Деньги пахнут кровью (СИ) - Шу Алекс

И правильно делают. Это вполне легально и в рамках закона.

Решено, надо найти подпольного богатея, вора или взяточника. И сделать это нужно за короткое время. А потом продумать операцию по «экспроприации» денег. И при этом желательно, без особого насилия, красиво и просто.

Но где таких «золотых телят» отыскать? Они предпочитают не светиться и свои финансовые возможности не показывать. Можно попробовать разработать подходящего торгаша нашего универмага из руководства. У них точно деньги есть. Но это будет неправильно. Нельзя гадить там, где ешь. А ещё подготовительная работа займет немало времени. А его у меня нет.

Озарение приходит неожиданно.

«Овчинников Николай Павлович!!! Как же я мог о нём забыть? Идеальный вариант!», — яркой вспышкой появляется мысль.

Подростком и юношей я любил гостить у бабушки в подмосковной деревне Ивановка. И там была дача этого Овчинникова. Я слышал от взрослых, что этот дядька был одним из больших начальников «Главдорресторана» министерства Торговли РСФСР. Дача у него тогда была двухэтажная, основательная. В 80-ых годах Овчинников уже неофициально разошелся с женой. Как коммунист и начальник разводиться он побоялся. Супруга осталась жить в городской московской квартире, а Николай Павлович переехал на дачу. Мужик был состоятельный, дом — полная чаша, во дворе стояла «черная волга». Умер он неожиданно, от инсульта в 1989 году. По слухам во время своего увольнения со скандалом. Говорили, что смерть спасла его от уголовного дела и последующего осуждения за хищения и взяточничество.

А в 1997-ем году, когда я в очередной раз приехал на пару недель навестить бабушку, выяснилась любопытная деталь. Овдовевшая жена Николая Павловича продала его дом семье, сбежавшей с Таджикистана.

Я с ними подружился и не раз коротал время с Владимиром Михайловичем за рюмкой коньяку, общаясь на самые разнообразные темы. И жена Володи — Владислава Романовна ко мне хорошо относилась. Однажды, на очередном вечернем застолье, супруги рассказали мне интересную историю.

Год назад, разгребая в подвале дома завалы мусора, они случайно сдвинули деревянные полки, предназначенные для вареньев-соленьев. А под ними был небольшой тайник-люк, в полости под которым лежал коричневый потертый портфель, набитый сторублевыми купюрами. По рассказам супругов там было около четырехсот тысяч рублей. Портфель даже распух от пачек с деньгами.

Подвыпивший сосед меня даже в подвал потянул, показал тайник и портфель с пачками советских стольников, перетянутыми резинками.

Вот раскулачиванием Овчинникова я и займусь. В голове начинают выстраиваться первые штрихи намечающегося плана по экспроприации финансов у жулика и казнокрада. В раздумьях не заметил, как уснул, провалившись в темную мглу забытья.

* * *

Проснулся в девять утра. За окном уже белел весенний день. Лучи солнца пробивались сквозь прозрачную штору, наполняя комнату живыми яркими красками.

— Ааа, — широко зевнул я, и сладко, до хруста суставов потянулся. Хотелось ещё минут двадцать поваляться и понежиться на белоснежной простыне, но надо было вставать. Привести себя в порядок, позавтракать, принять душ, и дождаться Саньку.

Повалялся в кровати минут пять, а потом пришлось пересиливать себя, хватать гигиенические принадлежности, и бодро шагать в ванную, протирая глаза. Там уже копошился Витёк, усиленно драивший зубы лохматой щеткой. Увидев мою заспанную недовольную физиономию, мужик выпучил глаза, и стрелой вылетел из ванны, что-то невнятно мыча и роняя хлопья вспененной пасты на пол. Пробежав пару метров он, сверкая тощими волосатыми ляжками, торчащими из голубых семейных трусов с белыми ромашками, ворвался в свою комнату и с размаху захлопнул дверь, провожаемый моим недоуменным взглядом.

«И чего этот бедолага меня так боится?» — удивился я — «Надо будет пухлую расспросить, каким образом я её мужика зашугал, что он чуть в штаны не напускает, стоит мне только появиться рядом».

Зашёл в общую ванную, почистил зубы, закрылся на защелку, побалдел под прохладными струями воды в душе, приходя в себя. Вылез, обтерся полотенцем, и направился на кухню. А там уже хозяйничала Танька. Толстушка стояла рядом с кипящей кастрюлей, и усиленно дула на ложку с борщом. Затем мадам шумом пылесоса затянула продукт в глотку, и прикрыла глаза, прислушиваясь к вкусовым ощущениям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну и как, вкусно? — насмешливо спросил я, наблюдая за этими манипуляциями.

Пухлышка дернулась от неожиданности. Вылетевшая из руки ложка взмыла вверх как ракета, а потом камнем полетела вниз, с оглушительным звоном встретилась с кафельным полом, чуть подпрыгнула и замерла, лежа на плитке.

— Ты чего? Нельзя же так пугать! Я чуть инфаркт не получила, — возмутилась пухлышка.

— Извини, я не думал, что по утрам такой страшный, — делаю скорбную физиономию.

— Да причем здесь это? Ты просто тихо подошёл, я не услышала, а потом как гаркнул, — Танька мой юмор не оценила, — я чуть с ума не сошла.

— Но ведь не сошла же, — улыбнулся я. — И вообще, странные вы какие-то. То Витька от меня драпает со всех ног, хотя я ему слова не сказал. То ты дергаешься как ошпаренная и ложки бросаешь.

— К тебе бы так подкрасться и неожиданно что-то крикнуть, посмотрела бы я на тебя, — надулась толстушка.

— Ладно, не злись, — делаю шаг вперед, обнимая нахохлившуюся пухлышку. — Извини, я не хотел тебя пугать.

Толстушка тает в моих руках, как мороженное в жаркий день. Хмурое лицо разглаживается и расплывается в довольной улыбке, шаловливые ручки начинают гладить мою грудь и живот, опускаясь всё ниже.

— Как голубки воркуют, — трескучий старушечий голос заставил нас отпрыгнуть друг от друга.

— Милые вы мои, — умилилась Петровна, снимая слезинку с краешка глаза. — Совет вам да любовь. Я тебе давно Танька говорила, Витька — как тряпка половая, давно пора с ним развестись. А вот Миша парень хоть куда. Всё при нём, статный такой высокий, настоящий кавалер. Бросай свою тряпку, и выходи за Мишку замуж. Эх, была бы я молодая, сама закадрила бы такого красавца.

— Я без тебя, Петровна, разберусь, что мне делать, — ворчит толстушка, обжигая старушку недовольным взглядом.

— Бабуль, а когда ты была молодой? — вкрадчиво интересуюсь я. — До крещения Руси или уже после? Или когда ещё мамонты бегали, а люди в пещерах жили?

Слишком активную бабушку, продвигающую идею женитьбы на Таньке надо грубо обламывать. Пусть лучше злится на меня, чем продолжает внушать пухлышке нехорошие идеи.

— Хамы, — надувается Петровна, — я к ним со всей душой, а они…

Бабуля разворачивается, и гордо подняв голову, топает к себе.

Я облегченно вздыхаю.

— Задолбала совсем кошелка старая, — злобно шипит Танька, когда старушенция скрылась в своей комнате. — Вечно со своими советами лезет.

— Кстати, Танюх, ты не ответила. Чего Витька такой зашуганный? Чуть в штаны не прудит, когда меня видит?

— Ну ты даешь, — женщина внимательно рассматривает меня, — сам же его запугал до икоты. Наезжал на него постоянно. Обещал ему яйца отрезать, если будет возникать и препятствовать нашему общению.

«Боже, какой редкой скотиной был этот Мишка. Трахать жену и так запугать мужа, чтобы и думать забыл возражать, это надо уметь. Интересно, а чего же Танька молчала, мужика своего не защищала, женушка хренова» — проносится в голове.

Смотрю на пухлышку, вроде не совсем отмороженная.

— Тань, мне вот интересно, а чего ты молчала, когда я Витьку под плинтус загонял? Он же твой муж? — с интересом наблюдаю за женщиной.

— Раньше тебя эти вопросы почему-то не волновали, — невесело ухмыляется пухлышка. — Тебе честно ответить?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Конечно, честно.

— Да надоело мне видеть, что Витька как тряпка безвольная, — вздыхает Таня. — Я, может, поэтому с тобой закрутила, чтобы он ревновать начал. Всё бы ему простила, если бы хоть возмутился и повел себя как мужчина. А он только мычит, что-то невнятное и глаза опускает. Тьфу.