Эмма и незнакомец - Линда Миллер

— Духи? О, они в моей сумке…

— Я хочу, чтобы ты подушилась, — сказал Стивен.

Она растерялась. Подняла руку, с которой свисала хорошенькая плетеная сумочка, и, сделав это движение, упала бы навзничь, если бы Стивен не поддержал ее, подхватив за спину.

Найдя ощупью неловкими пальцами маленький хрустальный флакончик, она вытащила его из сумки. Грани флакона сверкали на солнце, отражая радужные лучи.

Стивен нежно опустил Эмму на ковер из маргариток и взял у нее духи. Она зачарованно смотрела, как он отвернул пробку и слегка коснулся ею жилки, бьющейся у основания шеи.

Эмма почувствовала пряный лесной аромат и закрыла глаза, чтобы полнее насладиться этим новым для себя ощущением.

Стивен вытянулся рядом с Эммой и поцеловал то место, которое только что надушил, одной рукой бесстыдно накрыв ее обнаженную грудь. Она сдержала стон, потому что остатки гордости еще оставались в ее сердце.

Потом духи коснулись чувствительного места за ее правым ухом, и снова за запахом последовал поцелуй Стивена.

Гордость девушки возмутилась, но на ее протесты не обратили внимания. Другое ее «я», то, что принадлежало дочери шлюхи, одержало верх, захватило душу и тело.

Когда пробка коснулась ложбинки между грудями, Эмма затрепетала. Ее спина выгнулась, соски затвердели. Она запустила пальцы в волосы Стивена, пытаясь привлечь его внимание к тому, что так страстно ей хотелось отдать.

Он завернул все ее юбки так, что они волной лежали вокруг ее талии, поднял и отвел в сторону ее правое колено. Сквозь натянутую ткань ее штанишек он погладил влажное место, которое уже готовилось принять его.

— Послушай меня, — прохрипел он, касаясь ее подбородка, — я возьму тебя, когда ты будешь готова, Эмма Чалмерс, и превращу тебя в женщину раз и навсегда. Если ты возражаешь, лучше скажи мне сейчас, пока я еще управляю собой и могу остановиться.

Эмма сильно прикусила нижнюю губу, чтобы ее гордость не взбунтовалась и не спасла ее от судьбы, которой так жаждало ее тело.

— Ну, ладно, — произнес Стивен, мягко подводя черту. И начал развязывать ботинки Эммы.

Весеннее солнце согревало ее грудь и лицо, пока она лежала на поле маргариток, постепенно лишаясь одежды. Вскоре она лежала перед Стивеном безо всего, кроме веснушек, которыми Господь щедро осыпал ее тело, словно золотой пылью.

Стивен разделся и лег рядом с ней на цветочную постель, положив одну руку ей на живот. Другая рука лежала под ее плечами, играя с косой.

Эмма тихо охнула, когда он взял шелковистый конец косы и провел по каждой груди. Она закинула руки за голову и, сорвав маргаритки, положила их перед ним, как добычу викингов.

Он ласкал сосок пальцами, пока Эмма, очень хорошо помня полученное наслаждение, беззвучным шепотом не попросила Стивена взять его в рот. Он сделал это жадно, страстно, а его рука под ее плечами скользнула вниз и приподняла ее бедра.

Он неторопливо провел губами к другой груди, которую ласкал до тех пор, пока голова Эммы не заметалась из стороны в сторону. Когда ее руки вцепились в него, тщетно пытаясь притянуть его к себе, заставить его полностью лечь на нее, он поцелуями прокладывал бархатную чувственную дорожку через ее живот. Потом он подвинулся и оказался между ее ногами.

Эмма чувствовала его руки на внутренней поверхности бедер, которые гладили, успокаивали и возбуждали ее. Казалось, что сердце колотится у нее в горле, языке, даже в губах.

— Стивен, — взмолилась она, но это ничего не значило, потому что она не понимала, о чем просит.

Он коснулся влажного холмика спутанного шелка и его палец проник сквозь него, чтобы провести чувственный круг вокруг маленького твердого выступа, который трепетал под его пальцем. Эмма тихо вскрикнула и посмотрела в небо, теряясь в его нежной голубизне.

— Пожалуйста…

Казалось, что не подействуют никакие мольбы, потому что сквозь дымку лазурного неба за маргаритками она увидела, как Стивен покачал головой.

— Еще рано, любимая. Не раньше, чем ты будешь готова.

Эмма была готова разрыдаться от облегчения, когда он припал к ней, положив голову между бедер, и пил нектар, который еще не пробовал ни один мужчина.

В своей страсти Эмма брыкалась, как дикая кобылица, ее бедра ходили вверх-вниз, метались из стороны в сторону. И Стивен не отпускал ее, пока она не взметнулась высоко, сдаваясь, вскрикивая в своем ликовании, а он внимал ее последним судорожным вздохам наслаждения, прежде чем опустить на мягкую землю.

Ничего не видя, прерывисто дыша, она потянулась и нашла пальцами его обнаженную грудь. Она поискала крохотные соски в густом шелке и стала ласкать их.

Стон Стивена привел ее в восторг. Она положила руки ему на спину, когда он успокоился у нее между ног. В ней не было страха, только предвкушение, когда она почувствовала его естество, прижатое к ее животу.

Он жадно целовал ее, а потом прошептал:

— Сначала будет больно, только один раз. Но потом ничего кроме наслаждения.

Эмма доверила бы ему душу, не только тело. Для нее не существовало ничего, кроме нее, Стивена и их постели из диких весенних маргариток. Она кивнула, положив руки ему на поясницу.

Первым ощущением было удивление, от которого она широко раскрыла глаза и привстала. Стивен остановился и успокаивал ее нежными словами и поцелуями, пока она снова не легла, чувствуя, как ее притягивает к нему.

Он простонал и продолжил движение, и Эмма почувствовала, как что-то рвется внутри нее и освобождает путь. Стивен отдохнул, приподнявшись на локтях, пока Эмма не пережила эту мгновенную боль, потом полностью вошел в нее.

Эмма не могла поверить его силе и жару, и она откинула мысль о боли, вся отдавшись наслаждению. Ее пальцы легко скользили от его сильных плеч по спине к ягодицам и бедрам. Она отметила про себя, что его ребра не забинтованы. Какой-то инстинкт подсказывал ей, что он удерживает что-то ценное, и она вцепилась в его натянутые, выпуклые мышцы, побуждая к действию.

Стивен простонал ее имя и слегка вышел из нее, и чем ближе он был к тому, чтобы окончательно выйти из нее, тем сильнее было отчаяние Эммы. Став опять отдельным созданием, он глубоко погрузился в нее, и соприкосновение было подобно огненной вспышке.

Эмма выгнула спину и прижалась к Стивену, требуя еще погружения, и еще. Он давал ей их, но с такой мучительной медлительностью, то и дело останавливаясь, чтобы впиться в ее грудь, губы, мочки. Он пробовал ее на вкус, как конфету, и когда она уверилась, что не выдержит больше ласк, он ощутил это и поднял ее вверх, оставаясь на коленях.

Она задрожала от радостного великолепия их полного слияния. Волосы выбились из косы, и спутанные пряди окружили лицо пламенеющим на солнце золотом.