«Попаданец» на престоле - Сергей Шкенев

Возражения императора Павла I.

1) Я думаю, что потребное число судов собрать будет легко; в противном случае армия высадится в Браилове — порте на Дунае, в княжестве Валахии и в Галаце — другом порте, на той же реке, в княжестве Молдавии; тогда французская армия переправится на кораблях, снаряженных и присланных Россиею и будет продолжать свой путь.

2) Павел I принудит Порту делать все то, что ему угодно; его громадныя силы заставят Диван уважать его волю.

3) Русский император легко может собрать в своих черноморских портах свыше 300 кораблей и судов всяких величин; известно всему свету возрастание русскаго торговаго флота на Черном море.

4) Если г. Кейту угодно будет пройдти сквозь Дарданеллы и турки тому не воспротивятся — этому воспротивится Павел I; для этого у него есть средства действительнее, нежели думают.

5) Эти страны ни дики, ни безплодны; дорога открыта и просторна давно; караваны проходят обыкновенно в тридцать пять — сорок дней — от берегов Инда до Астрабада. Почва, подобно Аравии и Ливии, не покрыта сыпучими песками; реки орошают ее почти на каждом шагу; в кормовых травах недостатка нет; рис произрастает в изобилии и составляет главную пищу жителей; быки, овцы, дичина водятся во множестве; плоды разнообразны и отменны. Единственное разумное замечание: долгота пути, но и это не должно служить поводом к отвержению проэкта. Французская и русская армии жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы; их мужество, постоянство и благоразумие военачальников победят какая бы то ни было препятствия. В подтверждение можно привести историческое событие. В 1739 и 1740 годах Надир-шах, или Тахмас-кули-хан, выступил из Дегли с многочисленной армией в поход на Персию и на берега Каспийскаго моря. Путь его был чрез Кандагар, Ферах, Герат, Мешеход на Астрабад. Все эти города были значительные; хотя они ныне и утратили прежний свой блеск, но все же еще сохраняют большую его часть. То, что сделала армия истинно азиатская (этим все сказано) в 1739–1740 годах, можно ли сомневаться, чтобы армия французов и русских не могла ныне того совершить!

Названные города будут служить главными пунктами сообщения между Индостаном, Россиею и Франциею; для этого необходимо учредить военныя почты, назначив к тому казаков как людей, наиболее способных к подобному роду службы.[3]

ГЛАВА 14

От рук пахнет рыбой, даже мыло со щеткой не помогают. Вчера не утерпел и сам потрошил этих чертовых осетров. Но за тяжелый труд и вознагражден был воистину по-царски: двумя пудами золотого песка. Интересный способ контрабанды: в двухметровую рыбину помещается не меньше пяти фунтов (больше нельзя, чтоб изменение веса не вызвало подозрений), туши обкладываются льдом, пересыпаются опилками от слишком быстрого таяния и перевозятся куда угодно. На этот раз было угодно привезти сюда, к Сегане Уксусу. А уж потом золотишко расходится или в Керженские скиты в качестве неприкосновенного запаса, или в Москву на Рогожскую, где пускается в оборот. Ну, этих-то оставим на черный день, сделав соответствующие пометки в личном деле, чай, не на гульбу с бабами тратятся — крепят промышленность, сами того не сознавая. Вот только питающий ручеек финансовый перекрою… ага, вместе с доступом кислорода. И в любой момент сдую пыль с архивных папок.

А картина, открывшаяся после допроса покойного ныне Уксуса, оказалась до изумления простой и гнусной. Да, так оно и было… Грабят меня всякие проходимцы, причем стало это дело настолько привычным, что просто не понимают сути предъявленных претензий. Ну да Господь им судья!

Вместе с признаниями мне в наследство досталась карта, составленная совместными усилиями допрашивающих и допрашиваемого. Картограф, конечно, из него никудышный, только капитан уверил, что непременно сличит полученные сведения с показаниями других подозреваемых.

— А они есть? — усомнился я тогда.

— Всенепременно! — Ермолов предъявил список на двух листах. — Разрешите начать аресты?

— Справишься без лишнего шума?

— Не извольте беспокоиться, государь!

Вот что мне нравится в этом времени, так это отсутствие у офицеров некоторого предубеждения против тайного сыска и прочих секретных служб. Не знаю, как в просвещенных Европах, но наша молодежь воспитывается на положительных примерах Григория Скуратова-Бельского, Федора Ромодановского, Андрея Ушакова и прочих, достойных всяческой похвалы и подражания людей. Вот чуть позже, в виденном будущем… нет, это будущее было прошлым, и я читал о нем в книгах… тьфу, сам запутался… Ага, вот… охамевшие от скуки и безделья благородные ублюдки ввели моду на фронду в отношении любых мер по поддержанию внутреннего порядка в государстве, и не подать руки жандарму стало делом столь естественным… Ур-р-р-оды!

Это не как бывший капитан НКВД говорю, как император. Хотя, как ни удивительно, и та и другая точки зрения совпадают. Единственное различие — в императорской шкуре я значительно добрее. Возможно, спросит кто-нибудь: а как же умерший при допросе контрабандист, как он согласуется с царским достоинством и моральным обликом большевика? Легко все согласуется. Особенно если учесть то обстоятельство, что допрашиваемый начал делиться знаниями задолго до приведения кочерги в нужную кондицию. И помер, бедолага, от задушившей его грудной жабы. Они ведь такие коварные, эти грудные жабы. Но порассказать успел, да…

Схема золотого промысла была проще телячьего мычания, но, подобно всему простому, почти гениальна. Драгоценный металл добывали на Южном Урале силами нескольких раскольничьих артелей, организованных из несостоятельных должников, пребывающих в натуральном рабстве. Какое там, к черту, крепостное право? Оно, в сравнении с жизнью старателей, казалось пребыванием в краю молочных рек с кисельными берегами. Какова дальнейшая судьба импровизированных каторжников, мы так и не узнали. Сначала расспрашивали о более важных вещах, а потом стало не у кого. Но, подозреваю, их кости долго еще будут попадаться в лотки золотоискателей.

В конце каждого сезона добычу сплавляли по Уралу на каспийские рыбные промыслы и уже оттуда, снарядив осетров, мелкими партиями развозили по надежным посредникам. Наш — как раз из таких.

Осторожный стук в дверь прервал размышления. Следом появился Беляков.

— Ваше Императорское Величество, лодка готова.

— Спасибо, Федорыч, сейчас иду.

Да, мы возвращаемся. Пока в Подновье, а там видно будет. Возвращаемся… зачем вообще приезжал на ярмарку? Может, вело какое-то предчувствие? Ладно, не будем забивать голову — получилось, что получилось.

По приезде пришлось пережить целую бурю. Никогда бы не подумал, что обычно сдержанная в эмоциях императрица способна ругаться. Больше всего досталось Аракчееву, разрабатывавшему операцию прикрытия и самолично ее осуществлявшему, и Александру Федоровичу как главному злодею, похитившему государя и отправившемуся с ним в подозрительный загул. Если верить Марии Федоровне, то купцу грозило четвертование, повешение, расстрел, пострижение в монахи, ссылка в Сибирь и, после всех процедур, отправка в штрафной батальон.

— Душа моя. — Я взял разгневанную супругу за локоток нежно, но в готовности применить более жесткий захват. — Не уподобляйся флюсу.

— Это как? — Императрица сделала слабую попытку вырваться.

— Он слишком односторонен. И не нужно воспринимать все буквально — слухи о наших с Федорычем похождениях по… хм… да… абсолютно беспочвенны, но тем не менее должны распространяться беспрепятственно. Это дело политическое.

— Ходить по бабам — политика?

— Да не было их, сколько раз повторять! Вот посмотри сама, — махнул в сторону лежащего на столе кожаного мешочка. — Какие нужны еще доказательства?

Ну как еще объяснить ревнивой женщине, что муж занимался важными государственными делами, а не тем, о чем она думает? Вообще, странное что-то с ней происходит — раньше сквозь пальцы смотрела на кружащих вокруг меня вертихвосток, а теперь — сцены… Или то, что позволительно венценосному безумцу, совершенно неприемлемо для нормального императора? Да, скорее всего, так оно и есть — забрезжившая впереди надежда остаться в истории не женой придурка на троне, а императрицей и верной помощницей великого государя настолько повлияла на характер, что сам диву даюсь.

— Что это, Павел? — Мария Федоровна осторожно освободилась из моих рук и попыталась приподнять мешок.

— Это золото, душа моя. ТО самое золото, которое купец третьей гильдии Александр Федорович Беляков в пример другим пожертвует на русскую армию. А немного погодя, и на флот. Столько же.

Императрица присела на лавку и вздохнула:

— Умнее ничего не мог придумать?

— Чем же нехорошо?

— Да как сказать… Тебе Федорыча не жалко? Ты же ставишь крест на его репутации, большой-большой крест. Или, считаешь, у каждого небогатого купчика под печкой хранится горшок с золотым песком? Где он его взял? Кого ограбил? Почему скрывал и не пускал в оборот, если нажито честным трудом?