Ужасное наследство - Елена Хисамова

     С нашей последней встречи её облик разительно изменился. Пронзительная синева глаз была скрыта бельмами. Волосы повисли длинными, не чёсаными патлами. Опухшие губы застыли в оскале и открывали гнилые клыки и кровоточившие дёсны. Кожа девочки приобрела синюшный оттенок. Зато фигура стала ещё совершеннее. Прекрасной формы полная грудь, округлые бёдра, стройные длинные ноги с изящными лодыжками. Короткая прозрачная рубашка на ней больше открывала красоту тела, нежели скрывала. Она молчала, просто стояла в призрачных лучах. А я вдруг почувствовал, что моё мужское естество начало наливаться силой и твёрдостью. Я хотел чудовище! Меня затошнило от отвращения к себе, к мерзкой твари, но ничего поделать с вожделением я не мог. И тогда, последним усилием воли схватил ружье, снял предохранитель и дуплетом всадил в монстра серебряные пули. Выстрелом тело отбросило в темноту. Дрожащей рукой я взял фонарь и медленно подошёл к Марии. Она лежала навзничь и не шевелилась. В её груди зияло огромное отверстие, из которого быстро вытекала тёмная густая кровь.

     Я вернулся к камню, где оставил Анну. Она всё так же была без сознания. Я поднял жену на руки и понёс к верёвочному подъёму наверх, в тоннель, ведущий к подвалу дома. С большим трудом мне удалось поднять бесчувственное тело и преодолеть с ним узкую часть хода. Казалось, что Бог нам помогает. И вскоре я благополучно доставил жену в подвал.  Сил вытащить её по лестнице в жилое помещение у меня не осталось совсем. Я снял с себя ветровку, расстелил на полу и положил на неё Анну. Сам сел рядом и тут же провалился в беспокойный сон.

     Мне снился кошмар. Мара, живая и невредимая, опираясь на руку, согнутую в локте, лежала рядом со мной на широкой кровати, застеленной чёрным шёлковым бельём. Глаза в истоме прикрыты густыми ресницами. Губы вплотную к моим, и я вбирал в себя её жаркое влажное дыхание. Другую руку она запустила в расстёгнутую ширинку моих брюк и нежно, но ощутимо сжимала горячими пальцами мошонку. Эрегированный член пульсировал от наслаждения. Я изо всех сил старался сдержать подступавший оргазм. Но тут же излил семя. И очнулся, продолжая содрогаться в сладостном спазме. Анна, слабо улыбаясь, смотрела на меня. Я радостно обнял жену, испытывая при этом неловкое смущение от пережитого в грёзах сладострастия. А потом мы поднялись наверх.

     Жизнь постепенно входила в привычную колею. Буря не нанесла сильного урона усадьбе. Дотла сгорели сарай с инструментом и скотный двор. Мы опять остались без живности. Только Апрелька, благодаря тому, что бродила возле подворья, оказалась невредимой. Лошадь вела себя странно: не подходила близко к дому, будто одичала. Но я списывал всё на испуг после урагана и надеялся лаской вновь приручить кобылу. Генератор мне удалось починить, так что мы недолго коротали вечера при свечах. Одно безмерно огорчало меня: Анна потеряла ребёнка. Но сама она не выглядела расстроенной. И вообще, жена очень изменилась. Она категорически запретила мне заходить в баню и мылась теперь одна, закрывая дверь на щеколду. Из прежде сдержанной в желаниях, Анна стала поистине ненасытной. Каждую ночь она хотела плотской любви. Я намекал, что разделяю её жажду жизни, только желания не всегда совпадают с возможностями. Но изощрёнными приёмами жена всё равно добивалась своего. Через два месяца такой бурной сексуальности, я был на грани истощения и ловил себя на том, что даже не помнил, чем заканчивались ночные ласки.

     Кузьмич заявился поздним вечером. Лошадь его, как и Апрелька, заупрямилась и отказалась подойти к дому, и ему пришлось привязать её в лесу. Поздоровавшись, он с жалостью оглядел меня.

 – Что-то исхудал, ты, Григорич, однако. Или жена не кормит тебя вовсе?

 – Рад видеть тебя, Анисим Кузьмич! Давно к нам гости не захаживали. А хозяйка она у меня знатная! Разносолов не обещаю, но накормит на убой! – я был искренне рад неожиданному визиту кузнеца.

 – Знатная? По тебе видать. Не болеешь ли, паря? – обеспокоенно спросил тот.

– Да, нормально всё со мной! Пойдём в дом, чего на пороге топтаться. Новостей в селе, небось, множество? Анна, дорогая, у нас гости! Анна? – я ещё несколько раз позвал жену. Усадив Кузьмича за стол, обошёл все комнаты, но в доме её не было. Обеспокоенный, я вышел на подворье и направился к бане. Дверь оказалась закрытой, а оконце плотно занавешено тряпицей. Я постучал. Внутри кто-то тяжело заворочался, затопал, и через недолгую паузу Анна откликнулась. Но наотрез отказалась выйти к гостю. Сослалась на то, что неважно чувствует себя, озноб бьёт, и хочет погреться немного. Потом сразу спать ляжет. А перед гостем чтобы извинился я за её отсутствие.

     За разговорами время пролетело незаметно. Тёплая июльская ночь чёрным, расшитым золотыми астрами звёзд полотном накрыла мир. Где-то далеко бушевали грозы, посылая в небеса яркие тревожные всполохи зарниц. Кузьмич заторопился домой. Я проводил его. Поднялся в спальню, но жены в кровати не оказалось. Я побежал к баньке. Через плотную занавесь слабо просачивался свет. Но в ткани сияла маленькая прореха. Я придвинулся вплотную к стеклу и посмотрел через неё. Банька освещалась свечами, расставленными на полу. К обуявшему меня ужасу, на полке сидела абсолютно нагая Мария и держала в руках одну из колдовских книг. Внезапно она резко вскинула голову, подскочила с полка и в секунду глазом приникла к дыре в ткани с противоположной стороны окна. За короткое мгновение до этого, я разглядел, что зрачок у неё стал не обычной круглой формы, а как у козы, в виде прямоугольника. Суккуб злобно зашипел, а я, больше не мешкая, рванул к дому.

Но двери и запоры не спасли меня от разъярённой твари. Она прошла сквозь стены и вскоре парила надо мной, распластанным на кровати. Я не мог не то, что оказать сопротивления, даже пальцем пошевельнуть. Словно инсультник в глубоком парезе, лежал и смотрел. А чудовище выходило из себя от злости: «Вот что погубит вашу гнилую человеческую породу – проклятое любопытство! Не прислушиваетесь с малолетства к мудрости народной. Сказки не зря передаются из поколения в поколение. Вспомнил бы про царевну – лягушку. Чем тебе не суккуб земли русской? Ведь просила тебя не лезть в баню, когда я моюсь. Жил бы и дальше припеваючи. Плохо со мной было, когда я личиной Анькиной тебя морочила? Теперь умрёшь. Но не я убью тебя. Сам себя порешишь. Вот тебе моё проклятье: из дома не выйти больше, не выпустит он тебя, а жить тебе осталось до первого сна. Заснёшь – умрёшь. Прощай!»  И она исчезла. Все двигательные функции у меня сразу восстановились. Я тщетно бился в запечатанные проклятьем двери и окна. Потом смирился.