Красная комната - Август Стриндберг

– Он так считает? Мне об этом ничего не известно, и я ничего не собираюсь выяснять, потому что, моя дорогая Эвелина, я никогда не вмешиваюсь в дела моего мужа, хотя некоторые только этим и занимаются.

– Извини, дорогая, но я думала оказать тебе услугу, сообщив об этом.

«А это тебе за люстру и обеденный стол! Остается еще бархатное платье!»

– Кстати, – снова заговорила добрая ревизорша, – кажется, твой деверь…

– Пощади мои чувства, ни слова больше об этом аморальном человеке!

– Он действительно аморален? Я слышала, он общается с самыми ужасными людьми, хуже которых нет…

И тут к госпоже Фальк пришло спасение: лакей доложил о приходе ее милости госпожи Реньельм.

О, какая это была желанная гостья! И как мило с ее стороны оказать им эту честь!

И действительно она была очень милой, эта пожилая дама с добрым лицом, какое бывает только у тех, кто с истинным мужеством перенес не одну житейскую бурю.

– Дорогая госпожа Фальк, – сказала ее милость, присаживаясь, – хочу передать вам привет от вашего деверя!

Госпожа Фальк недоумевала, чем она могла так досадить госпоже Реньельм, что та ни с того ни с сего тоже решила уколоть ее, и ответила немного обиженно:

– Правда?

– О, это очень приятный юноша; он был сегодня у нас, заходил навестить моего племянника; они такие хорошие друзья! Он действительно очень приятный молодой человек.

– Совершенно с вами согласна, – отозвалась ревизорша, которая никогда не терялась при изменении обстановки на фронте. – Мы как раз говорили о нем.

– Вот как! И что меня больше всего восхищает в этом молодом человеке, так это мужество, с каким он ступил на новое для себя поприще, на котором так легко сесть на мель; но за него можно не бояться, потому что у него есть характер и принципы, вы согласны со мной, дорогая госпожа Фальк?

– Я всегда утверждала то же самое, но мой муж придерживается другого мнения.

– Ах, у твоего мужа, – вмешалась ревизорша, – всегда какое-нибудь особое мнение.

– Так вы говорите, – с большой заинтересованностью спросила госпожа Фальк, – что он дружен с племянником вашей милости?

– Да, у них небольшой кружок, в котором есть и художники. Вы, верно, читали про молодого Селлена, чью картину приобрел его величество король?

– Конечно, мы были на выставке и видели ее. Он тоже в их кружке?

– Разумеется! И порой им приходится очень нелегко, этим молодым людям, как, впрочем, всегда бывает с молодежью, когда она хочет чего-нибудь добиться в жизни.

– Я слышала, твой деверь поэт? – спросила ревизорша.

– Да, поэт; гм! Он прекрасно пишет и в этом году получил премию Академии. Со временем он станет великим поэтом, – убежденно сказала госпожа Фальк.

– А разве я не говорила этого всегда? – подтвердила ревизорша.

Теперь Арвида Фалька расхваливали на все лады; еще немного – и он очутился бы в храме славы, но тут лакей доложил о пасторе Скоре. Пастор вошел торопливыми шагами и торопливо поздоровался с дамами.

– Извините за опоздание, но у меня всего несколько свободных минут; в половине девятого я должен быть на собрании у графини фон Фабелькранц, и я пришел к вам прямо из редакции.

– О, господин пастор, неужели вы так спешите?

– Увы, да; моя обширная деятельность не оставляет мне ни минуты покоя. Поэтому, может быть, мы сразу перейдем к делу?

Лакей принес на подносе чай и прохладительные напитки.

– Не угодно ли вам, господин пастор, выпить сначала чашечку чая? – спросила хозяйка, снова испытывая легкое разочарование.

Пастор быстрым взглядом окинул поднос.

– Благодарю вас, но я лучше выпью пунш. Я взял себе за правило, дорогие дамы, внешне ничем не отличаться от своих ближних. Все люди пьют пунш; я не люблю этого напитка, но не хочу, чтобы про меня говорили, что я лучше других; тщеславие – порок, который я ненавижу! Разрешите, я зачитаю отчет.

Он уселся за стол, обмакнул перо в чернила и начал:

– Отчет правления детских яслей «Вифлеем» о пожертвованиях, поступивших в мае месяце сего года. Подписали: Эжени Фальк. Урожденная… разрешите спросить…

– Ах, это неважно, – заверила пастора госпожа Фальк.

– Эвелина Хуман. Урожденная… будьте добры…

– Фон Бэр, дорогой господин пастор.

– Антуанетта Реньельм. Урожденная, если будет угодно вашей милости…

– Реньельм, господин пастор.

– Ах да, вышла замуж за кузена, супруг умер, детей нет! Продолжаем! Пожертвования…

Всеобщее (почти всеобщее) замешательство.

– Но, господин пастор, – спросила ревизорша, – разве вы не подпишетесь?

– Ах, милые дамы, я так боюсь прослыть тщеславным, но если вы настаиваете, то пожалуйста. Вот! Натанаель Скоре.

– Ваше здоровье, господин пастор, и, прежде чем мы начнем нашу работу, давайте немножко выпьем, – сказала хозяйка с очаровательной улыбкой, которая тут же погасла, когда она заметила, что стакан пастора уже пуст; ей пришлось снова наполнить его.

– Благодарю вас, дорогая госпожа Фальк, но нам следует быть воздержаннее. Итак, начнем! Не угодно ли вам заслушать отчет? Пожертвования: ее величество королева – сорок риксдалеров. Графиня фон Фабелькранц – пять риксдалеров и пара шерстяных чулок. Оптовый торговец Шалин – два риксдалера, пачка конвертов, шесть карандашей и бутылка чернил. Фрекен Аманда Либерт – бутылка одеколона. Фрекен Анна Фейф – пара манжет. Маленькая Калле́ – двадцать пять эре из копилки. Госпожа Иоханна Петтерссон – полдюжины носовых платков. Фрекен Эмили Бьёрн – Новый Завет. Хозяин продовольственной лавки Перссон – пакет овсяной крупы, четыре килограмма картофеля и банка маринованного лука. Торговец Шейке – две пары шерстяных…

– Господа! – прервала его госпожа Реньельм. – Разрешите задать вам вопрос: вы полагаете, что все это будет опубликовано в печати?

– Разумеется, – ответил пастор.

– Тогда я выхожу из правления.

– Неужели вы считаете, ваша милость, что общество сможет существовать на добровольные пожертвования, если имена жертвователей не будут опубликованы? Нет, не сможет!

– И значит, под видом благотворительности будет процветать гадкое тщеславие?

– Нет, нет, совсем не так! Тщеславие – зло, согласен; но мы превращаем это зло в добро, в благотворительность, что же в этом плохого?

– Но нельзя же называть красивыми именами то, что по сути своей гадко; это лицемерие!

– Вы слишком строги, ваша милость! Священное Писание учит, что нужно уметь прощать; простите же им их тщеславие!

– Да, господин пастор, им я прощаю, но не самой себе. Допустим, то, что несколько праздных женщин превращают благотворительность в развлечение, еще можно простить, но называть чуть ли не подвигом то, что на самом деле доставляет удовольствие, очень большое удовольствие, потому что обеспечивает известность, и притом самую широкую известность, посредством публикации в печати, – это просто позор.

– Неужели? – возразила госпожа Фальк со всей силой своей непостижимой логики. – Неужели позорно творить добро?

– Нет, мой дружок, но писать в газетах о том, что кто-то подарил кому-то пару шерстяных чулок, – это гнусно.

– Но подарить пару шерстяных чулок значит творить добро, и, таким образом, получается, что творить добро – это гнусно…

– Нет, гнусно писать об этом, дитя мое, понимаете? – пыталась втолковать ее милость упрямой хозяйке, которая, однако, не сдавалась и упорно повторяла:

– Значит, гнусно писать об этом! Но Библию тоже написали, и, следовательно, те, что ее написали, поступили гнусно…

– Господин пастор, будьте добры, продолжайте читать отчет, – прервала ее госпожа Реньельм, несколько раздосадованная той бестактной манерой преподносить свои благоглупости, которая отличала госпожу Фальк. Однако госпожа Фальк не сложила оружия:

– Значит, вы, ваша милость, считаете ниже своего достоинства обменяться мнениями с такой ничтожной личностью, как я…

– Нет, дитя мое, оставайтесь при своем мнении, я просто не хочу спорить.

– Кажется, это называется дискуссией? Господин пастор, разъясните, пожалуйста, какая же это дискуссия, если одна сторона не желает отвечать на доводы другой стороны?

– Моя дорогая госпожа Фальк, разумеется, это не дискуссия, – ответил пастор с двусмысленной улыбкой, от которой госпожа Фальк чуть не расплакалась горючими слезами. – Но, дорогие дамы, постараемся не погубить нашего благородного дела мелкими дрязгами. Давайте отложим публикацию отчета до той поры, пока наш фонд не станет больше. Мы видим, что наше молодое предприятие произрастает на благодатной почве и множество доброжелательных рук выращивают это юное растение; но мы должны думать о будущем. У нашего общества есть фонд; этим фондом нужно управлять, иными словами, нам необходимо подыскать управляющего, делового человека, который сумеет сбывать поступающие в фонд вещи и превращать их в деньги; короче говоря, нам нужно подобрать коммерческого директора. Чтобы найти подходящую кандидатуру, нам, естественно, придется пойти на определенные финансовые жертвы, но всякое настоящее дело требует жертв. Есть ли у вас, дамы, на примете человек, которому можно было бы предложить эту должность?