Еще в седьмом деда Захара заменил, как схватили его и заковали. Чудом продержался. Считай, двое-трое на весь район, чтоб без ареста и отсидки.

— Повезло. Ну так вот, член комитета, давай и мне дело. К солдатам. Или рабочих военной хватке обучать — я как-никак поручик, фронтовой офицер. Опыт имею.

— Ого! — по-новому, с заинтересованностью посмотрел на него Горюнов. Подходящая личность. Только вот куда тебя, это обмозговать надо… Знаешь, давай завтра утром решим. Зараз меня ждут: под общую лавочку из предварилки и пересылки всякую шпану, бандюг-уголовников выпустили, они и начали шарашить. Мы пролетарский отряд организовали.

— И это по мне! — Антон вспомнил, как измывались над ним по тюрьмам и на каторге уголовники. — Но душа больше тянется к партийному делу.

— Приходи завтра пораньше на Финляндский вокзал, там мы общее собрание большевиков-выборжцев созываем. Там и решим.

Возвращаться в лазарет Путко не стал: Сашка и Надя предложили переночевать у них.

Девушка постелила ему на своей кровати в маленькой комнате за печью, а сама ушла в соседнюю, к матери и младшему братишке. Сашка лег на матраце на полу в горнице.

Одеяло и вся комната хранили чистый полынно-горьковатый запах Наденьки. От выпирающего бока печи веяло теплом. Пел свою добродушную песню сверчок. Натруженно-сладко ныли ноги. Почему-то почувствовав себя бесконечно счастливым, Антон погрузился в сон.

Пробудившись на рассвете, Сашку он уже не застал. Надя хотела и весь этот день быть вместе со своим подопечным: Дарья отдежурит ее смену. Но Антон не согласился: сейчас в лазарете столько работы, с улиц поступают раненые. Он теперь управится сам. Все равно она довела его до Финляндского вокзала.

— Коль надумаете, приходите снова ночевать к нам, — дрогнувшим голосом сказала она. — Если, конечно, не гнушаетесь.

— Что ты, Наденька! Мне было у вас так хорошо! Она просияла.

Вокзал колготился народом. По перрону, на мешках и чемоданах, маялись пассажиры. Поезда уже какие сутки не ходили, все пути были заставлены вагонами. И в залах не протолкнуться, не продохнуть.

Путко с трудом разыскал помещение на втором этаже, где собрались большевики. Заседание было уже в разгаре.

— …Мы начали с того, на чем остановились в пятом. Но тогда — от девятого января, от челобитной к Николашке, от Кровавого воскресенья — год ушел, прежде чем взялись за оружие. А нонче набрались ума: в первый же день наши стачки и демонстрации обернулись всенародным восстанием. Но у нас мало оружия. Вспомним, товарищи, пятый год. Тогда армию двинули против нас. А нонче и солдаты сразу присоединились к пролетариям — вот в чем красота момента! Но решающая схватка еще впереди, и нечего ублажать себя успокоенной мыслью. Действовать решительно! Просветлять мозги отсталым! Вооружать дружины! Поднимать всю Россию! Вот если не только Питер, а и Москва, вся Россия, все войска пойдут вместе с нами — тогда полная победа!.. — это говорил пожилой рабочий с обожженной щекой. Коричневый шрам пленкой морщился при каждом движении губ. Чувствовалась в рабочем закалка старого партийца. — Для вершения нашего великого дела надо немедленно образовать Временное революционное правительство! Этим правительством должен стать Совдеп, а Временный комитет думцев должен полностью ему подчиниться!

Рабочего сменил солдат — с бантом и двумя «Георгиями» на шинели. От волнения и от духоты в комнате он обливался потом:

— Мы, армия, значит, так считаем: нам нужно, значит, организовать себя заново. Не как, значит, при царе было. А вот как?.. Не знаем.