Деньги - Мартин Эмис

Мы с моей бедной спиной пригласили на коктейль Лесбию Беузолейль. Слава Богу, о погроме в клубе «Беркли» не было сказано ни слова. Выглядела Лесбия превосходно — воплощенные юность и здоровье — и на нынешней стадии вела себя вполне примерно. В общем, не удивительно. Она получает 750 тонн баксов. Единственное ее условие— она отказывается заниматься домашней работой. В фильме. Подметать пол — ни в коем разе. Даже чашку сполоснуть. Эмансипация, однако. С кем бы она хотела играть, спросил я. С Кристофером Медоубруком, Давидом Гопстером или Набом Форкнером? Лесбия ответила, что предпочла бы в фильме партнера посмуглее. С Лесбией главное, как она сама и отметила, что она не просто тупая блондинка. Я согласился. Да, она немного похожа на тупую блондинку. Иногда она даже ведет себя и говорит, как тупая блондинка. Но такое впечатление обманчиво. Это — главное.

Мы с моей бедной спиной несколько раз уже встречали филдинговских толстосумов. Со Стюардом Каури, Бобом Камбистом и Рикардо Фиском мы пообедали во французском ресторане «Золотая клетка». С Табом Пентманом, Биллом Леве и Грэшамом Таннером мы прошлись по ночным клубам. Странные они типы, эти толстосумы, гостиничные бароны» из Майами, скотовладельцы из Небраски, нефтяные короли из Мэриленда. Их интересуют только кинозвезды и деньги. О деньгах они говорят в американском акульем стиле, как будто деньги — единственное мерило, единственный критерий. В их компании мне легко, как выясняется. Платит за все Филдинг. Результат же — налицо. Каждая встреча заканчивается тем, что все толстосумы наперебой говорят: «Вписываюсь» или «Хорошо, уговорили», или «Считайте меня в доле», или «О'кей, по рукам». Филдинг уже планирует, как отсечь на хрен пару-тройку рыбешек помельче.

Кстати, однажды поздно вечером мы с моей бедной спиной дозвонились до Селины. В моей лондонской берлоге было семь утра. Селинин голос звучал далеко и холодно, как раз, как я люблю. Через какое-то время, не воркованием, так руганью, она сумела меня ублажить. Должен сказать, такой телефонный минет— горячая линия, межгород— также относится к числу наших прискорбных привычек... Я заметил, что это извращение, как и все прочие, поставлено в Нью-Йорке, оплоте предприимчивости, на профессиональную основу. Рекламные колонки журнала «Отребье» кишмя кишат шлюхами с дистанционным управлением, которые день-деньской сидят у телефона, чем и зарабатывают себе на жизнь, прямо как Осси Твен. Ты звонишь им, даешь номер своей карточки и базаришь за порнографию, сколько хватит денег. Если подумать, это должно быть даже дешевле, чем с Селиной (как-никак, еще гостиничная наценка). В конце концов, она там, но они-то тут... Я уже хотел дать отбой, когда Селина с подозрительно натуральным возбуждением завела речь об этом своем новом богатом дружке, трансатлантическом денежном воротиле, как он возил ее по отелям, разряжал в пух и прах и шпарил на полу, как собаку. Короче, ничего особенного — но тон ее мне не понравился. Кончай, сказал я. Но она продолжала дразнить меня своим далеким голосом. Она сказала, что если она не тут, значит, она там, с ним, и повторила, чем они занимаются. Хватит, сказал я.

— Тогда женись на мне, — ответила Селина, ни капли не любезно.

Филдинг выгнул спину и потерся о фестончатый чехол лимузинного сиденья, совершенно по-кошачьи. Поправил манжеты.

— Я бы сказал, остановимся на Гопстере, — твердо проговорил он.

— Это что, его настоящая фамилия? Не может быть.

— Может, может, — заверил меня Филдинг и рассказал о двух актерах с юга, звавшихся Брайан Ханыган и Клаус Бздец. Он издал смешок, раскатистый, уверенный, миллионодолларовый смешок — как бы нехотя. Самый лучший смех всегда звучит как бы нехотя. Вы что угодно готовы отдать (ну, почти), лишь бы послужить для этого смеха источником, так сказать, вдохновения. — А что если, — проговорил Филдинг, — что если для британского рынка обозвать его Лобстером?

— Но согласись, у нас проблема.

— Я говорил с его агентом. Тот понимает, что рано или поздно с этим надо будет что-то делать. Беда в том, что парнишка— из Бронкса. Закремнился в полный рост и вообще ненавидит всю эту голливудскую возню. Но играет — закачаешься. Выпить хочешь?

— Спасибо, не надо.

— Что такое? Уже пять.

— Спасибо, не надо.

У меня были свои причины. С какой новости начать— с хорошей или плохой? Хорошая новость в том, что сегодня утром звонила Мартина, и мы договорились на завтра на ленч. Плохая новость в том, что хорошая новость принесла мне такое облегчение, Привела в такой восторг, что я тут же рванул в бар и залил глаза по самое некуда. «Ну и что, собственнo? — спросите вы. — Что в этом нового?» Согласен, но самое плохое с этой плохой новостью в том, что алкоголь очень плохо на меня подействовал. Я ни капли не опьянел, хотя с уверенностью на это рассчитывал. Зато моментально наступило похмелье. Честное слово. Я скептически заказывал стакан за стаканом в безнадежной попытке отсрочить это умозаключение. Вот почему я выпил так много. Но самое смешное, что сегодня утром я проснулся чертовски бодрым и до безобразия полным сил — несмотря на затяжной вечер в компании с телевизором и бутылкой иБи-энд-Эф". То ли это какая-то новая реакция на разницу в часовых поясах, то ли организм окончательно взбунтовался. Короче, надо бы поскорее рвать в Калифорнию, пока не поздно, а то этим, как их, трансплантаторам нечего будет трансплантировать. Может быть, даже прямо сейчас — пускай ставят временную замену. И ведь одними телесными страданиями дело не ограничивается — налицо и душевные. Умственные. В башке моей правят бал грех и преступность, мысли же все в вакууме, в свободном падении. Надо бы очистить организм от всей этой дряни. Нет, не так — хуже, гораздо хуже. Надо бы очистить организм от самого организма. Истинно так.

— Проныра, сосредоточься, — произнес Филдинг. — Вопрос, можно сказать, кардинальный. Значит, смотри. Медоубрук — надежный вариант с точки зрения денег. А Наб Форкнер, по-моему, будет неплохо смотреться с Лесбией. Но Гопстер — это элемент риска, заявка на будущее. Что меня и привлекает. Давай, Проныра, подключай свой могучий инстинкт. Я — за Гопстера.

— Плесни-ка скотча, — сказал я.

Требовалось, увы, некоторое самокопание, поскольку прообразом для данного персонажа послужил, в определенной степени, я сам. Дуг, он же Сын, беспринципный, жадюга, торчок и предатель. В финал, если я правильно понимаю, выходили Кристофер Медоубрук и Давид Гопстер — ну, на крайний случай, учтем и Наба Форкнера. Медоубрука я прекрасно себе представлял — надежный кирпичик актерского ансамбля, но никак не звезда. Ну да вы его видели. Веснушчатый янки, долговязый и немного нескладный. Обычно играет старших братьев, краснеющих простофиль, нервозных корешей, улыбчивых отличников учебы и умственного труда. То есть, Дуг — типаж для Медоубрука абсолютно не характерный, но именно к такому эффекту я и стремился. Про Гопстера я был наслышан, но ни разу не видел его в деле. Он засветился в нескольких бродвейских постановках и снялся в единственном фильме под названием «Троглодит», который еще только монтировали. Собственно, сейчас мы ехали глянуть черновую монтажную копию. На похвалу критики не скупились, и Филдинг видел в Гопстере восходящую звезду.

Мы прибыли по указанному адресу на Парк-авеню (двусмысленное, если подумать, название). Дверь нам открыл тяжеловес, ну вылитый президентский телохранитель, и сопроводил в кинозал для высшего начальства мест на шесть, пропитанный атмосферой неторопливых допросов, односторонних зеркал, корпоративной пропаганды. Агент Гопстера был уже там, Геррик Шнекснайдер — безнадежный тип во французской блузе, с шейным платком расцветки а-ля салями и самым замысловатым двойным начесом поверх лысины, какой мне только доводилось встречать в шоу-бизнесе. Одна желтоватая прядь взмывала от загривка, другая же начиналась от холеного левого бакенбарда. Голова его неудержимо напоминала сливочный пломбир с сиропом — честное слово, Геррик мог бы воткнуть в ухо ложку, прилепить на макушку засахаренную в ликере вишню, и это ему ничуть бы не повредило. Я вливал в себя халявное шампанское (большую часть без остатка впитывала иссохшая пустыня моего языка) и слушал раболепно-беззубые шуточки Геррика. Агенты стали последнее время неотличимы от шестеренок большого бизнеса — но Геррик мог перещеголять самого клоунского клоуна. В какой-то момент Филдинг упомянул деньги. Агент растянул губы, как доктор, сообщающий смертельный диагноз, и произнес:

— Пожалуй, после «Троглодита» мы рассчитываем на пять.

Другими словами, гонорар Гопстера нынче составлял полмиллиона долларов. Филдинг лишь кивнул и поинтересовался:

— Как он сейчас, не слишком загружен?

Загружен тот сейчас был не слишком, отчасти потому что после «Троглодита» никто не мог позволить себе его загрузить.