Тайны архива графини А. - Александр Арсаньев

«Господи! Прости мне мои грешные мысли. Но разве не по Твоей воле я стала участницей всех этих событий? А они настолько грязны, что, думая о них, невольно перемажешься в нечистотах.

У меня путаются мысли… Без преувеличения, я ошеломлена тем, что узнала несколько мгновений назад.

Итак грязный негодяй Орловский первое свое „посвящение“ в тайны сладострастия получил от матери Натальи Павловны. То есть тайной жены Павла Семеновича. Павел привез ее в Лисицыно, вероятно, подальше от гнева своего сурового отца, и поручил заботам своих тетушки с дядюшкой.

И Личарда тоже был здесь, но в этом человеке я еще недостаточно разобралась… Хотя и по его поводу меня обуревают нехорошие предчувствия.

Зато образ жены Синицына, обрастая живыми деталями, становится все страшнее и бесстыднее. Так вот кем была та „жрица любви“, заразившая Орловского дурной болезнью и перевернувшая всю его жизнь.

Не оттого ли так сильно болела в детстве маленькая Наташа, что собственная мать наградила ее этим постыдным недугом с самого рождения? И вылечившей ее Анфисе наверняка известен источник заразы. Тут и ворожить не надо.

Ну, разумеется, какие глупости я пишу…

Значит, Орловский не в первый раз закидывает удочку в „лисицынские воды“. Трагическая ирония судьбы заключается в том, что, пострадав в определенном смысле от этой деревни, он жестоко за это отомстил. На этом цепочка замкнулась. Слово „цепочка“ по прямой ассоциации вызвало у меня в голове слово „звено“, а следом — и мысль о недостающем звене в моем расследовании. А не тут ли его искать?

Все больше людей попадает в круг моего внимания, и только разобравшись в их взаимоотношениях — можно будет ответить на все вопросы.

Во всяком случае, попробую составить список людей, которые с моим расследованием связаны непосредственно. Заранее вижу, что он будет довольно длинный:

1. Синицын;

2. Личарда;

3. Орловский;

4. жена Синицына (до сих пор не знаю, как ее звали, а спросить не у кого);

5. Мария (упокой Господь ее грешную душу);

6. ее муж Василий;

7. Анфиса;

8. в какой-то степени Анюта…

Я хотела было поместить в этот список мужа, но передумала, боясь этим оскорбить его память. Хотя он наверняка имел непосредственное отношение ко всем лисицынским событиям, вернее, лишь собирался ими заняться, о чем свидетельствует его предсмертная записка.

Ну, и наконец последней в этом списке чуть была не стала я сама, но Господь уберег…

Странно. Я сейчас перечитала этот список и подумала о том, что еще несколько дней назад и слыхом не слыхивала о большей части этих людей, а теперь их жизнь настолько переплелась с моей, что становится не по себе.

Как-то Александр поделился со мной мыслью, что если покопаться, то можно обнаружить весьма близкую степень собственного родства почти с каждым человеком на Земле. А если попытаться установить не только родственные, но и все прочие связи, то наверняка получится, что все мы на этой планете так или иначе связаны между собой — в такой тугой клубок, что потяни за любую ниточку и не остановишься, пока не размотаешь его до конца…»

Собирался сократить эти строки, но рука не поднялась. По сути, тетушка высказывает в них мысль, известную нам по ставшим крылатыми словам Джона Донна «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши…» Не буду приводить их полностью, они слишком известны. Отмечу лишь, что благодаря этим строчкам Джон Донн заслужил славу родоначальника метафизической школы, а тетушка, несмотря на явную конгениальность, всю жизнь прозябала в безвестности. А это несправедливо.

Но вернемся к ее дневнику.

«Пока я не знаю, каким образом все это связано с гибелью Александра, но почти не сомневаюсь, что такая связь есть. Не случайно в ту роковую ночь Синицын оказался поблизости.

Своей смертью он расплатился за грехи юности. А за что пострадал Александр? Кто бы ни являлся его непосредственным убийцей, он наверняка родом из того же змеиного гнезда, покой которого я волею судьбы нарушила.

И как ни гадко копаться в этих нечистотах, я обязана довести это дело до конца. Я не могу остановиться на достигнутом. И первое, что я должна сделать это еще раз поговорить с Анфисой.

Но прежде мне надо как следует все обдумать. Разговор наверняка будет непростой…»

Сказано-сделано. Я закрыла дневник и продумала каждый предстоящий вопрос в отдельности и весь разговор в целом. Но действительность, как обычно оказалась гораздо изобретательнее и талантливее.

Не успела я поставить точку в своих размышлениях, и послать за старухой, как услышала стук в дверь.

Это была Анфиса. Предельно серьезная и сосредоточенная, с непокрытой седой головой, она напоминала сейчас строгую классную даму, но уж никак не простую крестьянку.

— Я решила рассказать вам все, — сказала она, и мне не пришлось использовать те каверзные вопросы и хитроумные ловушки, которые я придумывала битый час.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я не знаю, откуда ей стали известны все те подробности, которыми она поделилась со мной. Вряд ли ей рассказали об этом сами участники событий. Но каждое ее слово впоследствии подтвердилось. Что лишний раз доказывало, что с Анфисой дело не совсем чисто. Ведьма не ведьма, но женщина она явно неординарная.

Вспоминая этот наш разговор впоследствии, я задавала себе вопрос, почему она пришла ко мне в тот вечер. Догадывалась, что я все равно ее позову? Или по другой причине? Трудно сказать, но думаю, что вырвавшаяся у меня фамилия Орловского сыграла тут не последнюю роль.

Ее рассказ продолжался недолго. Анфиса, не ходя вокруг да около, сообщила мне все, что считала нужным, а при моей попытке выяснить кое-какие детали ответила:

— Все, что я могла сказать, я уже сказала. Если позволите, я пойду.

И я вновь не стала ее задерживать. Этой женщиной командовать было трудно. С первой встречи я почувствовала в ней внутренний стержень, не знаю, как выразиться точнее… Но не об этом теперь речь.

Когда дверь за ней закрылась, я потушила свечу и некоторое время пролежала в темноте. На меня навалилась какая-то усталость, и больная нога тут была совсем ни при чем.

Из меня словно высосали всю энергию, но вместе с тем голова работала четко и ясно. И придя в себя я, как и обещала, вернулась к своему дневнику.

«Теперь я знаю все», — написала я крупными буквами, хотела было зачеркнуть и начать заново, но передумала и продолжила:

«О том, что случилось в Лисицыно двадцать с лишним лет назад. Все, что было известно женщине, на чьих глазах все это происходило. Но не только.

Благодаря счастливой или несчастливой, даже не знаю, как и сказать, случайности, мне стало известно то, чего не знает ни один человек на свете. И груз этой ноши давит на меня с невероятной силой. Теперь я располагаю сведениями, способными изменить жизнь сразу нескольких людей, во всяком случае они способны полностью изменить их представления о себе, своей жизни и совершенных ими поступках.

Мне еще многое непонятно, но в душе появилось чувство, что мое расследование подходит к концу. И не хватает всего лишь нескольких камешков, чтобы полностью восстановить ту беспощадно испорченную временем и людьми мозаику, которую я начала складывать несколько дней назад.

Мой труд подходит к концу. И когда последний камешек встанет на свое место мозаика оживет, заиграет всеми цветами радуги, освещая все темные уголки недавнего прошлого, и позволит прочитать события той поры так, словно я при них присутствовала. Как в волшебной сказке собранное из кусочков заветное слово дарует человеку исполнение желаний.

Итак, молодой студент Павел Синицын, поссорившись с отцом, уходит из родного дома и переезжает в Лисицыно. Он привозит с собой молодую эффектную девицу по имени Лариса, которую называет своей женой, знакомит ее с родственниками и собирается оставить на их попечение.

Ему самому необходимо на некоторое время отправиться в Петербург, чтобы закончить университет, получить должность и обрести финансовую независимость.

Отец после ссоры не только лишил его отцовского благословения, но проклял и отказал в помощи. Лишенному средств к существованию Павлу даже без семьи прожить в Петербурге было непросто.

Но он полон сил и надежд, молодая жена для него милее всех сокровищ на свете, и, покидая ее, он надеется через самое короткое время соединиться вновь, чтобы не расставаться уже никогда в жизни.

С Ларисой он оставляет ее отца, которого с детских лет привык считать своим товарищем, не догадываясь о том, что этот человек с давних пор является хозяином его супружеского ложа».

Вот в такой деликатной форме Екатерина Алексеевна сообщает нам, что отец с дочерью едва ли не с детских лет состояли в преступной связи. Нужно отдать ей должное — весьма смелый поступок для того времени. Говорить и тем более писать о таких вещах было тогда не принято.