Умри в одиночку - Сергей Самаров

– Темп держишь? – лишь однажды спросил чеченец.

– Я ещё не настолько стар, как тебе кажется. И ходить умею…

Так и шли дальше. Склон полковнику Доусону доставлял дополнительные неудобства. Будь здесь ровная тропа, идти было бы нормально. Но на склоне приходилось постоянно держать согнутой и потому напряжённой правую ногу, как раз ту, которую порвала собака. А лишнее напряжение мышц ноги было чревато последствиями. Если бы они в другую сторону двинулись, напряжение пошло бы на левую ногу, и это не мешало бы Доусону. Но в обратную сторону дороги им не выпало.

Через час такого движения Док Доусон, не решаясь попросить Берсанаку о привале, начал на ходу накладывать себе бинт на ногу. Он умел это делать почти профессионально и потому не испытывал затруднений с перевязкой. Но эта перевязка уже сама по себе говорила о том, что скоро, если Берсанака сам не надумает сделать привал, его должен будет попросить о привале полковник. Ноге и небольшой отдых нужен, и перевязка требуется более серьёзная.

Но ни Берсанаке объявить привал не довелось, ни полковнику не пришлось просить об этом.

– Ложись… – скомандовал чеченец.

Док Доусон эту команду выполнил сразу и почти с удовольствием. И только когда на земле оказался, спросил:

– Что?

– Идёт кто-то… – сказал Берсанака не шёпотом, но нормальным голосом, из чего полковник сделал вывод, что идёт кто-то не слишком близко к ним. – Много людей…

Ещё минуту они вслушивались в ночь.

– Давай-ка вернёмся и выше поднимемся… – решил Берсанака. – Здесь проход самый удобный. Они здесь пойдут…

– Кто? – не понял Док, потому что он никого не видел и не слышал.

Берсанака даже отвечать не стал, а сразу заспешил по уже пройденному пути в обратную сторону, обошёл кусты, как газонная клумба обложенные мощными камнями-валунами, и за этими камнями нашёл убежище, где их трудно было заметить даже днём, не то что ночью.

– Отдыхай пока…

– Кто там идёт? – снова спросил Доусон, но вопрос не помешал ему начать серьёзную перевязку. – Я, честно говоря, никого не увидел и не услышал…

– Колонна… В нашу сторону. Я думаю, сработал эффект подземелья. Армейцы вызвали из села остальных «краповых», чтобы прочистить всё подземелье. Будут нас под землёй искать, будут стены взрывать… Это надолго… И пусть ищут, пусть взрывают… Нам туда хода нет. У нас пока другие дела.

– И первое из них – тихо пропустить колонну… А потом?

– Я знаю, где нам спрятаться. Там нас точно не будут искать. Я даже два места знаю…

– Где?

– Первое – дом моего отца. Мой то есть дом, как старшего сына. Там давно уже никто не живёт. У федералов не хватит ума сообразить, что я могу в этом доме прятаться. К сожалению, нам в другое село надо… Но и там тоже есть где спрятаться.

– Где? – повторил Док Доусон тот же вопрос.

– Я отведу тебя туда. Увидишь. Надо пользоваться тем, что нам послал Аллах…

– Кому послал?

– Нам, горцам…

– А что он вам послал?

– Умение хранить честь… Есть старинные законы, которые формируют кодекс поведения мужчины. Не все эти законы соблюдают, но есть люди, которые соблюдают. К такому человеку мы и пойдём. Он нас спрячет, и у него нас искать не будут…

Колонна «краповых» совершала марш-бросок. А это не самый тихий способ передвижения. И полковник Доусон через минуту тоже услышал шум, хотя не сразу понял, что это такое. У Берсанаки, очевидно, слух был более тонким и более тренированным, потому что он не только звуки уловил, он издали сумел определить характер этих звуков. А это было непросто, как понял Док.

«Краповые» шли быстрым шагом, потом послышалась команда, и они перешли на бег, не нарушая строя. Опять из-за туч луна на какое-то мгновение показалась и хорошо осветила колонну спецназа внутренних войск, тяжело дышавшую единым организмом и пробегавшую как раз под камнями, отделяющими их путь от зарослей голых кустов.

– Было бы время, можно было бы на их пути мину поставить… – с сожалением, но и с одновременной высокомерной насмешкой, свойственной вообще всем чеченцам, прошептал Берсанака. – Они под ноги не смотрят… Разве что командир и первый ряд. Остальные смотрят в спину бегущему впереди… Если первые что-то заметят и переступят, то среагировать не успеют. Не успеют других остановить. Я дважды ставил так. В первый раз рядом с гарнизоном. Знал, где солдаты тренируются. Восемь человек положил… Второй раз на празднике. Духовой оркестр взорвал… Под музыку… Весело было… Там полтора десятка полегло… Эти вообще ничего под ногами не видели… Я видел, как они водку хлестали, как воду. Без выпивки играть не умеют… Эх, с колоннами работать – одно удовольствие…

Полковник Доусон не остановил эти откровения. Берсанака говорил тихо, а пробегающие внизу «краповые» взбирались в гору и дышали так тяжело, что, кроме своего дыхания, ничего, наверное, не слышали. Но мечты Гайрбекова Дока интересовали мало. Для него самого такой взрыв ровным счётом ничего не значил и не прибавил бы ему авторитета в глазах начальства, поскольку грубой работой положено заниматься террористам. А вот удел разведчиков-диверсантов – работа более тонкая, просчитанная в последствиях, и делается она, как правило, чужими руками. А уж тем более, если грубая работа может сорвать основное задание, связываться с такими проходными моментами вообще не стоит. И потому мечты Берсанаки следовало изначально пресекать, в корне…

– Не забывай, что мы здесь не для этого… – спокойно заметил Доусон.

Берсанака промолчал. Когда следовало, он всегда умел или подчиниться, или, в крайнем случае, промолчать…

Они даже не стали дожидаться возможных отставших от общей колонны бойцов. Если кто-то отстал, что порой случается – отстают слабейшие, то это его персональная беда, а их проблема будет только в том, чтобы спрятать труп. Но это не великая проблема. Лес слишком большой, чтобы можно было его весь обследовать, и слишком много там уже оттаявших мест, которые дают возможность и самому пройти, и труп перенести туда, где его не сразу найдут, если найдут вообще. А заметить, а ещё раньше – услышать отставшего можно легко. Отстаёт человек, у которого дыхания не хватает для поддержания темпа. Следовательно, дышит он, как паровоз, и слышно его должно быть издалека. Ночь звуки разносит хорошо и предупреждает о встрече с тем, кому эта встреча может стоить жизни. Берсанака даже желал, чтобы у «краповых» оказался кто-то отставший, чтобы сорвать своё неважное настроение на этом человеке. А какое может быть настроение после потери Гойтемира – понятно. Но всё же и любому отставшему тоже может хватить времени на то, чтобы нажать на спусковой крючок автомата раньше, чем это сделают Берсанака или Док Доусон. Для стрельбы навскидку не нужно ровного дыхания с задержками в момент самой стрельбы, как это требуется при выцеливании противника…

И потому, хотя и двигались быстро, Берсанака с полковником об осторожности не забывали и через небольшие промежутки времени останавливались, чтобы прислушаться. Причём не забывали слушать не только то, что впереди, но и то, что осталось у них за спинами. Там ещё один взрыв прогремел. Снова, как Гайрбекову показалось, на главном холме. Он уже и не вздыхал, смирившись с потерей такого капитального убежища, которым даже и попользоваться всерьёз не успел. Но это убежище было летним, и зиму здесь пережидать было бы трудно. Потому и оставлял его до лета. Лето прийти не успело, и убежище потеряно. Ну и пусть… Главное – дело сделать…

Вот потеря старого боевого коня Гойтемира вызывала в груди щемящее чувство. Сложно было представить, что Гойтемира больше не будет рядом. Гойтемир был последним, на кого Берсанака мог положиться полностью. И не представлялось, что в следующий раз он придёт сюда, в родные земли, уже без Гойтемира. И придёт ли вообще? Но этот вопрос не решается на ходу. На ходу следует другие вопросы решать.

Вообще-то Берсанака однажды приходил в Чечню летом и без Гойтемира, когда у того плохо срасталась и постоянно гноилась простреленная кость в плече и его положили в грузинский госпиталь войск МВД, где сделали четыре операции, чтобы рука работала нормально. И тогда поездка была для Берсанаки неудачной и тоскливой. Впечатление было такое, что он сам работал без руки. Гойтемира ему очень не хватало. И, конечно, он понимал, что и впредь Гойтемира будет не хватать, но ни минуты не сомневался в том, что поступил правильно, пристрелив своего раненого и уже обречённого помощника. Плен, следствие, суд, «зона» – об этом Берсанаке было бы тяжелее думать, чем о смерти Гойтемира. Нести его на себе возможности не было, а оставить там, на месте, раненого – это значило бы просто бросить человека. Бросить на растерзание «краповым» или каким-то там ещё другим федералам, что сейчас пытаются до них добраться.

Интересно было бы просто знать, кто пытается до них добраться? «Краповые» при этом выполняют, как Гайрбекову показалось, только вспомогательную функцию. Простой армии дела до него и до Дока Доусона вообще нет. Спецназ ФСБ, как и все антитеррористические подразделения, носил на голове не вязаные шапочки и банданы, а лёгкие кевларовые каски, которые пуля не берёт, но которые можно пробить при сильном ударе ножом или, что лучше, шилом. Остаётся только спецназ ГРУ, пресловутые «летучие мыши», встречаться с которыми не слишком хотелось хотя бы потому, что Берсанака уже встречался с ними и с трудом ноги унёс, принеся в жертву своих людей. Жалко, что не удалось рассмотреть нарукавную эмблему. Но, думается, если это в самом деле спецназ ГРУ, как обычно бывает, цепкий, как рак, то придётся с ним ещё встретиться, и эмблему рассмотреть возможность будет.