Дело о пропавшем боге - Юлия Латынина

Цилиндр, изукрашенный зелеными крестами и солнечными бликами, дрогнул и пошел вниз, под ним весело и страшно зачавкало, рабочие, стараясь на хозяйских глазах, с хрустом всаживали лопаты в темное чрево кунжутной кучи. Знаменитый харайнский кунжут посыпался в лотки, как сыплются на севере души нерожденных детей в небесные каналы, щедро и без расписки.

– Машины так же способны к деторождению, как земля, – сказал Айцар. – В них – та же божественная сила. Святотатство – думать, будто есть в мире что-то, этой силе непричастное. С тех пор, как государь Уннушик научил людей копать каналы и сеять рис, каждый урожай преумножает почву, а не отнимает от нее. Так и от всего сделанного и проданного мир не оскудевает, а богатеет. И сделка между покупателем и продавцом не менее таинственна, чем между крестьянином и землей. Оба выигрывают, потому что оба получают больше, чем отдают. Это невозможно объяснить на пальцах. Это божья сила – преумножать, преумножая, и только те, кто отмечены ею, создают любое дело…

Нан оглянулся на Митака. Инженер слушал, прислонившись к шероховатой выбеленной стене, и на его лице было странное выражение человека, который сегодня чем-то был страшно расстроен.

Наном? Тем, что хозяин в припадке хвастовства привел сюда чиновника?

А ведь не далее, как в сотне шагов отсюда, по прямой, ночью ошвартовались варварские лодки. Что Айцару покупать у горцев в походе, кроме воинской силы? Не шаманские же погремушки или сушеное мясо?

Митак потянул хозяина за рукав. Господин Айцар, извинившись, оставил гостя.

Нан неторопливо отправился в глубину навеса, туда, где у кучи выжимок суетились люди. У одного инспектор справился об условиях работы, у третьего – об оплате, выслушал, кивнул головой. Третий поденщик на громкий вопрос Нана ответил тихо и не глядя, что они всю ночь разгружали баржи. В баржах были рис, пшеница и кунжут.

– Полагаю, что грузили товар горцы, уж больно неумело и нерачительно все свалено.

– А солдат в баржах не было?

– Нет. Только зерно, и сегодня ночью опять привезут.

Это был человек Нана, которому вчера предложил работу айцаров приказчик.

Нан рассеянно кивнул и зашагал навстречу входящему под навес богачу. Повар, как же!

После этого гость с хозяином покинули цех и начали неторопливую прогулку по берегу канала, засаженного, чтобы земля зря не пропадала, великолепными ореховыми деревьями.

– Господин первый министр недоволен вашим племянником, – медленно проговорил Нан, любуясь одинокой уткой, плававшей кругами вокруг куска тины.

– Разделяю чувства господина Ишнайи, – усмехнулся Айцар, – я тоже не люблю убыточных предприятий.

Нан кивнул. Отношения между дядей и племянником за последний год изрядно испортились. Интересно, что этому причиной: разваленное хозяйство провинции или безрассудная жалоба наместника императора, копию которой вчера с изумлением прочел Нан? Наместник категорически требовал не забирать общинников на барщину в столицу, писал о неизбежной гибели урожая и о заиленных каналах. Отчаяние посредственного администратора придавало всей жалобе какой-то наглый тон. И Нан понял: изо всех безрассудств наместника это рассердило его покровителей больше прочих.

– Так что, господин инспектор, кто, по-вашему, убил судью? – спросил Айцар.

Нан даже поднял брови. Все-таки господин Айцар был деревенский человек! Ни один чиновник не спросил бы так прямо… Еще, того гляди, сейчас взятку предложит всеми четырьмя копытами.

– В бумагах покойного, – сказал Нан, – имеются неопровержимые доказательства сношений между судьей и араваном Нараем, а в доме Кархтара обнаружена книга аравана, с дарственной печатью последнего. Более того: имеются показания, что Кархтар и Нарай встречались за день до ареста, и бунтовщик ушел из управы возбужденный и веселый… Согласитесь, это серьезный повод для убийства судьи. Вы ведь уже знаете, что его убили не мятежники.

– Я это понял с самого начала, – усмехнулся Айцар.

– Вот как? Почему?

– Если бы эти люди хотели убивать, они бы не разбежались после убийства. Оно бы их только раззадорило. Они бы растоптали всех нас и даже этого не заметили. В толпе каждый действует, как остальные. В этой – не было настоящих бунтовщиков, а была просто чернь, которой хочется есть. Вполне законное основание, если не считать того, что еду лучше не просить, а зарабатывать.

– А Кархтар?

– О, этот умеет распоряжаться людьми. Из него вышел бы отличный приказчик и плохой чиновник: таким, как он, опасно давать полную власть над человеком.

Нан помолчал.

– Часто ли наместник бывает пьян?

– Семь дней из шести.

– Правда ли, что головы, которые наместник послал в столицу как головы горцев, принадлежат крестьянам империи?

– Да.

– Правда ли, что это крестьяне из деревень, где наместник разорил храмовые убежища?

– Да. Но откуда вы об этом узнали?

– Я не знаю об этом. Я слышал только сплетни, распускаемые сектантами и Нараем.

– Это не сплетня, а правда. И я не расположен извинять подобных вещей. Есть границы, после которых платить за человека – уже невыгодно. Вы понимаете меня?

– Да. Но господин наместник не настолько глуп, чтобы не видеть этого?

– Камень, – горько сказал Айцар, – тоже видит, что падает, а что толку от его понимания?

– Кто рассказал о деревнях аравану Нараю?

– Дурная трава растет быстро, но я бы назвал два вероятных имени: старший войсковой старшина при управе наместника, господин Ичан, и второй землемерный инспектор Дакшад.

– А кто рассказал вам?

– У меня тоже есть доброжелатели в свите наместника, – ответил Айцар, но имен на этот раз не назвал.

Тут они сели в тени и стали говорить о разных делах и общих друзьях в столице; и это были такие дела, в которых надо было иметь волчий рот и лисий хвост, и Нану было тошно при одной мысли, что этот разговор может слышать полковник Келли.

– У меня слишком мало людей, – сказал Нан, – но мне не нравится, что горцы стоят прямо под городом, и мне непонятны намерения наместника.

– Если мне станет известно что-либо о сношениях между моим племянником и горцами, можете быть уверены – я сообщу вам.

Помолчал и добавил:

– Лучше пусть мои поля отойдут в казну, чем под пастбища варварам.

– Великий Вей, – даже вскрикнул Нан, – кто же попрекнет спасителя Харайна безрассудствами племянника?

После этого они вернулись к главному дому. Нан стал прощаться: нет, он никак не может разделить трапезу с гостеприимным хозяином. В монастыре его ждет в полдень первослужитель Ира, и тут опоздать не менее неприлично, чем на императорскую аудиенцию.

– Кстати, вы никого не видали в монастыре ночью? – внезапно добавил Нан.