Перекресток времен. Дилогия (СИ) - Андрей Захаров

Обернувшись, он увидел коренастого, среднего роста красноармейца, одетого в шинель с черными петлицами и тремя темно-красными треугольниками в них, с эмблемой артиллериста. Среди всех красноармейцев он выделялся лихо закрученными усами.

«Это, наверное, старший сержант Левченко, за которым Синяков приехал, — подумал Олег. — Левченко из казаков, — кажется, так особист говорил».

— Уж не родственник ли ваш, а, старший сержант? — пошутил Уваров.

При этих словах командира Левченко замер, приоткрыв рот. Он изумленно смотрел на раненого пленного, не обращая ни на кого внимания.

К нему подошел Григоров:

— Что с вами, Григорий Васильевич? Что случилось?

— А? Что? Да так, ничего. Вспомнилось что-то… — придя в себя, медленно ответил старший сержант. Но все равно продолжал стоять и смотреть на казака. И только подошедшие Баюлис с молоденькой санитаркой и двумя красноармейцами с носилками закрыли от него раненого.

Янис профессионально очистил рану и наложил повязку, затем обратился к своей медсестре:

— Варенька, несите его во вторую палату, где у нас средней тяжести лежат. Я скоро буду.

Уваров приказал Попову выделить двух часовых для охраны пленного. Мало ли что. Как только тот придет в сознание, велел немедленно доложить. Также был отдан приказ похоронить погибшего красноармейца.

— Что ты насчет этого думаешь? — после оказания помощи раненому обратился к Уварову Баюлис. — Я лично ничего не понимаю. Честно, и не хочу понимать. Будь что будет. Да. Я здесь живого немца встретил. Представляешь, делаю шов и перевязку, а ко мне на руках двое бойцов девушку несут. Один из них, рыжий такой, по-немецки говорил, а второй, коротышка, по-русски, и оба просят ногу девчушке вылечить. Я посмотрел — ничего страшного, обыкновенный вывих. Все на место поставил. Они меня так благодарили, я уж подумал, что они все родственники. Девушку ту, кажется, Оксаной зовут, я ее у себя в госпитале оставил. Захотелось ей медицине научиться. Пускай за ранеными смотрит, да и с девчонками-санитарками ей веселее будет.

— Это Ганс с Тишко к вам Оксану носили, — пояснил Григоров. — Мы Ганса в плен вместе с бронетранспортером взяли. Во время вчерашнего боя. Коммунистом оказался, нам во всем помогает, водитель хороший.

Тем временем пограничники, захватившие пленного, выложили перед Уваровым оружие, которое было найдено у подстреленного ими казака. Это был карабин Мосина, кобура с револьвером на поясном ремне, большой, немного изогнутый кавказский кинжал с деревянными ножнами, обмотанными ремешком, которым, по-видимому, крепились к поясу, а также кавказская шашка без гарды с узкой плечевой портупеей. Сверху лежал кожаный нагрудный патронташ с запасными обоймами к карабину.

Увидев среди этого добра большой изогнутый кинжал, Григоров вскрикнул:

— Так это же как у Григория…

Но вдруг, что-то вспомнив, закрыл рот рукой.

Олег видел, как на лице молодого лейтенанта-артиллериста отразилась внутренняя борьба между дружбой и долгом. Он знал что-то такое, что необходимо было скрывать от других, но в то же время он, как командир, обязан был доложить об этом кому следует.

Поняв это, Олег взял Григорова под руку и отвел в сторону:

— Лейтенант, я все знаю. Мне Синяков уже доложил. Советую вам тоже ничего не скрывать. Так будет лучше для вас и Левченко. Рассказывайте.

Григоров сначала промолчал, но под пронзительным взглядом Уварова был вынужден все рассказать о семье Левченко, о большом кавказском кинжале, который тот хранит в своем вещмешке. После этого Андрей опустил голову и плечи, лицо его стало мрачным. Он чувствовал себя виноватым за то, что предал доверившегося ему человека, «сдал» его представителю власти, которая не помилует ни Левченко, ни его, лейтенанта Григорова. Но, на удивление, капитан госбезопасности только похлопал Андрея по плечу:

— Не переживайте так, лейтенант. Вы правильно сделали, что мне все вовремя рассказали. Об этом, кроме меня, никто не должен знать. Вам ясно?

Андрей кивнул. Он не мог поверить, что энкавэдист не отдал приказ немедленно арестовать его и Левченко, а приказал все держать в тайне.

— Долматов, отнесите это в блиндаж, где мы с вами познакомились. Там будет наш штаб. И выставьте часового из пограничников. Без моего приказа туда никого не пускать, — приказал Олег старшине-пограничнику. Повернувшись к Григовору, добавил: — А вы, лейтенант, вечером приведите ко мне Левченко. С вещмешком. А сейчас возьмите эту лошадь. Она будет у вас. Пока…

Тем временем Левченко поднял с земли брошенную казачью папаху, прижав ее к груди, отошел в сторону и присел на землю. За ним никто не наблюдал. Старший сержант молча плакал. Из его глаз текли скупые мужские слезы.

Говорят, что мужчины не плачут. Это неправда. Мужчины тоже живые люди, а не деревянные истуканы. Григорий не верил, не мог поверить! Раненый казак как две капли воды был похож на его родного старшего брата Степана, исчезнувшего в Гражданскую войну. Но ведь после войны прошло двадцать лет! Не мог он все это время оставаться таким, каким в последний раз еще в тысяча девятьсот девятнадцатом году видел его Гриша. Мистика какая-то! Или Бог смилостивился над ними и решил дать возможность встретиться? Или черт так не по-хорошему шутит? Такого не может быть! Это все не укладывалось в голове у Левченко. Он терзал себя вопросами и не находил ответы…

К Уварову присоединились Бондарев, Дулевич и Жидков.

— Ну что вы, товарищи, обо всем этом думаете? — задал им вопрос Олег. — Интересная картина маслом выходит. Откуда в этих лесах казаки? А?

— Может, на стороне немцев против нас воюют? — выдвинул версию Дулевич. — Хотя лично мне ничего не понятно. Мои бойцы все это время прослушивают эфир, никого поймать не могут. Ни наших, ни немцев. Да и вообще никого. Радиоэфир чист! Чертовщина какая-то!

— Надо пленного срочно допросить с пристрастием, тогда все и узнаем, — предложил Жидков. — Я здесь с одним дедом разговаривал. Говорит, что он учитель. Странный дедок. Душевнобольной какой-то. Сказки мне начал плести разные. Про перемещение миров и душ. Религию разную вспомнил. Еле оторвался от него. К вам обещал прийти.

— С дедом потом разберемся. Видел я его, — произнес Бондарев. — Пленного допросить пока не получится, без сознания он. А что нам сейчас делать? Где они, сколько их, какое оружие? Если есть пушки или минометы, а то разнесут нас на хрен и где тапочки лежат — не спросят. А идти нам пока некуда.

Уваров посмотрел на озеро, затем на окружавших его командиров.

— Игорь Саввич, у меня к вам вопрос имеется. Только без обид, пожалуйста. Вы в танковых войсках не служили?

— Нет, Олег Васильевич. Только в пехоте, а что?

— А у танкистов есть одна заповедь. Что самое главное в танке, знаете?

— Никак нет. А что?

— Не бздеть. Вот что.

Бондарев смутился, а все остальные рассмеялись. Веселая шутка сразу же подняла упавшее настроение. Олег знал, что нельзя так шутить над начальником при его подчиненных, но так уж получилось. Когда все немного успокоились, Уваров решил продолжить:

— Товарищи командиры, давайте трезво оценивать ситуацию и из этого делать соответствующие выводы. Сначала по казакам. Наш дозор видел только пятерых. Одного из них убили, один попал к нам в плен. Осталось трое. Больше их не видно. Стрельбы нет. Я не исключаю того, что их, может, и больше, но ненамного. Иначе бы они навалились на нас всей своей массой. Отсюда вывод — они сами нас боятся. А это уже плюс в нашу сторону. Дальше. Хочу вам сообщить пренеприятнейшее известие. Мы с вами находимся не в Припятских лесах, а в неизвестных пока нам горах! Как мы с вами сюда попали, я сам толком не пойму. Если не верите, можете убедиться сами. Прошу вас.

Уваров подошел к завалу из деревьев, сооруженному красноармейцами вдоль берега. Белое облако над водой практически рассеялось. Только в центре озера виднелось белое пятно диаметром примерно около пятидесяти метров и высотой чуть больше десяти. Левый и правый берега хорошо просматривались. Вода от берега отодвинулась уже метров на пятьдесят, и подойти к ней по открытому и резко уходящему вниз илистому дну было немного проблематично. Открывшееся дно было покрыто рыбой и водорослями, повсюду были разбросаны различные предметы, оставленные людьми, побывавшими на водоеме в разные эпохи. Неподалеку лежал обод от колеса «Запорожца», дальше — сломанная казацкая сабля, рядом бутылка из-под «Советского шампанского», из ила торчали даже остатки едва сохранившейся скандинавской секиры, а около берега нашли покой несколько чугунных ядер.