Скандальные разводы - Дарья Нестерова

Ингрид была послушной женой. Петер являлся для нее настоящим главой семьи, авторитетом. Скорее всего, если бы не настоятельные советы супруга, Ингрид никогда не решилась бы бросить семью и маленькую дочку, чтобы отправиться на завоевание Голливуда.

В Америку Бергман приглашали уже давно. Ее красота и талант не остались незамеченными, и известный продюсер Дэвид Селзник то и дело посылал к ней своих агентов, которые смогли бы внятно растолковать упрямой шведке на любом языке («хоть на китайском», говорил Селзник), как это престижно и выгодно – работать в Голливуде. Кроме того, вся Европа была охвачена огнем Второй мировой войны, а в Америке можно было получить передышку. Самое же главное: Петер подсчитал, что его жена станет получать за участие в римейке «Интермеццо» по 2500 долларов в неделю. Деньги на самом деле очень неплохие, особенно если принять во внимание, что даже легендарная Вивьен Ли, снимаясь в «Унесенных ветром», получала ровно в два раза меньше, чем теперь предлагали Ингрид.

Ингрид еще некоторое время колебалась. Особенно беспокоило ее, как она оставит дочку, маленькую Пиа. Ничего, успокоил ее муж, конечно, девочку взять с собой невозможно, но проследить за ней прекрасно сможет и няня. От таких сумм, которые предлагают американцы, отказываться вообще неразумно, а как все установится и уладится на месте, то Петер и Пиа приедут к Ингрид. Приблизительно таким образом звучали объяснения. Конечно, потом в газетах станут писать, что Ингрид Бергман бросила семью и ребенка, умчавшись за океан, что она вычеркнула из своей жизни Пиа, однако никому и в голову не пришло подумать, почему она это сделала, и вспомнить, как долго она отказывалась ехать в Голливуд.

Ингрид Бергман (кадр из фильма)

Петер занялся всеми делами Ингрид. Он, как человек очень практичный и деловой, заключал контракты и вел переговоры об условиях съемок. Как и обещал, он перебрался к жене в Америку вместе с дочерью Пиа. Супруги купили шикарный голливудский особняк с бассейном и садом. К тому же Селзник оказался очень неплохим человеком. Он не грабил актрису, хотя, как и положено, получал от картины прибыль вдвое большую, нежели она, но и это было совсем неплохо. Семья казалась вполне благополучной: Петер безупречен, Пиа – хорошенькая и очень послушная девочка, но… Любовь кончалась, она иссякала на глазах.

Конечно, все произошло не вдруг, но Ингрид стала замечать, что брак тяготит ее и, когда она вспоминает о Петере, ее захлестывает чувство, напоминающее тоску. Казалось, Ингрид должно было быть уютно и хорошо, но она смертельно скучала. Ей хотелось любви, а ее не было. Она не хотела слышать о контрактах, гонорарах и чеках. Она хотела говорить о чувствах, хотела, чтобы ей искренне дарили цветы…

По натуре Петер был просто не способен понять, что именно нужно его жене: он же дал ей все необходимое. Наконец, он был невероятно демократичен: спокойно позволял отсутствовать столько, сколько требуется для ее работы. Его жена могла считать себя совершенно свободной при всем том, что муж предпочитал вообще закрывать глаза на некоторые ее вольности. Так, например, он сделал вид, что совершенно не заметил ее короткого романа с фотографом по имени Роберт Капа.

Петер был разумным человеком. Зачем устраивать сцены, если жена приносит в дом отличную прибыль. К чему же усложнять жизнь? Петер даже не задумывался, что эта невинная, по его мнению, интрижка могла бы разрушить его такой стабильный брак. Просто Ингрид поняла, что Роберт – это вовсе не то, что ей нужно. Ее оттолкнули его постоянные рассуждения о том, насколько губительны браки для натур творческих. Роберт, в сущности, ничем не отличался от мистера Линдстрома. А если так, то к чему что-то менять?

А может быть, все мужчины устроены подобным образом, думала Ингрид. Она даже попыталась кое-как залатать дыры в семейной жизни с Петером. Она даже подумывала о том, что, возможно, их семье необходим второй ребенок, который как-то сплотит супругов.

И как раз в этот момент в жизнь Ингрид ворвался Роберто Росселлини, который как ураган разметал карточный домик семейного благополучия Линдстромов.

Впервые Ингрид Бергман и Росселлини встретились для обсуждения сценария фильма, в котором предполагалась работа актрисы. Кстати, это был день ее рождения – Ингрид исполнялось 33 года. Петер Линдстром на этой встрече также присутствовал. Он, как обычно, ставил условия и высказывал собственные предположения по поводу предполагаемого проекта. Ингрид же, казалось, ничего не слышала, только курила одну сигарету за другой и во все глаза смотрела на своего давнего кумира – Росселлини. В этот миг она чувствовала себя не звездой, а простой школьницей, которая влюбилась заочно в человека, поставившего фильм «Рим – открытый город». Этот фильм нисколько не напоминал голливудские картины-однодневки, это была работа на все времена. Так как же Ингрид могла не восхищаться этим гением?

Однажды она решилась и составила письмо режиссеру. Оно начиналось по-детски наивно: «Я, Ингрид Бергман, в восторге от ваших картин. Моя мечта – сняться у вас…» И вот венец ее мечтаний сидел прямо перед ней в ресторане одного из самых шикарных парижских отелей «Георг V». Ингрид смотрела на него, и в ее голове мелькали сумасшедшие мысли: «Спасена! Погибла!».

Собственно, Росселлини вначале не имел ни малейшего понятия о том, каким будет этот предполагаемый фильм. Петер что-то спрашивает его о сценарии? О чем он говорит? Какой, собственно, сценарий? Росселлини вообще предпочитает работать без сценариев. Он всегда снимал так, как ему казалось, следовало снимать. Причем снимал он только тогда, когда его посещало это эфемерное чувство – вдохновение. Но уж если вдохновения не было, Росселлини бросал съемочную группу ко всем чертям, и всем оставалось только смотреть ему вслед в молчаливом и злобном недоумении.

Поэтому итальянскому гению было невдомек, о каких условиях толкует ему деловой швед. Режиссеру гораздо интереснее было наблюдать за его красавицей супругой, как та изящно потягивает вино из бокала; в ней столько эротики и чувственности… Да, она не оставила равнодушным Роберто Росселлини. Роберто взял из вазы, стоявшей на столе, красную розу и стал гадать по ней, обрывая один лепесток за другим: «Снимем кино – не снимем кино».

Кажется, Ингрид занервничала, потому что быстро сказала: «Для меня было бы огромной честью сняться в вашем кино». Муж метнул на нее недовольный взгляд. Как она может так говорить, если они толком не обговорили практически ничего? Деловая сторона этого вопроса так и осталась в тени.

Они сидели друг напротив друга – Линдстром и Росселлини – и являли собой яркие противоположности, взаимоисключавшие друг друга: холодный, предсказуемый, расчетливый и надежный швед и экспрессивный итальянец, непредсказуемый, как ветер в штормовом море.

По отношению к женщинам Петер и Роберто тоже были противоположностями. У Петера все было ясно, расписано до мелочей, а у Роберто царила полнейшая неразбериха в отношениях с прекрасным полом. Если бы Роберто спросили, сколько в данный момент у него подруг, жен, любовниц, детей, он никогда не сумел бы дать определенного ответа. Он его попросту не знал.

Впрочем, если бы Роберто покопался в памяти, то, быть может, и припомнил бы, что в это лето в его постели побывали, как минимум, пять женщин. Первой была «Мисс Америка-46». Она была хороша собой, но талантами не блистала. Правда, Роберто снимал ее в своих кинолентах, но зачем – это он и сам не мог понять. Второй женщиной была талантливая Анна Маньяни. Возможно, Роберто, любил ее по-своему, иначе зачем бы он стал жить с женщиной, чуть ли не ежедневно подвергая себя риску быть убитым по неосторожности или в запале. Анна в гневе могла запросто облить его горячим супом или оглушить половником, а потом, даже не поинтересовавшись, насколько хорошо чувствует себя после этого любовник, отправиться спать с чистой совестью. Кроме этих дам, естественно, у режиссера имелась законная жена, и еще какая-то венгерка, понравившаяся ему только потому, что была натуральной блондинкой, да еще одна стриптизерша. В конце концов, гоночные автомобили Росселлини тоже любил, и не просто любил – обожал, и если бы его спросили, что ближе его душе – любовь женщины или автомобили, то Роберто еще долго думал бы, прежде чем ответить.

Ингрид уговорила Петера на Рождество пригласить гения из Италии в гости, в Америку, в Голливуд. И в этот приезд Росселлини произошло нечто необычное. Дочке Ингрид Пиа к тому времени исполнилось 10 лет. Когда ее спросили, какой подарок она мечтает получить на Рождество, та ответила: велосипед. Петер узнал, сколько стоит велосипед, и выделил Ингрид требуемую сумму на покупку. У них в семье было заведено именно так: супруга зарабатывала деньги, а распоряжался ими глава семьи, вероятно, как человек более рассудительный и трезвомыслящий. Имея на руках конкретную сумму, Ингрид и Пиа отправились в магазин, и вдруг девочка остановилась перед одной из витрин, завороженная и в тот же момент забывшая обо всех велосипедах на свете. Из витрины на нее смотрела, улыбаясь широко – от уха до уха, разноцветная огромная надувная корова с изумительными добрыми глазами. «Мамочка, – прошептала Пиа. – Я хочу только ее! Не надо мне велосипеда. Я хочу только корову!» Ингрид растерялась. Ей безумно хотелось пойти навстречу дочери и купить эту вожделенную корову, но… Петер выделил деньги исключительно на велосипед!