Сквозь Пекло - Елена Асеева

— На, Святозарик, тебе чулки, — улыбаясь и протягивая их наследнику, молвила Любава и с нежностью посмотрела на него.

Святозар взял лишь один чулок, и, подойдя к сестре, поднял лежащие на ручке ее сиденья ножницы, и не успели девы вскрикнуть, как мгновенно отрезал от чулка стопу.

— Ах, — недовольно скривив губы, выдохнула Любава. — Родный мой, ты, чего творишь? Это же новые чулки.

— Любанька моя, я тебе еще куплю, если только у меня получится заговор, — ласково ответил ей Святозар, и, отдав ножницы Малуши, поспешил из покоев.

Святозар дюже быстро вышел из опочивальни, прикрыв за собой дверь, и также скоро пошел по коридорам, тяжело прихрамывая на ногу от волнения, и торопясь в светлую комнату. Вмале он был подле нее и толкнув дверь вошел вовнутрь помещения. Суетливо шепнул заговор, протянув руку в сторону канделябров, и когда там вспыхнули свечи, поспешил к столу. На гладкой лощеной столешнице лежала, в буро-землистой волохе, большая книга. Наследник положил чулок рядом с ней, нежно погладил Вед по коже и прочитал заветные слова, книга бесшумно открылась и замерла на первом листе.

— Вед, — обратился к книге Святозар и голос его дрогнул. — Покажи мне заговор, который ты, мне все это время настойчиво показывала.

Однако книга хранила молчание, будто не слыша его просьбы, и даже не издавала положенного в таких случаев звуков.

— Вед, прости меня, — продолжил наследник и провел подушечками пальцев по шероховатой поверхности листа. — Ну, я согласен, я глупец… глупец я… Что же мне сделать, чтобы ты меня простила, а? Вед, ты только не молчи, хоть, что-то ответь… Может тебе стоит волоху поменять? Во, точно, надо ее поменять, а то, ты, мне показывала Пекло, и всю волоху себе испортила… Ты знаешь, я прямо сейчас пойду и попрошу отца, заказать для тебя новенькую, беленькую волоху. Ты, что об этом думаешь, а Вед?

Книга внезапно заухала, заахала, и как-то странно выдохнула, словно не в силах была справиться с желанием получить новую волоху да принялась перелистывать листы, а когда почти дошла до конца остановилась. Святозар наклонился над раскрытыми листами, прочитал заговор, усмехнулся, и, стукнув себя ладонью по лбу, положил чулок слева от книги. Он еще малеша медлил, обдумывая слова заговора, а посем сверху на носок возложил левую руку, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и принялся шептать: «О, Бог Хорс, сын Бога солнца Ра, ты принявший колесницу своего отца! Ты перед самым утром отдыхающий на солнечных островах Радости! Ты умывающий свое светлое лико с золотыми усами и бородой водой из самой огненной речки Смородины! Даруй мне, золотой волосок из своих солнечных усов, омытых огненной водой. И упадет этот волосок на мою руку, впитается и окутает ту вещь, что лежит под рукой! Окутает и покроет вечным, солнечным светом, изгоняющим холод и зло! Лишь вывел, ты, Хорс свою колесницу на небесный свод и озарило Солнце синие луга и прогнало боль, страх, страдание и тьму, растопило снега и льды! Так и эта вещь, впитавшая в себя твой волосок, пусть наполнится светом, добром и теплом! И как, сказал я — ведун Святозар, так тому, и быть, и ныне и от века в век!»

Лишь Святозар начал читать заговор, рука его осветилась лазурно-золотистым сиянием, свет был настолько яркий, что мгновение спустя заполнил собой всю светлую комнату. Постепенно лазурный свет стал блекнуть и иссяк, а золотой наоборот набирать силу и разгораться все ярче и ярче. Скоро он озарил помещение настолько, что золотым сиянием покрылись не только стол, стены, окно, дверь и пол, но даже потолок. И тогда, прямо в потолке, образовалась узенькая трещинка, настолько узенькая, что через нее едва лишь мог пролезть волосок. Золотистый свет принялся просачиваться в эту щель, покидая комнату, и уплывая куда-то вверх. Вначале он покинул комнату сверху, затем образовав столб, стал плавно перетекать по нему с середины комната и с пола. И вскоре в комнате наступила темнота, потому что не только свет покинул комнату, но потухли и свечи в канделябрах. Однако такая густая тьма длилась не больше морга. Мига, в котором Святозар не прекращая, шептал заговор. И также внезапно, как только, что свет покинул комнату, щель вновь озарилась, но только уже с другой стороны. А погодя золотистый свет начал медлительно втекать обратно, заполняя собой комнату. Впрочем теперь это был не просто золотистый свет, а еще и с красноватыми проблесками. Когда в комнату проникла и последняя капля сияния, щель сомкнулась, а на левую руку Святозара опустился красный, тонкий, короткий волосок. Наследник осторожно наклонил руку и волосок упал на чулок. Да тотчас, словно распался на множество тончайших паутинок, которые оплели сверху чулок, и даже немного приподняли его, вроде живых поползли на другую сторону, покрывая и все там сплошной легчайшей паутинчатой сетью. Когда Святозар сказал последнее слово, чулок уже был полностью опутан красными паутинками и ярко горел. Золотистый же свет наполнивший комнату принялся постепенно иссякать, остатки его, легли на фитиль свечей и, те вспыхнув, озарили помещение.

Святозар стоял и с волнением взирал на ярко-красный горящий чулок. Он протянул указательный палец, дотронулся до него и почувствовал тепло, как будто его перста коснулся солнечный, жаркий луч. Сев на сиденье наследник снял с больной ноги сапог и онуч, закатал штанину, и, взяв со стола чулок, надел его на ногу, натянув на то место, где до сих пор оставался большой пузатый шрам — рубец. Чулок оплел ногу, образовав с ней единое целое, а Святозар почувствовал необыкновенное тепло, ощутил, как в ноге враз пропала всякая боль, а в душе появилось громадное чувство торжества, радости и ликования. И в тоже мгновение, откуда-то сверху на него упал золотой луч, наследник поднял голову, посмотрел туда, в небесную высь и услышал бархатную, нежную и мелодичную песню:

   «И вот это — наше счастье,   И мы должны приложить все силы,   Чтоб видеть, как отсекают жизнь старую нашу от новой…»[1]

Луч, явившийся сверху, также быстро ушел, как и появился, закрыв небеса, а Святозар почувствовал, что кто-то дорогой и светлый ласково погладил его по лицу.

Наследник еще некоторое время взирал на потолок, ощущая на лице нежное прикосновение руки ДажьБога, и широко улыбнувшись, принялся натягивать онуч и сапог, а одевшись, поднялся и прошелся от стола к окну. Резко остановившись на месте, он подпрыгнул вверх… раз, другой. Порывчато развернулся и пнул, правой ногой, маленький табурет, стоявший невдалеке. Табурет торопливо подскочил ввысь, и туго стеная отлетев в сторону, ударился об стену, а наследник, не ощущая боли в ноге, радостно засмеялся. Он подошел к отлетевшему табурету, подняв, сказал ему: «Прости». И пристроив на прежнее место, вернулся к столу.