Крылья черепахи - Александр Громов

– Кто-нибудь это видел?

Надежда Николаевна захлопала глазами.

– Что? Вы хотите сказать, как он… того?..

– Того, того, – кивнул Феликс.

– К счастью, я не видела. – Надежду Николаевну передернуло. – Не знаю, как бы я это пережила… увидеть такое…

– Берите сахар, пожалуйста. Чем богаты… А как вы думаете, кто-нибудь мог это видеть?

Надежда Николаевна метнула тревожный взгляд на дочь.

– Не знаю. Честное слово, не знаю… Может быть, его молодые м… друзья? Коля и Рустам? А впрочем, что я говорю, ведь Коля был с нами. Вы с Рустамом не говорили?

– А вы видели? – Феликс внезапно повернулся к Инночке и не достиг успеха. Она только фыркнула.

– Она здесь была, – заторопилась Надежда Николаевна. – Все время здесь. В этом номере.

И без того длинное лицо Феликса вытянулось еще больше, когда он изобразил изумление. Аборигены острова Пасхи правильно делали, что придавали своим идолам равнодушное, а не изумленное выражение, – меньше работы каменотесам.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь… Разве не вы искали свою дочь по всему корпусу?

Надежда Николаевна принужденно рассмеялась. Только слепоглухонемой мог не почувствовать, что она лжет.

– Искала, да… Не обратила внимания, что уборная, прошу прощения, у нас была заперта. Так что моя дочь все время была в номере, можете не сомневаться…

– Ты гонишь, ма, – отозвалась Инночка. – Прикинь: как Милена развопилась, так я и вышла. Что, думаю, за базар-вокзал?

– И спустились по винтовой лестнице? – полюбопытствовал Феликс.

– Ну да, – после секундной заминки произнесла Инночка. – А что?

Феликс намочил в чае кусочек сахара и со вкусом высосал его.

– Только то, что никто не видел, как вы спускались по лестнице. Абсолютно никто. Вы пейте чай, пейте. У Виталия всегда хороший чай.

– Можно подумать, кто-то из вас на меня смотрел! – запальчиво возразила Инночка. – На жмурика вы смотрели! Гляделки у всех в полтинник – во такие! Ха!

– Язык! – тщетно попыталась одернуть дочь Надежда Николаевна. – Инна, что за язык, ты же будущий филолог!

– Да ну тебя, ма, отвянь, не грузи…

Мысленно я посочувствовал даме, приятной во всех отношениях. И посочувствовал не в первый раз.

А Феликс – тот, казалось, наслаждался светской беседой. На его месте я бы немедленно форсировал допрос и как следует припугнул распущенную соплячку – он же, прихлебывая чаек и жмурясь от удовольствия, перевел разговор на разрушенный мост и нашу робинзонью планиду. «Да-да, я тоже надеюсь, что завтра они наведут какую-нибудь переправу…»

Кто «они», он не конкретизировал. «Они» – и точка. Кто-нибудь о нас позаботится. Кому-нибудь по штату положено о нас заботиться, к этому мы привыкали много десятилетий и еще не успели отвыкнуть. С кого-то семь шкур спустят, если он не проявит героизм в заботе о попавших в беду. И пусть это давно уже не так – привычка все равно живет и позволяет не особенно беспокоиться.

Не у всех такая привычка, конечно. Вот у Инночки ее точно нет. И у Коли ее нет, и у Рустама, и у толстого Лени. А у Надежды Николаевны – есть. У обеих старых учительниц – тем более. Вера в то, что их не оставят в беде. Что спасут. Не слушайте их, когда они говорят, что доброты и справедливости на свете не существует. Есть она в них, эта вера, ее можно лишь ослабить и загнать глубоко в подкорку, но совсем истребить нельзя. Именно эта вера заставляет их разговаривать с должностными лицами любого ранга исключительно тоном агрессивной жалобы. Вы, вы обязаны! Не мы. Мы с вас не слезем и не пошлем вас подальше раз и навсегда. Вы обязаны!

Они никогда не научатся заботиться сами о себе. Надежда Николаевна еще из успешных – не то супруга чиновника средней руки, не то сама чиновник. Но и она отравлена тем же ядом. Скажи ей сейчас, что восстановление связи с Большой Землей в ближайшие сутки сомнительно, – начнет громко и долго возмущаться.

Но мы, конечно, ничего такого ей не скажем,

– Да-да, – покивал Феликс, решительно со всем с6глашаясь, и взял кусочек сахара – уже четвертый, между прочим! – Обязательно. Непременно. Я даже думаю, что работы могут начаться ночью, как только прибудет следственная группа. Они тут кое-кого заставят шевелиться. Так что мы с Виталием сейчас пойдем спать, чего и вам советую. – Он по-доброму усмехнулся. – Следователи, свидетели, то-се… Боюсь, что сегодня ночью нам не дадут как следует выспаться. Всех начнут трясти по полной программе…

Надежда Николаевна нервно вздохнула и ничего не сказала. Феликс допил чай и. поднялся со стула.

– Ну, спокойной вам ночи. Попытайтесь плотнее прикрыть форточку – дует. Пошли, Виталий… Да! – остановился он, словно на него нашло озарение. – Пока есть время, попытайтесь тщательно продумать свои показания. Уборная и никем не замеченный спуск по скрипящей лестнице – это не очень убедительно…

– Вы нам не верите?! – воскликнула Надежда Николаевна. Не берусь утверждать, что преобладало в ее восклицании – негодование или испуг.

Только теперь Феликс провел осторожный хук. Не ради нокаута – ради выигранного очка.

– Я сделал вид, что поверил, – кротко объявил он. – ОНИ не станут изображать, будто поверили. В этом вся разница.

Пари держу, он ждал взрыва. Но вряд ли предполагал, что бикфордов шнур окажется столь короток.

– А ну, катитесь отсюда! – ужасным голосом заорала Инночка. – Вон! Брысь! С вашим чаем! Подонки! Чмо! Так. Попили чайку…

– Мы уже уходим, – сказал я, чувствуя, что мне давно пора вставить словечко. Хотя бы напоследок. – А вы подумайте. Порепетируйте.

– Инна! – в отчаянии простонала Надежда Николаевна.

– Ма, не верь, он гонит! Тварь! Оба твари!!!

– Инна!.Где ты была? Я мать, я должна знать это!. Доченька…

Доченька билась в истерике. Не хотел бы я, чтобы она бросилась на меня. Пока утихомиришь, заработаешь как минимум фингал под глазом или иное какое телесное повреждение. Еще меньше я хотел, чтобы она начала швыряться стаканами.

Или чайниками.

– Где ты была?! – Из глаз Надежды Николаевны медленно катились слезы, размывая косметику.

– Не твое дело! – визжала Инночка. – Ты тварь, а не мать! Внизу, внизу я была, ясно? – нелогично проорала она без всякого перерыва. – Внизу! Во втором номере! Что, не имею права с парнем переспать? Не имею, да?! Я почти совершеннолетняя! А ты – ни себе, ни людям, фригидная курва! Что ты в сексе понимаешь?..

Надежда Николаевна зарыдала.

– С Колей или Рустамом? – деловито спросил Феликс. В ответ Инночка только бешено выматерилась по его адресу. – С Рустамом, верно?

– Ничего я вам не скажу! Гады! Падлы! Пшли вон! Только следователю!..

Я подумал, что сейчас Феликсу настало самое время провести второй хук – объявить, что присутствующий здесь Виталий Мухин имеет некоторое отношение к органам и погоны носил. Но мне почему-то казалось, что такое заявление ничуть не подействует.