Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

«То есть как? — музыка выше мелодий, ритма и прочей, как ты называешь, ерунды?» — «А вот так!!! Мелодия ограничивает восприятие. А ритм — это вообще оковы! Ты почитай, что пишет об этом Офелия! А силонокулл — наоборот: безгранично расширяет восприятие! В этой музыке всё: и космическая мощь, и бесконечность пространства, в котором всё едино, все имеет смысл — и одновременно не имеет его!» Тут уж Моти решился перебить сына: «Вот именно: не имеет никакого смысла то штукарство, что эти странные типы нам сейчас выдали. Представь себе, Рути: один… по имени Куку… понимаешь?.. э-э-э… Бакбукини… всё время со страшной силой бьёт бутылки! Много-много бутылок!.. — рассказывая об этом, он устало плюхнулся на скамейку рядом со спящей Ширли, — …а другой, которого нам представили — сахиб Ад-Малек… играет на электронном гибриде электропилы с электродрелью — и звук соответствующий. Это у них называется музыка? А наша жутко гениальная Офелия Тишкер им поёт гимны и оды слагает! У неё это оч-ч-чень складно выходит, куда как доступнее, нежели объекты её описаний… Ну, естественно, Тим… э-э-э… за нею повторяет, а наши умные сыновья — за Тимом…» Рути вполголоса прошелестела: «Ад-Малек… — странное имя… Неудивительно, что Туми повторяет за Офелией Тишкер все её… Не знаю, как назвать поприличнее… Только бы наши сыновья не повторяли…» Моти укоризненно и с горечью покачал головой: «То-то и беда, что повторяют!..» Но мальчики не слышали беседы родителей, они наперебой упивались воспоминаниями о концерте.

Моти, вставая со скамейки, чётко и резко проговорил: «В общем, мальчики, как вы хотите, но в ближайшее время я вам не советую посещать «Цедефошрию», особенно такие концерты. Вот подрастёте — и на здоровье… А пока… Моей же ноги на этих концертах не будет! Когда у меня есть время для музыки, я хочу получить удовольствие, но не удар по мозгам и нервам!.. Между прочим, — он повернул голову к жене: — этот жуткий силонофон, из которого непонятно, как он звуки извлекает… в общем, он берёт вовсе не повышенной громкостью, а… не знаю даже, как сказать… Я попытался проанализировать: громкость как раз там не такая уж сумасшедшая, он звучит… как бы это поточнее выразить… негромко, как бы обволакивающе, вкрадчиво… даже не влезает в тебя, а — проскальзывает в самое нутро, как червем каким-то, ужом…» — «Не волнуйся, если у него появятся подражатели, они постараются достичь нужного им эффекта именно громкостью…» — тихо и опасливо заметила Рути. — «Да, подражатели — это почти всегда карикатура на оригинал…» Рути погладила спящую Ширли и ласково прошелестела: «Доченька, папа с мальчиками пришли, мы домой едем!» Девочка, вздрогнув, подняла голову, сонно щурясь.

«Ну, а у вас как было?» — наконец, спросил Моти. — «Как всегда, хорошо и приятно…

Ширли потанцевала с ровесниками, а я посидела, поглазела на весёлых, радостных детей, послушала очень приятные мелодии песен, потом мы пошли в «Шоко-Мамтоко».

Ну, как и собирались. Никаких неожиданностей… Ах, да… В кондитерской, когда мы уже доедали, и Ширли устало ковыряла ложкой в бокале, к нам за столик подсели Нехама и две её дочки — одна постарше Ширли, крупная, полненькая такая… другая маленькая, 5 или 6 лет. Я почему-то думала, что у них первенец сын…» — «Ну, да, он старше наших мальчиков. А как Нехама?.. А где Бенци и остальное потомство?» — «Нехама сказала, что Бенци и мальчики ещё в «Цлилей Рина», а её девочки затащили сюда, особенно малышка тянула, захотелось шоколад со взбитыми сливками, боялась, что кончится или кафе закроют… Нехама всё такая же худенькая и стройная…

Пятерых родила…» — и Рути, которая с молодости очень переживала из-за своей полноты, вздохнула. Помолчав, она снова заговорила: «Вот ей бы брюки очень подошли, а она… — и вдруг оживилась: — И знаешь, на них, на троих, и на малышке тоже, сарафаны-джинс с прекрасной вышивкой. Я только успела подумать, какие дорогие вещи они носят, и даже малышке покупают дорогое. А Нехама, словно мои мысли угадала, тут же поведала мне: и сшила, и вышила эти сарафаны старшая девочка. Её свекровь, — известная в Меирии мастерица… А я и не знала, что знаменитая геверет Шошана — мама Бенци! Мне-то в молодости дорого было у неё одеваться, я её и не видела ни разу… на их свадьбе — впервые. Вот она и научила внучку всему, что умеет сама. Девочка и шьёт, и вышивает для себя, мамы и сестры, вяжет отцу, братьям. А как она похожа на Бенци! Ты бы видел! Такие же огромные сверкающие глазищи, только без очков, и волосы почти такие же, только в пышную косу заплетённые, а не лохматой гривой. У меня, помнишь, была такая же коса, только светло-русая. Если бы не полненькая и не эта рыжая коса, то… настоящая юная ведьмочка. Правда, добрая ведьмочка. Слишком бойкая девчонка, не чета нашей нежной и тихой Ширли. Нехама говорит: эта девчонка прирождённый командир, братьями, особенно близнецами, которые на полтора года младше неё, командует так, что родителям то и дело приходится её одёргивать. Даже были случаи, что давала им тумаков, а те боялись её больше, чем отца. Я так поняла, что Нехама не очень довольна такой не девчоночьей активностью своей дочери.

Представляешь, Ширли даже не захотела с нею знакомиться!.. Наверно, застеснялась, или от усталости. А маленькая — ну, просто копия Нехамы, только что светленькая, как бабушка Ривка. Красивая девочка…» Моти ласково прикоснулся к руке жены: «Ну, пошли к машине…» Спустя несколько минут, когда машина, тихо шурша шинами по запылённому асфальту, неслась по проспекту, Моти услышал, как Галь пробормотал сонным голосом: «Папа, а ты знаешь, Ад-Малек играл самую гигантскую и самую красивую ракушку, бурей выброшенную на берег, вот что он играл. Поэтому всем и понравилось…» Гай откликнулся таким же сонным голосом: «Ракушка — это самое красивое в мире!»

Рассказ Рути о встрече с Нехамой и о младшей дочери Бенци вызвал новую волну воспоминаний. На память пришло, как 6 лет назад на полуденной, раскалённой от летнего зноя шумной улице Эрании он случайно встретился с Бенци.

Моти захлопнул дверь своей новенькой «Субару», привычно проверил, хорошо ли закрыты остальные двери, и направился вдоль по шумной улице. И вдруг увидел своего старого армейского приятеля Бенци, который нёсся навстречу, поглощённый своими мыслями. Его медно-рыжая грива, прикрытая кипой, полыхала огненной короной под яркими солнечными лучами. На его добродушном лице, всё так же напоминающем лик улыбающегося льва, лежала печать усталости и забот.

Моти воскликнул удивлённо и радостно: «Шалом, Бенци!» — ему и впрямь было приятно видеть старого друга, да ещё и после стольких лет, что они не общались.