Любовь и Тьма - Исабель Альенде

Осторожно отодвинув защелку, Ирэне медленно налегла на дверь. Она вытянула руку, нащупала на стене выключатель и зажгла свет. На секунду ослепнув, она увидела Росу, ее необъятную и любимую Росу: она полулежала на стуле, подол платья был поднят до пояса, а обтянутые шерстяными чулками толстые смуглые ноги были в крови до самых колен. Голова была запрокинута назад, а лицо обезображено страданием. На полу, у ее ног, лежало красноватое месиво, опутанное сизой перекрученной кишкой.

Увидев ее, Роса дернулась, тщетно пытаясь прикрыть свой живот и встать.

— Роса, что с тобой?

— Ступай, девочка! Выйди отсюда!

— Что это? — указывая на пол, спросила Ирэне. Девочка подошла к своей няньке, обняла и, вытерев ученическим передником пот с ее лба покрыла щеки поцелуями.

— Откуда взялся этот ребенок? — наконец спросила она.

— Упал сверху, из слухового окна, — ответила Роса, показав на оконце под потолком. — Упал головкой вниз, поэтому он весь в крови.

Чтобы получше его рассмотреть, Ирэне наклонилась и заметила, что тот не дышит. Она решила не объяснять, что кое-что в этом смыслит и сама может безошибочно определить: это шести-семимесячный плод весом примерно в полтора килограмма, мужского пола синюшность свидетельствует о нехватке кислорода видимо, он умер, еще не успев родиться. Ее поразило только, как это она не заметила беременности Росы. Она отнесла это за счет пышнотелости няньки: между стольких складок скрыть живот было нетрудно.

— Что будем делать, Роса?

— Ах, детка! Об этом не должен знать никто. Поклянись, что никогда не проговоришься!

— Клянусь.

— Давай выбросим его в мусорник.

— Мне жаль его. Роса. Бедняжка не виноват в том, что выпал из слухового окна. Давай его похороним!

Так они и сделали. Как только Роса смогла встать и переодеться, младенца положили в хозяйственную сумку и запечатали клейкой лентой. До наступления ночи маленькую полиэтиленовую урну спрятали, а потом, убедившись, что шофер спит, отнесли в сад, где собирались захоронить. Они выкопали глубокую яму, положили на дно пакет с печальным содержимым и, засыпав его землей, тщательно ее разровняли и прочитали молитву. Двумя днями позже Ирэне купила рассаду незабудок и посадила там, где спал новорожденный, выпавший из слухового окна С тех пор они чувствовали, что их соединяют узы некого соучастия, глубокой тайны, и за долгие годы ни одна из них никому не проронила о ней ни слова — эта тайна стала частью их жизни настолько, что иной раз в своих разговорах они случайно упоминали о ней. Никто в доме не пытался узнать, о чем идет речь. Каждому новому садовнику девочка поручала уход за незабудками, а весной, когда появлялись мелкие цветочки, срезала их, делала букетик и приносила в комнату своей няньки.

Играя со своим двоюродным братом Густаво, некоторое время спустя Ирэне сделала открытие: поцелуи пахнут фруктами, а самые неумелые и неуклюжие ласки способны воспламенить чувства Они находили укромные места для поцелуев, которые будили дремлющее желание. Прошло несколько лет и зим, прежде чем они стали близки. До этого мешал страх перед последствиями, а также непреклонность юноши, усвоившего железную истину, что существует только два вида женщин — для женитьбы и для постели. К первому виду относилась его двоюродная сестра. Они не умели предохраняться, и лишь позже, когда суровая казарменная жизнь научила юношу мужским премудростям, а его нравственность обрела определенную гибкость, они стали любить друг друга без страха. В последующие годы они вместе взрослели. Для тех, кто уже был в ответе за свое будущее, брак был лишь формальностью.

Несмотря на то что у нее был жених и она узнала любовь, центром вселенной для Ирэне был отец. Она знала его достоинства и недостатки. Неожиданно ей раскрывались его измены и ложь, она видела его малодушие и расточительность, замечала, каким звериным, жадным взором провожает он женщин. У нее не было никаких иллюзий, но все-таки она глубоко любила его. Однажды вечером она читала у себя в комнате и вдруг почувствовала, что он вошел; прежде чем поднять глаза, она поняла: настало прощание. Она видела, что он стоит на пороге, но ей показалось: это не он, а лишь его призрак; его уже здесь не было, он словно растворялся в воздухе, — случилось то, чего она всегда боялась.

— Я, доченька, выйду на минутку, — целуя ее в лоб, сказал Эусебио.

— Прощай, папа, — отозвалась девочка, уверенная, что отец не вернется.

Так и случилось. Прошло четыре года В отличие от других, утешая себя надеждой, она не числила его среди мертвых. Она считала, что он жив, и это позволяло ей сохранять определенное спокойствие — она даже могла вообразить себе его счастливым в новой жизни, — однако ветры насилия, потрясавшие ее мир, внушали ей сомнения. Она боялась за него.

Друзья закончили ужинать. Их силуэты четко вырисовывались на фоне стены, отбрасывая длинные, высокие тени, дрожащие при трепетном свете свечей. Стараясь сохранить интимность обстановки, они говорили почти шепотом. Ирэне поведала Франсиско грустную историю о сделке, связанной со скотобойней, а он понял, что теперь ничто в этой семье его не сможет удивить.

— Все началось со знакомства моего отца с посланником из Саудовской Аравии, — сказала она.

Саудовское правительство поручило дипломату купить овец. На одном из приемов в посольстве он был представлен Эусебио Бельтрану; они сразу же подружились, поскольку страдали одной и той же страстью к красивым женщинам и роскошным празднествам. После банкета отец Ирэне пригласил его продолжить веселье в доме одной дамы; там гулянка с шампанским и девочками завершилась потрясающей оргией, способной отправить в преисподнюю тех, кто послабее. Когда на следующее утро они проснулись, в желудке было тяжело, а мысли путались, но после душа и густого острого супа из моллюсков приятели воспрянули вновь. Будучи трезвенником, как и положено добропорядочному мусульманину, араб плохо переносил похмелье, и несколько часов его приводили в чувство с помощью натуральных средств: растирания камфарой и холодных компрессов на лоб. К вечеру они уже стали братьями и в порыве доверия раскрывали друг другу секреты своей жизни. Тогда-то иностранец и посоветовал Эусебио заняться барашками: это настоящие горы денег для тех, кто способен их заработать.

— Овцу в натуральном виде мне видеть не довелось, но, если она похожа на корову или курицу, проблем не будет, — шутил Бельтран.

Так началось дело, которое привело его к полному разорению и уничтожило его самого, как это предвидела некогда его жена, имевшая, видимо, основания так предполагать. Отец уехал на южный мыс континента, где эти животные водились в изобилии, и, вложив в дело большую часть своего состояния, приступил к строительству бойни и холодильных установок. Когда все было готово, из арабских стран был прислан мусульманской религиозный деятель с задачей строго следить за ходом работ, чтобы они велись в точном соответствии законам Корана. Обратясь лицом к Мекке, он должен был молиться за каждую убиенную овцу и проверять, чтобы она была обезглавлена одним ударом, а ее кровь стекла согласно правилам гигиены, предписанным Магометом. После освящения, помывки и заморозки туши должны были быть перевезены самолетом к месту назначения. В первые недели все исполнялось с соответствующей строгостью, но вскоре имам утратил свой первоначальный энтузиазм. Ему не хватило стимулов. Никто вокруг не понимал важности того, что он делает, никто не говорил на его родном языке и даже не читал Священной Книги. Наоборот, его окружали подлые иностранцы: пока он монотонно молился по-арабски, они посмеивались себе в бороду и постоянно позволяли себе насмешливые, непристойные жесты. Ослабленный холодным климатом, ностальгией и культурными различиями, он вскоре сник Обладая практической сметкой, Эусебио Бельтран посоветовал ему, чтобы не останавливать работы, записать молитвы на переносной магнитофон. С этого дня разложение имама стало видно невооруженным глазом. Его недуг принял тревожные размеры: он перестал появляться на бойне, стал предаваться праздности, игре, сну и распитию алкогольных напитков, — все это было запрещено его религией, однако у каждого есть свои недостатки, как и говаривал его хозяин, пытаясь утешить его, когда тот сокрушался о своем человеческом ничтожестве.

Негнущиеся и холодные, как лунные камни, овечьи туши увозили в Аравию, но никто не знал, что их нечистоты не выводились через яремную вену, а вместо обязательных мусульманских молитв магнитофон наяривал болеро и ранчеру. Дело не обернулось бы серьезными последствиями, если бы арабское правительство не послало, без предварительного уведомления, уполномоченного для проверки южноамериканского компаньона В тот день, когда уполномоченный побывал на месте происшествия и установил, как постыдно нарушались принципы Корана, был положен конец блестящей сделке по убою барашков, а Эусебио Бельтрана и горемычного магометанина затянуло в горький водоворот раскаяния. Однако в то время никакого желания вернуться домой у Эусебио Бельтрана не возникало, хотя накопилась гора замороженных туш, не подлежащих продаже: на рынке его страны они спросом не пользовались. И тут он показал себя во всем блеске. Он привез туши в столицу на грузовике и стал развозить их по бедным кварталам, раздаривая их самым нуждающимся. Он был уверен, что, задетые его благородством, его примеру последуют другие оптовые торговцы и отдадут неимущим часть своих продуктов. Он мечтал, что к цепочке солидарности примкнут булочники, зеленщики, владельцы рыбных и продовольственных магазинов и кондитерских, продавцы риса и карамели, импортеры чая, кофе и шоколада, производители консервов, ликеров и сыров, — короче говоря, все, без исключения, промышленники и торговцы выделят часть своих прибылей, чтобы избавить от голода безработных, вдов, сирот, бездомных и других несчастных Но ничего подобного не случилось. Мясники расценили его жест как шутовскую выходку, а остальные просто проигнорировали. Но несмотря ни на что, он продолжал свой поход; тогда ему начали угрожать расправой, утверждая, что он разоряет честных торговцев и подрывает их авторитет. Ему навесили ярлык коммуниста а это еще более усугубило нервное расстройство Беатрис Алькантары: у нее хватало стойкости, чтобы терпеть экстравагантные выходки своего мужа, но выдержать такое опасное обвинение она была не в силах. Прямо из грузовика с печатными плакатами на бортах и с громкоговорителем, оповещающим о его инициативе, Эусебио Бельтран раздавал бараньи ножки и грудинку сам лично. Но вскоре его окружили полиция и платные погромщики. Конкурирующие предприятия решили свести с ним счеты. На него обрушились град издевательств и угрозы о расправе, а жена стала получать анонимки непостижимо гнусного содержания. После показа по телевидению «Мясной лавки филантропа», когда очередь нищих превратилась в не поддающуюся никакому контролю толпу, терпению Беатрис Алькантары пришел конец: она высказала мужу в лицо все накопившиеся за их совместную жизнь обиды и упреки. Эусебио ушел, чтобы никогда не вернуться.