Белый тапир и другие ручные животные - Ян Линдблат

Но в городской сутолоке, где поминутно приходится переключать скорость, я был вынужден действовать двумя руками. Барсук проснулся, встал и уставился на страшный мир рычащих машин. Я его понимал. Более того, я ему сочувствовал и до сих пор сочувствую. Сменить лес — зеленый мох, валуны, высокие ели — на эту раковую опухоль, большой город — кара за грехи, за покушение на плоды древа познания. Но ведь барсук-то этой кары не заслужил, сообразил я с некоторым опозданием… А сын лесов мне вполне доверял и быстро успокоился, когда я его приголубил, остановив машину около цирка в Юргордене, откуда должна была транслироваться передача.

В лучах софитов и в обществе приветливого Сигге барсук вел себя спокойно. Правда, я все время гладил и почесывал его, ведь под тонкой пленкой спокойствия клокотала тревога, все кругом было так ново, так непостижимо, чревато опасностями, что телесный контакт был взрослому зверю не менее необходим, чем в свое время скулящему детенышу…

Передача кончилась, и мы отправились домой — не к лесному логову, а в мою «нору» в Стокгольме, так как в тот же день я просто не успевал обернуться. К тому же мне подумалось, что барсуку не мешает немного прийти в себя перед новой поездкой.

Интересно было наблюдать, как воспринял барсук «городскую нору». Он замер на пороге и долго принюхивался. Я вошел, позвал его. В конце концов он протрусил вперевалку в комнату. Сразу было заметно, что он больше полагается на обоняние и слух, чем на зрение. Обнаружив мою жену Камиллу, с которой давно был знаком, он почувствовал себя увереннее. Вздыбленная шерсть улеглась, барсук приступил к обследованию человеческого логова. Блестящие полы, ковры, двери… Двери его интриговали и злили одновременно, ему непременно надо было знать, что за ними кроется. В закрытые двери он впивался когтями с такой силой, что мы спешили открыть. Столовая, кухня, спальня, шкафы, гардеробы — все подвергалось тщательному осмотру. Наконец барсук обнаружил ванную. Вбежал на каменный пол и остановился. Постепенно в мозгу его созрело какое-то решение, он подошел к стоку, подцепил решетку передними лапами, с грохотом сорвал ее с места, развернулся и закупорил своей круглой кормой весьма удобную для его целей ямку.

Опростав кишечник, барсук прямиком направился в спальню, улегся под моей кроватью в ногах, и вскоре утомленная телезвезда заснула крепким сном. Он проспал сутки, а проснувшись, проследовал в ванную и принял уже знакомую нам позу. Присущая всем куньим чистоплотность была у него в крови, он твердо знал, что в норе пачкать не положено. Нам, людям, трудно представить себе чуткость барсучьего обоняния, которое развито у этого зверя, как ни один другой орган чувств. Барсук отнюдь не случайно выбрал место для сна под моей кроватью, и в поисках уборной ему, конечно, помогла информация, сообщенная носом.

Дорогой, уютный, толстый барсук! Осенью его всегда клонит в сон, но этот увалень особенно утомился после выступления на телевидении.

На третий день мы поехали к его собственной норе. В лесу я взял увальня на руки и вышел из машины. Была тихая, прохладная октябрьская ночь, в ярком лунном свете отчетливо проступало все окружающее. Барсучья голова у моего плеча зашевелилась, нос шумно втягивал знакомые запахи. Ель, мох, влажная трава. Убедительнее всяких зрительных впечатлений все это говорило «мальчугану», что он дома. Тучное тело напряглось, он просился на землю. Я уже говорил, как нам трудно понять столь отличное от нас животное, но, право же, я ощутил, какое облегчение, какая радость овладели полосатым. Долго стоял он на месте и принюхивался. И вдруг превратился в шар: вся шерсть поднялась дыбом. Топча росистую паутину на траве, он извивался в танце, и каждая клеточка его тела была пронизана радостью, барсучьим восторгом. По лунному серебру — в лес. Я стоял на месте, выдыхая облачка пара. Немного погодя барсук показался снова, он продолжал плясать и прыгать вокруг меня, наконец, все так же танцуя, направился к собственной надежной обители. Больше в ту осень я его не видел, а весной он, как и все мои барсуки, вышел из зимнего логова, чтобы начать самостоятельную жизнь.

Лес, ночь… Струится ли лунный свет между соснами или гигантами тропических дебрей, ночь всегда привлекает меня своей «дикостью».

Совы

Несколько лет назад на телевидении пользовалась популярностью передача под названием «Профиль». Показывали силуэтом профиль человека, потом брали у него интервью. Однажды вечером настала моя очередь выступить с рассказом о своих планах. Заканчивалась передача, как и начиналась, изображением профиля. Меня попросили захватить с собой какой-нибудь киноэпизод, он должен был наплывом вытеснить мое изображение и так же плавно уступить экран метеокарте, сопровождающей сводку погоды. Я выбрал кусок из своего самого первого фильма — «Так проходит день», кадры с четырьмя птенцами мохноногого сыча. Тогда никому не могло прийти в голову, что этот эпизод целых полгода будет периодически появляться на экранах телевизоров. «Метеосовята» стали чрезвычайно популярными, и когда на телевидении решили, что они отслужили свой срок и пора их заменить, начались телефонные звонки, и пришлось вернуть совят. «Мы обещали детям, что они могут посидеть у телевизора, пока не покажутся совята, — жаловались родители, — а теперь их невозможно уложить». Так я получил убедительное доказательство, что не только я — большинство людей симпатизируют совам.

А ведь некогда, притом не так уж давно, люди боялись сов, причисляли их к «силам тьмы». Рассекающая воздух вокруг церкви серая неясыть своим жутким «ху-ху-хуу» вызывала оторопь у всякого, кто мартовской лунной ночью проходил мимо кладбища. На самом же деле гномы лесные были всего лишь птенцами мохноногого сыча, но в них и впрямь есть что-то человеческое, что заставляло даже самого отчаянного удальца в испуге спешить домой. От нежити лучше подальше держаться! А занесет тебя к скалам, того и жди услышишь или — еще хуже — увидишь тролля. Глядишь на камень, а он вдруг оживает, вытянет руки огромные, мохнатые, щелкает, шипит и прямо на тебя идет! Так реагирует молодой филин на самых опасных своих врагов — рысь, лису, человека. На севере в старину был обычай для защиты от всяческих темных сил подстрелить длиннохвостую неясыть и распять ее на стене коровника. Возможно, обычай этот жив и поныне. Во всяком случае, его можно было наблюдать кое-где лет двадцать назад…

Конечно, совы никакая не нежить, а представители семейства пернатых, удивительно приспособленного к ночному образу жизни. Точнее, речь идет о двух семействах — Strigidae (сюда входит большинство сов) и Tytonidae, представленного в Швеции только сипухой, у которой по всему земному шару разбросано немало родичей.