ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

Вторая мина! Недолет — 25 шагов...

Рональду страшно хочется пить. Ягоды — спелые, не очень кислые, прохладные. Он дважды успевает набрать их прямо с куста, полный рот. Сок бежит по лицу. Выныривает из глубин блоковская строчка: «Истекаю клюквенным соком...»

Третья мина шелестит... отчетливый внутренний голос произносит: «Капец».

Взрыв поднимает в воздух чуть не всю моховую кочку. Ощущение космического полета в бездну... Полунирвана. Сквозь нее — тупая боль в скуле, кажется, что она — пухнет, наливается горячим соком... И еще в руке — болячка острая, как от сильного укола иглой... Слух ушел, кажется, совсем, будто перепонки лопнули... Потом ушли и все прочие ощущения бытия. Стало пусто, темно, безмолвно.

...Слух вернулся, как будто, первым. Шелест хвои и чья-то речь. Слова:

— А другого — насмерть. Остался под огнем. Этого принесли еле-еле.

Потом — жадно пил. Позднее — колыхание носилок, запахи аптеки, лица полкового врача и сестры. Где-то видел ее. Та самая, что в Песочном... Она сейчас гораздо ласковее, сердечнее, чем тогда. В руке — шприц, очень большой. Противостолбнячная жидкость. Укол в низ живота. Сильная боль в ноге, в щеке, в левой руке. Еще укол. Боли утихают, но сказать им, этим спасительным людям, слово благодарности невозможно: щека, челюсть — все чужое, рот не раскрывается, стиснут повязкой... Опять муть и нирвана.

Осознал себя в медсанбате. Узнал Яковлеву, комиссара. Что-то говорила доброе, сердечное. Все — очень добры, спокойны и советуют потерпеть.

Потом — опять носилки, их недолгое колыхание, лестница наверх, во второй этаж каменного дома с большими окнами, похожего на шикарную виллу, пропахшую, однако, карболкой и йодом. Операционная... Человек грузинского типа. Слова его:

— Если бы они вздумали вынимать в медсанбате осколок — уже ничего поправить было бы нельзя! Наркоз — общий!..

Рональду удалили минометный осколок, застрявший в челюсти слева. Профессора челюстной хирургии звали Каридзе. Он повторно взял пациента на операцию еще три недели спустя, дав ему поокрепнуть. Обещал, что лицо не исказится от повреждения лицевого нерва, если... Все докторские «если» Рональд обещал соблюдать и исполнял это свято. Двадцатью-тридцатью годами позже он, кроме благодарной памяти о профессоре, хранил на левой щеке лишь небольшой, аккуратный шрам, мало заметный даже для людей близких, знавших, что всех осколков было шесть. Большой и три малых Каридзе удалил, а последние два, прочно засевшие в кости, вышли потом сами, довольно мучительным для Рональда образом, уже в новой его жизни, непохожей на ту, первую...

В госпитале его вскоре стали мучить следователи и дознаватели. Кто-то сочинил донос, будто ПНШ-2 Вальдек расправился со старшим лейтенантом Бардиным... по причинам личной к нему вражды. Один из дивизионных политотдельцев упорно вел под Рональда Вальдека планомерный тайный подкоп. Причиной могла быть безотчетная ненависть к лицу германского корня, либо к лицу корня российского, офицерского. Но тайную войну против себя Рональд ощущал по многим приметам, и собственное будущее в Советской армии, которую он горячо любил, представлялось ему, подчас, отнюдь не в розовом свете! Но участие в решающих событиях войны, службу на ее переднем крае он считал счастьем и честью и готов был драться за эту честь зубами! В конце концов «дело Бардина» было доложено комдивизии. И тот, по докладу генерала Буховцева, наложил на акты дознания такую резолюцию:

«Действия командира Вальдека признать правильными. Дело производством прекратить.» Сам генерал Буховцев, инспектируя госпиталь, заглянул в палатку к Вальдеку, пожал ему руку и обещал, что наградной револьвер с дарственной надписью, сданный в мастерскую боепитания, будет по выздоровлении владельца возвращен ему с выдачей аттестата о личной принадлежности. Медсестрам, слушавшим генерала, Буховцев сказал:

— Вы мне этого офицера поскорее на ноги поставьте!

И в заключение поздравил Рональда Вальдека с тем, что Ленинградский фронт, по представлении дивизионного начальства, присвоил полковому разведчику звание старшего лейтенанта...

...Из всего пережитого в госпитале ППГ-2, развернутого в бывшей даче фабриканта Ралле, среди парковой зелени поселка Осиновая Роща Рональду особенна запомнился такой случай.

Однажды ночью в госпиталь тайком привезли финского военнопленного, раненного в ногу. Кажется, это был летчик-штурмовик. Его требовалось вылечить ради каких-то ценных сведений, которых от него ожидало наше командование. Рональд узнал об этом, потому что к нему стали приходить с просьбами перевести те или иные врачебные предписания на финский или хоть на немецкий язык. По этим предписаниям Рональд догадался, что за таинственный незнакомец спрятан в одной из малых палат и почему туда и близко никого не подпускают. Видимо, тот капризничал и повышал себе цену. В частности, ему разрешили столовый ножик, им категорически затребованный. Этот ножик пленный потихоньку, ночами, точил о раму кровати.

И когда прелестная докторша Елена Сергеевна, общая любимица всего госпиталя, наклонилась над ногою раненого, чтобы сменить повязку, тот ударил ее этим отточенным ножиком в горло. Перехватил ей артерию и голосовую связку. Это было утром, операционная находилась наискосок. Елену Сергеевну буквально в следующую минуту кинули на операционный стол. И спасли. Только голоса ее спасти уже не могли — он остался сиплым и тихим!

Пленного тут же увезли. Вероятно, расстреляли. Может, этого он и хотел? А может, тупо рассчитывал, что, мол, вот хоть одну, да все-таки еще уничтожу! Об этом только оставалось гадать. Госпиталь, конечно, узнал про этот случай и дня три жил им...

Полесьева перевели командиром полка в другую дивизию. Новый начштаба Мишулин прислал Рональду отчаянную записку: «Командиров всех выбило, если можешь — скорее возвращайся в полк, а то я тут один воюю!»

Так, не долечившись, он покинул «виллу Ралле» в Осиновой Роще и ночью вернулся к себе, под самое 7 ноября. Пустынную дорогу из Песочного в Каменку занесло сухим, колючим снегом. Рональд ехал по ней на своем Мудреце, первый раз верхом после ранения, Мудреца сберег ординарец Уродов, шагавший теперь рядом в молчании.

Им встретились подряд три волокуши с убитыми — их тащили в Песочное, к братскому кладбищу. Эти белые фронтовые ладьи Харона и пустынная, заснеженная лесная дорога поразительно напоминали древний Стикс, но спутник Рональда, комсомолец Уродов, едва ли разбирался в древнеэллинских мифах! Он был сейчас отягощен совсем иными, более земными заботами, ибо уже началась блокадная зима, а ему велели поскорее поставить на ноги своего командира!..