Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4 - Лариса Михайлова

— Вы-то двое, быть может, и неотразимы, — проговорила Жанетт. — Но не все вы.

Я нахмурился:

— Ты мне все твердишь, каким жутким типом был твой бывший босс, а вот Соня не может от него отлипнуть. Почему, как по-твоему?

Подумав минутку, она сказала:

— Потому что он еще не успел проявиться перед ней другой стороной. Поверь мне на слово: он самый настоящий сукин сын, нетерпимый собственник.

Вариант моей личности в женском исполнении поглядел на меня оценивающим взглядом.

— Что?

— Возможно, здесь ты и ошибся. Ты пытался показать ей, что за широкий ты человек, а нужно было просто намекнуть — какая он узколобая личность.

— Ну конечно. И как же я, по-твоему, могу это сделать? С помощью циркуля?

Улыбнувшись, она чувственно провела ладонями по влажному телу.

— Предоставь это мне.

Взрыв оказался великолепным. Мы с Жанетт из кустов наблюдали за Соней, вернувшейся из салона под ручку с Мишель. Розовея и хихикая, как девицы, обе вступили в дом… и через пять минут Майкл-миллиардер вылетел из той же самой двери, словно раскаленный кусок железа прямо из-под молота. Он прыгнул в машину и, взяв с места, выскочил на поперечную улицу, исчезнув за ней под визг тормозов. Я решил, что найду машину на какой-нибудь из межразмерных транспортных станций, скорей всего с помятыми буферами. Все честно.

Если только Соня примет меня назад после его ухода.

Но выяснить исход можно было только одним способом.

— Ну, хорошо, — проговорил я, поднимаясь и помогая Жанетт выбраться из кустов. — Войдем?

Жанетт ухмыльнулась:

— И ты решил, что осилишь сразу троих?

С ответной улыбкой я отозвался:

— Если не сумею, нетрудно будет вызвать подкрепление.

В октябре 1994 года должен был состояться совместный российско-американский проект — посылка на Марс беспилотного космического аппарата, несущего лазерный диск с записями произведений о Марсе, принадлежащих перу русских и американских фантастов. Очевидно полет откладывается на неопределенный срок, но мы решили оставить в октябрьском номере «Сверхновой» этот рассказ Майкла Кэссата из молодой когорты «F&.SF», проникнутый заботой о будущем, — как жизни на Марсе, так и жизни исследователей Марса и прочего космоса, таком сейчас неверном…

Майкл Кэссат

ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ НА МАРС

Проза

© Michael Cassutt. The Last Mars Trip.

F&SF, July 1992.

Перевод Д. Налепиной и А. Михайловой

Хлеба она не ела уже пять дней, да и тогда этот хлеб начал портиться. А теперь весь запас испортился окончательно. С тех пор, как умер ее спутник, некому было хлеб посадить, некому вырастить, а скоро не останется никого, кто мог бы хлеб съесть.

Неделя за неделей она двигалась на юг, по склону Великого. Не то в поисках последнего пристанища, не то в поисках пищи. Ее одежда, бывшая ей в пору, когда она еще не была беременной и истощенной, отставала клочьями, но другой у нее не было, а тепло было необходимо. Временами она ловила себя на том, что теребит отставший клочок, растирая между когтями. Иногда становилось жаль лоскутков, уносимых ветром. Но только иногда.

Однажды в полдень она очнулась на освещенном отроге Великого, усыпанном острыми камнями. Пути дальше не было, обратный путь также казался невыносимо тяжелым. Впервые после смерти своего спутника она заплакала, но влага сразу же замерзла.

Тогда она попыталась спастись от холода, зарывшись в коричневую соль. Это помогло только тем, что показало ей всю бесплодность этой попытки. А почему нужно прятаться от холода? Почему бы не уйти во сне за своим спутником? Но мысль о детенышах ее остановила. Она с трудом приподнялась и… и увидела следы.

Собственно, это были всего лишь две параллельные линии, почти не заметные на твердой горной породе, интереса они никакого не представляли, кроме одного — вокруг них валялись крошки хлеба. Забыв о холоде, она бросилась на эти крошки, тщательно выцарапывая каждую из соли. Наесться было нельзя, но все же лучше, чем ничего.

Через несколько минут она съела все, что могла, и двинулась вперед, по следам, в скалы, в поисках места для ночлега.

Если повезет, утром она сможет продолжить свой путь.

На Девятый Земной День (они сами придумали для себя удобное исчисление) первый человек, ступивший на Марс, Прес Ридли, заявил Джераму:

— Мы им уже надоели.

Пояснять ничего не требовалось; под «ними» Прес подразумевал всех оставшихся на Земле, всех, имевших отношение к работе Центра управления полетами в Калининграде, да и вообще всех жителей Земли — все 8,4 миллиарда.

— Ты действительно так думаешь? — поинтересовался Джерам. Он довольно терпимо относился к закидонам Преса, даже иногда находил их забавными.

— О черт, конечно же. Я ученый; нас просто обокрали. Практически для всей Америки и Европы мы сейчас не видны, смотрят китайцы, но им все равно, что смотреть.

— Нам, вероятно, надо бы сдвинуть передачи на другое время. Ежевечерние репортажи на пути к Марсу совпадали с началом «Дружной семейки» по другому телеканалу, заведомо самой популярной передачей в Северном полушарии. Наши шансы при этом, конечно, резко падают.

Эти слова Джерам пропустил мимо ушей; война на Южном полюсе была для него всего лишь одним из великого множества региональных конфликтов. Он даже не был уверен, помнит ли, кто там с кем дерется и во имя каких великих принципов.

— Осторожно, — внезапно сказал Прес. Джерам уже тормозил, чтобы обогнуть оползень. — Наверно, это мы его стронули на пути вверх.

Скутер, нагруженный образцами с высочайшей вершины Марса, чуть не ухнул в яму на дороге. Три раза сильно тряхнуло. Скутер сильно накренился, сильно ударился кормой о валун. Джерам застопорил машину и подождал, не загорится ли сигнал поломки.

Пресу такие ситуации нравились:

— Будто по шпалам едем.

— Орел, Орел, вызывает Птица.

— Орел слушает. Что случилось? — голос Тани доносился к ним в данный момент с планетарного модуля примерно в пяти милях от них. Таня наблюдала за их продвижением через корабль на орбите — «Миллениум Фалькон» и «Спутник», — передающий сателлит.

— Здесь дороги уж, по крайней мере, не хуже, чем из Москвы в Звездный городок, — заявил Прес. Джерам некоторое время тренировался у русских и знал, что Прес не преувеличивает — дороги там по-прежнему были самые плохие в Европе.