Философ, которому не хватало мудрости - Лоран Гунель

Никакого ответа он не нашел, его охватило головокружение, в некотором роде метафизическое. Он чувствовал, что его вот-вот затащит в пропасть, откуда не возвращаются.

«Смотри внутрь себя, — нашептывал ему Марк Аврелий. — Внутри источник добра, который никогда не истощится, если ты не перестанешь рыть».

Источник добра… Несомненно, это его совесть. Совесть… Совесть, которую вытеснило мщение, преследующее его больше года. Опустошающая месть, которая не сдержала обещания облегчить, освободить. Месть, сделавшая из него злодея, в прямом смысле слова он стал творцом зла.

Он долго лежал, не произнося ни слова, его глаза блуждали в бездонном небе, а совесть тонула в туманах рассвета.

Потом медленно, словно туман, поднимающийся к вершинам деревьев, его охватило чувство, что он не был, не мог быть творцом зла, в одежду которого облачился. Это не он, совсем не он. Эта роль не для него. Она противоречит его натуре, заставляет молчать его совесть и подавляет его душу.

Он должен прекратить все это, остановить. Стать самим собой, простить, одержать верх над собой, не погасить искру жизни, чтобы рука, творящая добро, легла на его душу и преобразила ее. Вновь осознать, что ты пылинка во вселенной, и радоваться этому каждый отпущенный тебе миг…

Он пошел назад, душа его успокоилась, в ней появился зачаток безмятежности, хрупкий, как молодой росток, пробивающийся наудачу в глубине леса.

Прошло какое-то время, и его охватили сомнения: а правильно ли он идет? Он остановился и растерянно осмотрелся. Попытался мысленно восстановить этапы своего поспешного бегства. Вот он вышел из хижины, повернул налево и пошел… на запад или северо-запад. Увидел Элианту, он свернул направо, все-таки скорее на север… Но когда бросился бежать, разумеется, он не мог побежать в сторону Элианты, конечно, нет… Однако у него было впечатление, что он шел прямо… Должно быть, он оглянулся, когда увидел ее взгляд. Но в какую сторону? Ему казалось теперь, что он повернулся на 180 градусов перед тем, как броситься в противоположную от молодой женщины сторону. Если так, то он двигался на юг.

Выходит, возвращаться надо строго на север. Предположим. Ну ладно, где же теперь солнце? Его в этих зарослях не увидишь… Слегка напуганный, он пошел туда, где были видны лучи солнца. Оно оказалось у него за спиной. А он-то думал, что оно должно находиться справа, на востоке… Так он шел минут десять прямо на запад вместо того, чтобы идти на север. Он почувствовал, как в нем зарождается легкое беспокойство. Нет, все будет хорошо. Он посмотрел на часы и запомнил время. Стараясь доверять интуиции, он двинулся на северо-восток, чтобы исправить ошибку. Он шел более четверти часа, прислушиваясь ко всему, и остановился. Вероятно, он уже почти дошел до места, откуда начинал свой путь. И он повернул на север.

Прошло полчаса, он снова остановился и озабоченно осмотрелся. Все вокруг было незнакомо… А может, так и должно быть? В лесу не бывает указателей и ничего не видно дальше, чем на десять-пятнадцать метров… Он тщетно пытался взять себя в руки, тревога нарастала.

Сколько же времени он мчался, спасаясь бегством? Он не мог этого сказать… Он снова двинулся дальше, всматриваясь в растительность вокруг себя, надеясь заметить наконец очертания хоть какой-нибудь хижины или силуэт малоки. Он вглядывался, стараясь заметить малейший знак, что-нибудь знакомое — ручей или скалу, мимо которой он когда-то прошел… Но лес оставался безмолвным, скрывая свои секреты, не выдавая своих тайн. Чем дальше продвигался Сандро, тем отчетливее понимал, что местность ему незнакома.

Постепенно им овладело странное ощущение, сначала смутное, затем все более и более отчетливое: ощущение проникновения в неизведанное пространство, ощущение осквернения святого места, святилища. Каждый его шаг теперь казался ему святотатством, оскорблением. Нарушением запрета.

Вдруг он услышал какой-то треск. Повернул голову… Понадобилась целая секунда, прежде чем он понял, что на него падает гигантское дерево, безжалостно обрывая по пути ветки соседних растений. Огромный ствол валился прямо на него. Он отскочил в сторону и успел отбежать на несколько метров, прежде чем раздался оглушительный грохот, будто задрожала сама земля. Ударная волна резко взметнула невероятное количество былинок и палых листьев, хлестнувших по его лицу и телу.

Он медленно открыл глаза и осознал, что стоит в облаке плотной коричневой пыли, в густом облаке со смоляным запахом, из которого вдруг выскочило нечто вроде большого, обезумевшего от страха кабана с каким-то подобием хобота на морде. Он несся прямо на него, прижав уши к голове. Сандро едва успел отскочить за дерево. Дикое животное исчезло в облаке пыли.

И наступила тишина, растения успокоились, как будто пытались стереть все следы произошедшего. Вероломный лес обрел подобие спокойствия. Лишь мириады взвешенных частиц почвы продолжали летать в воздухе, наполняя атмосферу запахом тревоги, приправленной тайной.

Сандро с бьющимся сердцем нервно посмотрел вокруг. Напряженный, оставаясь начеку, он заставил себя дышать ровнее. Во рту пересохло. Ему страшно хотелось пить, но не было никакой возможности утолить жажду.

Сандро вновь двинулся вперед, осторожно и недоверчиво, весь во власти суеверных предчувствий. Он подальше обошел упавшее дерево, словно тело врага, который мог лишь притворяться мертвым.

Он пошел медленнее, все время оставаясь настороже в этих угрожающих джунглях. По мере того как он продвигался, его вера в свои силы таяла, а тревога все усиливалась. Какой же он дурак, что убежал из деревни… Какое безрассудство, какое безумие! Он теперь уже горько об этом сожалел… Нет, это невозможно. Должно быть, он спит. Он не заблудился, нет. Только не это… Он не настолько глуп. Это не может быть реальностью.

Сандро остановился. Со всех сторон его окружал лес. Словно держал его в плену. Итак, он заблудился. И умрет здесь — совсем один. Его охватил ужас. Он принялся звать на помощь, кричать. Озирался по сторонам, совсем обезумев и потеряв контроль над собой. Ему стало казаться, что растения надвигаются на него, пытаются окружить, схватить. Он заметался, пытаясь высвободиться, рвал плети лиан, он бросался напролом то в одном направлении, то в другом, изо всех сил тщетно зовя на помощь, требуя и умоляя.

Отчаянная борьба продолжалась долго, но в конце концов он сдался, совершенно упав духом. Он опустился на колени в мрачном лесном храме и заплакал. Вокруг стеной стояли равнодушные и гордые растения, глядевшие на него без всякого сожаления. Стволы напоминали усеянное крестами кладбище.

Он все плакал и плакал… Плакал долго, оплакивая себя, свою жизнь и неизбежную смерть. Он рыдал так, что даже слова об отношении к смерти, которые Марк Аврелий прошептал ему на ухо, оказались смыты потоком слез, утонули в них, прежде чем дошли до его сознания.

«Из сельвы Амазонки никогда не возвращаются». Эти слова вертелись в голове, усиливая отчаяние и терзая душу.

Когда Сандро наконец успокоился (а ему показалось, что приступ отчаяния длился бесконечно), он почувствовал облечение: слезы смыли его тревогу и все его чувства. Он был опустошен и чувствовал неимоверную слабость. Он знал, что скоро умрет, но это уже не вызывало в нем ни протеста, ни отвращения. В какой-то мере он почти был готов к этому.

Жара была невыносима. Он вдруг понял, что защитная одежда мешает ему. Он снял ботинки, костюм, превратившийся почти в лохмотья, майку. Наконец он освободился от этой одежды, казавшейся ему ужасной обузой и стеснявшей малейшее движение. Он сделал несколько шагов и заметил водоем, большего размера, чем тот, который видел около лагеря. Вода цвета кофе с молоком звала и манила к себе, ведь было так жарко. Ему больше нечего было терять. Какая разница, нападет ли на него кайман, анаконда или мириады паразитов?

Сандро подошел к воде и погрузился в нее. Его сразу же охватило блаженство, он почувствовал спасительную прохладу, освобождающую и успокаивающую. Он закрыл глаза и стал наслаждаться моментом, не думая ни о чем, совсем ни о чем, и ничего не делая… Только чувствовать, чувствовать себя живым, дышать… существовать.

Сандро растворялся в воде, сливался с ней и, вдохнув воздуха, почувствовал, как его тело начинает раскачиваться в такт беспечному движению листьев, которые трепетали на легком ветерке.

Он освободился от времени, оно стерлось, исчезло, и мгновение растянулось до бесконечности. Все еще не открывая глаз, он улыбнулся, его улыбка выражала восторг перед тем, что ему вдруг открылось: превратить каждое мгновение в вечность — вот в чем тайна бессмертия…

Когда он вновь открыл глаза, прошло уже много времени, и природа показалась ему совершенно другой. Зелень растений стала нежнее, ветви — тоньше, лианы — извилистей, а свет — ярче. Впервые после приезда в Амазонию он услышал пение птиц. Мелодичное, кристально чистое и веселое, которое откликается в душе и вызывает радость, помогая ей проложить путь сквозь толщу накопившихся за годы жизни разочарований и утраченных иллюзий.