Слава для Бога - Дед Скрипун

скрывал своего удивления рассматривая пустой трон отца округлившимися глазами, а Морена, в отличие от него, пыталась выглядеть невозмутимой, но все равно нервная дрожь, пробегавшая время от времени по ее плечам, выдавала возбужденное состояние черной богини.

Перун вызвал семью к себе по срочному делу, ничего при этом не объяснив, но сам на месте не оказался, что было для него необычно, не позволял себе ранее громовержец ожидать того, кого призвал.

— Что-то мне не по себе. — Произнес Даждьбог не отрывая взгляда от трона.

— Мне то же. — Кивнула Морена. — Думаю, что сейчас отец появится и все объяснит.

— Хочется верить. — Буркнул в ответ муж.

— Верить в отца и бога, это правильно. — Воздух на троне сгустился, прострелив перекрещивающимися молниями, и вспыхнув голубым сиянием появился сидящий, угрюмый Перун. — Прошу прощения за ожидание. — Пробасил он. — На то были причины. Сейчас все поясню. — Он встал и подошел к застывшим в ожидании богам. — Жизни Богумира грозит опасность.

— Ты перепил хмельного, свекр? Какая опасность может грозить жизни бессмертного? — Довольно грубо перебила его Морена. — В лучшем случае воскреснет в Прави, в худшем на кромке, но я там его встречу и переправлю сюда.

— Напугал, отец. — Поддержал жену Даждьбог. — Сколько раз боги погибали, и вновь воскрешались?.. Не счесть. Мой сын не исключение.

— Помолчите. — Перебил Перун. — Вы ничего не понимаете. Я только что был над полем боя и смотрел на внука. В нем не осталось божественной энергии...

— Как?! — Воскликнули Даждьбог и Морена одновременно.

— Этого не может быть! — Черная богиня сверкнула обеспокоенно глазами. — Я недавно его видела, он был полон сил. Лишить его божественного начала может только женитьба на смертной, но этого не было, я точно знаю...

— Оказалось, что может. — Перун опустил глаза, но тут же поднял, в упор посмотрев на невестку. — Их души со Славой на столько сильно сплелись, что это покрепче чем узы брака. Внук, в прямом смысле врос в девушку нитями судьбы.

— Что же делать?... — Морена покачнулась и едва не упала, но Даждьбог поддержал ее под руку.

— Думать. — Прохрипел громовержец, и не дать умереть сейчас Богумиру. Он дурак в самое пекло лезет, все что-то доказать пытается.

— Тебе доказать! — Выплюнул слова в лицо отца Даждьбог. — Ты виноват! Зачем его в явь отправил? Исправится он там видите ли... Исправился? Что ты натворил отец?..

— Никто не мог подумать, что он умудриться там влюбиться в смертную девку, да еще человеческими чувствами. Такого никогда не было.

— Слишком часто я стала слышать это слово: «Никогда», оно меня пугает. — Выдавила из себя слова бледная Морена.

— Это все пустая философия. — Нахмурился Даждьбог. — Что делать будем? Надо ритуал над Славуней проводить, тогда все наладится...

— Как? — Вспылил Перун. — Она в столице, а он на поле боя и вот-вот схлестнется в сече... Какой может быть ритуал в таких условиях.

— И что, мы вот так вот будем стоять и ничего не делать? — На глазах Морены выступили слезы.

— Я отправил к нему Орона. — Перун вернулся на трон и сел как-то сразу став уставшим, разбитым жизнью стариком, изрезанным морщинами лет. — Он постарается помочь.

— А как же Слава? — Воскликнул Даждьбог. — Ей грозит опасность! Пернатый ее оберегал от Инглии? Мой сын не выдержит если что-то случится с невестой. Это просто другой способ его убить.

— С ней Лель. — Отрезал Перун, махнув рукой, словно посетовав на непонятливость сына. — Бог любви посильнее черного оракула будет. За девушку я спокоен. Остается надеяться, что внук не пострадает в предстоящем бою. Но на все воля создателя.

— Будем молиться Роду. — Всхлипнула Морена и опустила голову. — Он велик, он поможет.

— Да. — Устало кивнул глава пантеона, и прошептал, словно самому себе. — Нам только это и остается.

***

Огромное, укрытое подтаявшим, ноздреватым, весенним снегом поле, с шрамом вспученного начинающимся паводком льда русла небольшой, узкой речки, рассекающей местность крутыми берегами. С права и с лева еще темный, угрюмый, в предрассветных сумерках лес. Там засадные полки, они ждут своего часа, затаились и только нервное всхрапывание лошадей выдает их присутствие, но это далеко и не слышно.

Солнце еще не взошло, но горизонт уже налился кровавым заревом, предвестником предстоящей смерти. Только богам известно, кто по окончании сегодняшнего дня встретит закат, а кто обнимется с предками по ту сторону кромки, унесясь к ним в дымах погребальных костров. Скоро жребий судьбы выберет как одних, так и других, и спорить с ним бессмысленно. Одни будут радоваться, а другим станет все равно.

Вороны! Как они догадались? Кто им рассказал о жуткой трапезе, которой падальщикам предстоит в скорости насладиться. Зловещее: «Кар», мрачной стаи над полем. Нервы и так напряжены до предела, готовые порваться истерикой, а тут еще эти кликуши, подсвеченные первыми лучами еще невидимого солнца, окрасившего черно-серые крылья бликами огня. Мечутся под розовыми облаками на фоне предрассветного неба, и ждут своего часа. Уже скоро...

Мудры Рар и Перв. Более удобного ландшафта и времени для главного сражения не придумать. Атаковать они захватчика не собирались, на месте встретят, а вот обороняться в подобных условиях милое дело. Рыхлый снег сковывает движения вражеского войска, делает его медлительным и уставшим, а пересеченное оврагами поле словно создано для отражения атаки.

Враги. Вон они. Стоят напротив и что-то поют. Что не разобрать, далече, но видимо что-то взбадривающее и славящее своих жадных до чужого добра богов, выводят хриплыми глотками. Зачем пришли? Что не хватало им у себя дома? Зачем удобрять чужую землю собственными телами? Неужели жадность так затуманила разум? Или вседозволенность вскружила голову? Но им все одно страшно, вот и воют свою заунывную песню.

Страшно!!! Тут всем страшно, и молодому новику, в первый раз смотрящему в глаза врага, и изрезанному морщинами и шрамами угрюмому ветерану, не раз прошедшему по краю между жизнью и смертью. Не боится только дурак, тому все в радость, но тут ему не место. Стоят в ратном поле настоящие мужчины, те, которые умеют загнать свои чувства куда-нибудь очень далеко, в глубины суровой души, туда, где они не будут мешать взорваться адреналином лихой удали и отваге ведущей