Утопия - Марина Дяченко

– Ну, в общем-то, – Виталий вроде бы заколебался, – диагноз… Все-таки хотелось бы понять, почему это произошло, да?

Лидка прикрыла глаза, хотя вокруг и без того стояла темень.

Да, она вошла в Ворота. Хотя поначалу не хотела. Потом решилась пересечь невидимую, несуществующую плоскость Зеркала… И на полпути испугалась. Замерла прямо под аркой.

Плоскость?

Проснулась пульсирующая боль в левой половине лба. Что там было, видение? Бред накануне обморока? Как будто в створе Ворот натянута блестящая сетка, паутина, местами рваная, местами идеально гладкая и сверкающая на солнце. И гул в ушах. Как если бы одновременно зазвучали два десятка нот, взятых на разных инструментах, и, что самое интересное, слаженно зазвучали…

– Ну, что-то припоминаешь? – тихо спросил Виталий. Прошелестел; лица его по-прежнему не было видно, но Лидка разом припомнила допросы, глаза-буравчики и весь прилагающийся антураж.

– Нет, – она сама не знала, зачем ей врать. Просто так, в отместку. Из вредности.

– Совсем-совсем ничего? Ну, воздух в баллоне стал кислый… Слюна выделялась сильнее обычного… Нет?

– Не помню, – упрямо сказала Лидка. Над горизонтом вставала бледная, немыслимых размеров луна. И усиливался ветер – предвестник завтрашнего шторма.

На другой день выходить в море сочли невозможным из-за сильного волнения. Петр Олегович записал в своем дневнике: «Анализ и сопоставление данных».

Начисто чертили чертежи и карты. Вместе смотрели видеопленку – сперва довольно четкое, даже художественное изображение, общий план, средний план, укрупнение, отъезд; потом сразу – пузыри, мечущиеся тени, черное дно катера. Лидка успела увидеть себя – безвольную куклу с вереницей пузырьков изо рта, с развевающимися, как у утопленницы, волосами. Покраснела, втянула голову в плечи; момент, когда она там, под водой, потеряла сознание, на пленку не попал. Хоть в чем-то повезло.

Перед обедом Лидка пошла бродить по поселку. Раньше она избегала таких прогулок, очень уж безысходные пейзажи открывались вокруг, очень уж страшным казалось разрушенное, навсегда покинутое жилье. Но сегодня стиснула зубы и пошла.

От Рассморта мало что осталось. Здесь побывал апокалипсис, и такой свирепый, будто ему кем-то велено было оказаться последним.

Груды битого, поросшего травой кирпича.

Пустая могила молодого летчика. Гнездо ласточек, прилепившееся под облупленным хвостом геликоптера.

Маленький клен, проросший из чьего-то выбитого окна.

Засыпанный песком колодец.

Отлично сохранившаяся кованая ограда. Железные стебли, цветы, даже, кажется, птицы. Калитка ведет в никуда.

Дорожный знак, предлагающий ехать только прямо. Оригинально, учитывая, что кругом пустырь. Столб изогнут дугой, чудом сохранившаяся стрелка указывает вниз. В землю.

Божья кара.

Лидка вспомнила проповедника, когда-то приходившего в лицей. Все, все погрязли во грехе, и кто знает, смилуется ли Он на этот раз и откроет ли Спасительные Врата, чтобы дать человечеству еще один шанс…

Она сунула руки в карманы узеньких шортов, когда-то бывших полноценными джинсами. Карманы были мелкими, ладонь не помещалась даже наполовину.

…Виталий долго смотрел на нее, не говоря ни слова. Лидка не отводила глаз. И только когда гэошник мягко спросил: «Ты действительно хочешь быть ученым?» – только тогда она покраснела так, что багровый след от маски слился, наверное, с кожей.

– Да, я хочу быть ученым! – сказала она с вызовом. – А ученый не должен пренебрегать гипотезами. Какими бы дурацкими они ни казались на первый взгляд.

– Это не гипотеза. – Виталий сочувственно улыбнулся. – Это так… фантазии. Кстати, ты действительно веришь в Бога? Или просто притягиваешь за уши?

Лидка молчала. На футболке у гэошника улыбалась желтая мышка.

– Божественная природа Ворот, – сказал Виталий с кривой усмешкой, – запрещенный для ученого прием. Этого мы не можем понять – ага, боженька постарался… так?

– Я не говорю «божественная», – пробормотала Лидка. – Но… Неужели так трудно проверить? Поднять архивы… За последние несколько циклов… столетий. Чем этот Рассморт… выделяется чем-то или нет? Было здесь что-то или нет?

– Было, – глухо сказал Виталий. Она была так растеряна и зла на него, что не сразу расслышала, вернее, не сразу поверила собственным ушам.

– Было, – повторил Виталий, глядя на белые буруны, превратившие море в подобие каракулевой папахи. – Два цикла назад, ты проходила это в курсе общей истории… здесь, в братской, гм, стране существовало исключительно нездоровое общественное устройство. Идиотский, уродливый тоталитаризм. Знаешь такое слово?

Лидка проглотила насмешку.

– Так вот… в тех условиях всячески поощрялось осведомительство. В том числе бытовое, на всех уровнях. Вплоть до доносов мужа на жену. Я видел здесь такие выдающиеся бумаги… – Он осекся. Устало улыбнулся, потом стер улыбку, будто ластиком. Посмотрел Лидке в глаза.

– Вы отрабатывали эту мою версию, – сказала Лидка шепотом. – Вы смотрели документы относительно Рассморта. Вы ТОЖЕ об этом подумали.

Виталий помедлил и кивнул:

– Не совсем так, как ты предполагаешь. Я действительно смотрел архивы… Все. Все данные по всем апокалипсисам, уж какие были. Относительно эпидемий. Неурожаев. Падежей скота. Сейсмических аномалий… И не только я. Мы искали… другую причину. Кроме той, что лежит на поверхности. Кроме разлома земной коры, смещения Ворот и затопления их морем. Мы просто так искали, для очистки совести.

– Нашли?

Виталий погладил мышку на своей футболке. На самом деле ему хотелось, наверное, помассировать грудь.

– Не знаю. Может быть, и нашли… Ничего такого, чтобы кричать «о!» и бежать к начальству за премией, а к человечеству – за бронзовым памятником. Но… Рассмортцы оказались патологически склонны к доносительству. На тысячу семьсот человек тогдашнего населения – две тысячи доносов.

– Сколько? – спросила Лидка, переводя дыхание.

– Две тысячи. За полтора года. При том, что люди были едва грамотны, ловили себе рыбу и делить им было в общем-то нечего. «Сасед такой-то сказал, что уж харашо бы этат вождь скарее сдох». – «Саседка такая-то говорила, что скарее бы эта власть перекинулась». – «Свекор сказал…» – «Невестка сказала…» – «Дед подтирался листовкой с изображением вождя…» и так далее. Не могу сказать, делались ли какие-то выводы… и кого арестовали по этим доносам, но вот сохранили их тогдашние службы – полностью. И в соседних поселках, которые отличались от Рассморта только по названию, пачки «документов» были не в два, не в три – в десять раз тоньше…

Виталий увлекся. Лидка подумала, что у себя в ГО он ведет, наверное, какие-нибудь курсы молодого бойца. Хороший рассказчик. Яркий.

– …И это все. Больше ничего. Никаких статистических пиков. Только эта, двухцикличной давности история. Причем с тех пор в живых осталось человек десять… старики. И все они… все они вошли именно в эти, так называемые малые Ворота. Все они там, – Виталий неопределенно махнул рукой в сторону каменного навершия, то исчезавшего под волнами, то подымавшегося непривычно высоко над водой.

По Лидкиной коже продрал мороз. Она на секунду ПОВЕРИЛА. Сперва аномальный выброс подлости, потом, через два поколения – изощренная расплата… Они там, за пропавшим Зеркалом. Что с ними там происходит?!

– Проняло, – сказал Виталий, внимательно за Лидкой наблюдавший. – Только… расслабься. В мире полным-полно гадостей, за которые никто не несет расплату. Я уверен, что убийцы Андрея Зарудного, не исполнители, а сами заказчики… что они прекрасно пережили мрыгу, спокойно вышли из Ворот и где-то топчут землю… Извини, если задел за живое.

Он смотрел на нее и улыбался. И как будто хотел сказать: а я что-то знаю. Знаю, но не скажу.

Она проглотила занозистый ком в горле.

– А… другие артефактные Ворота? По ним есть подобные… исследования?

Виталий вздохнул:

– Кое-где… кое-что. Версия «расплата» отрабатывалась нашим ведомством… и аналогичными ведомствами других стран, причем каждый, заполучивший на своей территории артефакт, не спешил делиться сведениями с соседом. Есть несколько свежих, засекреченных… а в основном старье. Когда артефакт стоит сотни лет – иди знай, кто там перед кем провинился. Смотри, дальфины!

Он показывал куда-то в покрытое «барашками» море, Лидка долго ничего не могла разглядеть и подумала даже, что это финт для завершения разговора. Но потом мелькнула черная точка, другая…

– Так близко от скал, – задумчиво констатировал Виталий. – При том, что штормит. Оно им надо…

Лидка молчала. Смотрела из-под руки.

– Знаешь, о чем я подумал? Дальфины – самые свободные существа. Только они не нуждаются в Воротах. Только они умеют переживать апокалипсис снаружи.