Должностные лица - Иван Щеголихин

Будем ждать следующего этапа, решила Елена Гавриловна, и ждать пришлось не так долго — через неделю Ксюша пришла в школу в золотых сережках, и все закричали ура, и мальчишки, и девочки, одна только Таня Бондарева с презрением оглядела ее с головы до ног и отвернулась.

В классе было восемнадцать девочек, и вечером того дня в восемнадцати семьях создалась в той или иной степени накаленная обстановка, а в иной даже стоял рев — дети качали права перед родителями. Звучали два слова — хочу сережки, иногда три — хочу золотые сережки. Или мои родители такие бедные, что не могут купить какие-то паршивенькие золотые сережки?! Отношение родителей к этим взвизгам было разным, одна треть говорила: где я тебе их возьму, если до зарплаты всякий раз занимаю? Вторая треть говорила: давай хоть сейчас вденем, только школа не разрешит, все равно снимешь. И последняя треть заявляла воинственно: завтра пойдем, проколем уши, не волнуйся, детка, купим серьги не за сто пятнадцать как у твоей подружки, а за двести восемьдесят с алмазной гранью, и пусть только попробуют не разрешить! Что еще обнаружилось — девчонки лучше родителей знали, сколько сережки стоят, в каком магазине лучше выбор. Если Ольга Корбут Первая сделала сальто на бревне и получила золотую медаль, то Ксюша Зябрева первой пошла в пятый класс в золотых сережках и, что бы ни говорили потом в английской школе, но Ксюша повысила эстетический уровень пятиклассниц ровно вдвое. В десятом уже все девочки ходили в серьгах, почему же не носить их в пятом, если рано или поздно всех нас ждет одинаковая участь? Кто-то даже высказал афоризм — женщина любит ушами, на что Булат Ходжаев разразился речью — ушами она любит ловить восхваления, золото ни при чем. Пионер — всем пример, это слово происходит от французского «пиониере», что значит начинатель. Ксения у нас пионерка мелкобуржуазного перерождения.

— Зато твой отец ни за что всех в тюрьму сажает! — ответила Ксюша. Она знала, от какой она мамы, за ней не заржавеет.

Елена Гавриловна, придя в класс, сразу поняла, что шелковый этап сменился золотым, и решила нарушить поурочный план, ни слова не сказала Ксюше и стала рассказывать о Пушкине, и, наверно, это был ее лучший урок в английской школе. Грустно и отрешенно она говорила о том, как в лицее, привилегированном заведении в Царском Селе, учились одни дворяне, но они не отрывались от народа. Граф Горчаков, барон Корф, князья, придворные, чрезвычайно знатные, исключительно богатые, в высшем свете они появлялись в золоте и бриллиантах, но никогда и никто из них не переступал порог лицея в роскоши. Они свято блюли заповеди своего заведения, своей, можно сказать, школы. Ходили одетыми просто, были одинаковы в своей скромности, и среди них был великий поэт, наша слава и наша гордость, Александр Сергеевич Пушкин…

— Вы только послушайте, дети, какие строки он написал в свои восемнадцать лет: «Его стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль, и, внемля им, вздохнет о славе младость, утешится безмолвная печаль и резвая задумается радость». Прислушайтесь, вдумайтесь — «вздохнет о славе младость», скажите себе, о какой славе сейчас вздыхает каждый из вас?

Она взволновала всех, она сделала, как учительница литературы, великое дело. Но удовлетворения не было. Потому что литература — одно, а жизнь — другое, и для детей и для взрослых, особенно почему-то сейчас. Раньше мы жили ближе к книге, то есть к идеалам…

В конце урока она задала вопрос, что с нами будет, если все мы начнем наряжаться, украшаться, разъезжать на собственных машинах, и все силы этому посвятим — что будет? Она надеется, что весь класс понял сегодня урок правильно, Ксения Зябрева тоже поняла. Придя домой, она снимет сережки, вложит их аккуратно в коробочку, и пусть они подождут до десятого класса. Детям носить взрослые украшения не совсем прилично. Если же она не согласна, то завтра пусть придет с мамой.

— Елена Гавриловна, если она эти сережки снимет, то у нее зарастут уши, — вступилась за Ксюшу дочь продавщицы из гастронома «Рахат».

Жора, сын шашлычника, расхохотался:

— Го-го-го-го, зарастут уши! Чем зарастут?!

— Паутиной мещанства! — звонко сказала Таня Бондарева.

— А ты заткнись, а то мы тебя опарафиним, — пообещала Надя, дочь парикмахерши из «Чародейки».

Они дружно отстаивали свои интересы.

Одно было хорошо, Елена Гавриловна вдохновенно, как в дни молодости, провела урок о Пушкине, она верила — все равно скажется впоследствии.

В учительской она поделилась своей озабоченностью — так и так, девочка в пятом классе явилась… Может, оттого, что она сказала это спокойно, не выдав своего отношения, никто в учительской не ахнул, не охнул и ни с кем не случилось истерики. Мало того, сначала одна, потом другая из молодых учительниц сказали, что ничего тут такого особенного, сейчас повсюду все больше свободы, а наша школа в сплошных запретах.

— Я бы сама с удовольствием приходила на уроки в джинсах, — сказала англичанка, — но разве с нашей директрисой поспоришь, она тут же приказ вывесит.

— А детям вы разрешили бы снять форму?

— Разумеется.

Ее поддержала учительница по эстетике — ничего страшного, главное, чтобы мера была, все делать со вкусом.

— И вы считаете, можно с пионерским галстуком носить золотые сережки, атрибут мещанства?

— Конечно. Только не надо ярлыков, а то чуть что, сразу «мещанство».

И все-таки Елена Гавриловна надеялась, что Ксеня Зябрева послушается и снимет серьги. И сама Альбина Викторовна, ее мама, должна проявить благоразумие.

На другой день, войдя в класс. Елена Гавриловна, даже не глядя на Ксюшу, поняла, что к лучшему — никаких перемен. Мало того, еще три девочки пришли сегодня с проколотыми ушами. И у всех глаза — идущих на подвиг.

Ксения подняла руку — в чем дело? Она встала, поправила передничек и сказала:

— Мама велела передать, чтобы вы ей позвонили. Елена Гавриловна молчала довольно долго.

— Хорошо, я ей позвоню. А сейчас ты собери свой ранец и отправляйся домой.

В ответ возмущенные голоса:

— Не уходи, Ксюша, мы требуем директора!

Почти всем классом пошли к директору, у Елены Гавриловны сильно разболелась голова. Как ей теперь работать? Она должна настаивать на принципах, которым посвятила жизнь. Вся ее педагогика перечеркивается какими-то сережками за сто пятнадцать рублей.

Чего стоит ее работа? Чему она научила за тридцать лет, если взрослые, которые строят такое общество, — это ученики ее и ученики других тысяч учителей? Где же плоды, ведь учили мы вас разумному, доброму, вечному. Ни один учитель — Елена Гавриловна убеждена! — не провел ни одного урока с ориентацией на стяжательство, на алчность, на воровство и пьянство, — так в чем же дело?..

Она не- знала, что завтра еще семь девочек придут в школу с проколотыми ушами, а Тане Бондаревой в эту ночь дважды вызовут бригаду из психбольницы. А послезавтра ей в двенадцать ночи по ошибке вызовут еще и пожарную, поднимут на весь квартал тарарам.

На перемене девочки собрались в круг и обсуждали, как дальше быть с нашей классной. Говорили громко, что она не имеет такого права, что она отстала от жизни, и когда это гороно уберет от нас старую перешницу, у нее шея, как у черепахи Тортилы.

Глава четырнадцатая К нам едет ревизор

Утром ни свет ни заря позвонил охранник, разбудил Шибаева до будильника — опечатали комбинат. Спросонья такие известия убийственны.

— Кто приезжал?

— Обахаэс, трое.

— Откуда?

— Как «откуда», из Каратаса.

— Ты кого-нибудь знаешь?

— Кореец с ними был из нашей, Октябрьской милиции.

Почему Цой не позвонил Шибаеву? Или все так серьезно, что своя шкура дороже? Шибаев знает, как это делается, раньше его цех опечатывали, но именно Цой успевал предупредить. А что сегодня могло случиться? Нигде проколов не ожидалось, Шевчик на месте, в Целиноград ушла машина с лисой, но там все чисто. Конечно, узкое место у нас в торговле, две шалавы, Тлявлясова и Вишневецкая, могли влипнуть с двойными накладными.

Шибаев позвонил шоферу, поднял с постели — ко мне срочно. Позвонил Цою — на дежурстве. Позвонил Голубю. Обычно подходил он сам, но сейчас подошла жена.

— А-лё-у?

— Ваш муж проснулся?

— А кто его спрашивает?

— Передайте, что комбинат опечатали.

Шибаев положил трубку. Зачем тебе, Гриша, прятаться? Если это твоя пакость, все равно узнаю. А если и для тебя неожиданность, ты сам разыщешь Шибаева, где угодно.

У Махнарылова телефона не было. У Вишневецкой тоже. Шевчик не в курсе, только приехал. Как быть с начальством? В любом случае изложить надо и озадачить. Позвонил Прыгунову домой — он уже на работе. Что-то слишком рано. Позвонил туда — ага, срочно к нему в управление. Значит, что-то проявится.