Мой дядя Бенжамен - Клод Тилье

Тусклый и неприветливый рассвет февральского дня едва окрасил стены дядиной комнаты, как он уже был на ногах. Тщательно одевшись и стараясь ступать осторожно из боязни разбудить сестру, он спустился вниз и только что собирался переступить порог, как почувствовал, что женская рука легла ему на плечо.

— Как, дорогая сестра! — смутившись, воскликнул он. — Вы уже проснулись?

— Скажи лучше, Бенжамен, вы еще не засыпали. Ты сам легко можешь понять, Бенжамен, как я страдаю при мысли, что ты уходишь отсюда, полный жизни, сил, надежд, а вернешься сюда, может быть, пронзенный шпагой на руках друзей. Итак, твое решение неизменно, ты решил драться? Но подумал ли ты прежде, чем решиться на это, о том трауре, которым твоя смерть окутает этот печальный дом? Когда прольется последняя капля твоей крови, для тебя наступит конец всему. Но для нас! месяцы, годы пройдут, пока утихнет наша печаль, и на твоем могильном кресте уже успеют высохнуть капли смолы, а наши слезы не перестанут струиться.

Дядя хотел уйти, может быть, он плакал, но бабушка удержала его за полы камзола.

— Спеши же на кровопролитное свидание! — воскликнула она. — Ты, лютый зверь, не заставляй господина де Пон-Кассе ждать себя. Может быть, твоя честь требует того, чтобы ты ушел, не обняв на прощанье сестры, но возьми от меня хоть ладанку, которую мне принес дяди Гильомо; она предохранит тебя от той опасности, навстречу которой ты так безрассудно стремишься.

Дядя положил ладанку в карман и скрылся.

Он побежал в гостиницу и разбудил господина Менкси. Затем, захватив по дороге Артуса и Пажа, они направились завтракать в кабачок, неподалеку от Бёврон. Дядя, если ему суждено было пасть, не хотел умирать с пустым желудком; он уверял, что душа, которая предстанет перед божьим судом под хмельком, смелее и потому лучше сможет защитить себя, чем та бедная душа, которая с утра напилась лекарственных трав да сахарной воды. Сержант также присутствовал за завтраком. Когда приступили к десерту, дядя попросил его отнести к месту дуэли стол, коробку и два стула и разжечь костер из тычин соседнего виноградника; затем он заказал кофе.

Господин де Пон-Кассе и его друг не заставили себя долго ждать.

Сержант радушно встретил их у своего бивуака.

— Господа, будьте любезны, — сказал он, — присядьте и обогрейтесь. Господин Ратери просит вас простить его за опоздание, он сейчас завтракает с секундантами и через несколько минут будет к вашим услугам.

И на самом деле, через четверть часа появился Бенжамен, держа под руку господина Менкси и Аргуса и распевая во все горло:

«Клянусь, он не солдат, когдаНе мастер пить вина».

Подойдя ближе, он учтиво поклонился противникам.

— Сударь, — высокомерно обратился к нему господин де Пон-Кассе, — мы ждем вас уже двадцать минут.

— Сержант должен был объяснить вам причину моего запоздания, надеюсь, вы нашли ее уважительной?

— Вас оправдывает только то, что вы человек простого звания и, повидимому, в первый раз имеете дело с дворянином.

— Что делать! У нас, людей простого звания, создалась привычка всегда после завтрака пить кофе, и только потому, что вы именуетесь виконтом де Пон-Кассе, мы не намерены от нее отказываться. Кофе очень полезно, оно приятно настраивает и возбуждает мозг, заставляет усиленно работать ум, и если вы сегодня утром еще не выпили кофе, то наше оружие не равно, и я, по совести говоря, даже сомневаюсь, имею ли я право скрестить с вами оружие.

— Смейтесь, смейтесь, сударь, сколько угодно, хорошо посмеется тот, кто посмеется последний. Я предупредил вас.

— Сударь, я утверждаю серьезно, что кофе — возбуждающий напиток, этого мнения придерживаются многие медицинские светила, я сам часто прописываю его при некоторых заболеваниях.

— Сударь!

— А ваш гнедой с подпалинами жеребец? Почему его здесь нет? Не болен ли он?

— Сударь, — прервал Бенжамена второй мушкетер, — прекратите ваши шутки, вы, вероятно, забыли, для чего мы здесь сошлись.

— А! Это вы — номер второй? Я в восторге, рад возобновить наше знакомство. Нет, вы ошибаетесь, я очень хорошо помню, для чего мы пришли сюда, и доказательством служит, — добавил он, указывая на стол и стоящую на нем коробку, — то, что я все приготовил для того, чтобы достойно принять вас.

— Какое отношение имеют все эти фокуснические приготовления к поединку на шпагах?

— А то, что я дерусь не на шпагах, — ответил дядя.

— Сударь, — ответил де Пон-Кассе, — я оскорбленная сторона, и за мной право выбора оружия, и я выбрал шпагу.

— Сударь, — ответил Бенжамен, — я оскорбленная сторона, и за мной право выбора оружия, и я выбрал шахматы.

И, открыв ящик, он вынул из нее шахматную доску и пригласил дворянина занять место.

Господин де Пон-Кассе побледнел от гнева.

— Не собираетесь ли вы меня морочить! — воскликнул он.

— Нет, — ответил дядя. — Всякий поединок — игра, в которой два человека ставят на карту свою жизнь. Почему нельзя ее с тем же успехом разыграть в шахматы, с каким ее разыгрывают на шпагах? Но если вы не уверены в себе как в шахматном игроке, то я согласен разыграть ее в экарте или триумф. Желаете на пять очков и без реванша? Мы сыграем быстро.

— Я явился сюда, — еле сдерживая свой гнев, ответил де Пон-Кассе, — не для того, чтобы разыгрывать свою жизнь, как бутылку пива, а для того, чтобы шпагой отстаивать свою честь.

— Знаю, — ответил дядя, — вы хотите этого потому, что чувствуете себя сильнее меня в фехтовании, я же берусь за шпагу только тогда, когда привешиваю ее к поясу. Так вот оно, ваше дворянское великодушие! Ответьте мне, согласились бы вы драться с косцами на косах и с молотильщиками цепами?

— Вы будете драться на шпагах! — вне себя воскликнул де Пон-Кассе. — Если же нет… — добавил он и взмахнул хлыстом.

— Если же нет? то…

— То я рассеку вам физиономию хлыстом.

— Вы знаете, чем я отвечаю на ваши угрозы, — ответил Бенжамен. — Нет, сударь, эта дуэль произойдет не так, как вы того желаете; если же вы будете настаивать на этом, то я решу, что у вас были по отношению ко мне вероломные намерения, и буду уверять всех, что вы хотели использовать свою ловкость головореза, заманили меня в ловушку и явились сюда не с тем, чтобы отстаивать свою жизнь, а с тем, чтобы изувечить меня, и буду считать вас, милостивый государь, трусом, да, трусом! трусом! трусом!

Дядя звонко отчеканивал каждое слово.

Дворянин от всех этих оскорблений потерял самообладание и, выхватив из ножен шпагу, ринулся да Бенжамена. Дяде пришлось бы плохо, если бы не пудель. Бросившись на де Пон-Кассе, он отклонил лезвие в сторону. Сержант отозвал собаку.

— Господа! — воскликнул дядя. — Я буду драться на поединке только потому, что не желаю, чтобы этот человек стал убийцей.

Он в свою очередь взмахнул шпагой и, не отступая ни на шаг, выдержал яростный натиск противника. Сержант, видя, что Бенжамен не пускает в ход его приема, топтался на снегу, как привязанный к дереву конь, и чуть не вывихнул себе руки, вертя кисть тем движением, каким, по его мнению, Бенжамен должен был обезоружить противника. Ошеломленный неожиданно оказанным ему сопротивлением, господин де Пон-Kacce потерял присущее ему хладнокровие и ловкость. Он уже больше не заботился о том, чтобы отразить удары противника, а лишь о том, чтобы пронзить его шпагой.

— Господин де Пон-Кассе, — сказал Бенжамен, — с вашей стороны было бы благоразумнее согласиться на партию в шахматы. Вы еще ни разу не парировали удара, и только от меня зависит ваша жизнь.

— Так убейте меня! — воскликнул мушкетер. — Вы только для этого и пришли сюда.

— Предпочитаю обезоружить вас, — ответил дядя.

И быстро подведя свое лезвие под лезвие противника, он ловким ударом своей сильной руки отбросил шпагу на середину лужайки.

— Очень хорошо, браво! — закричал сержант. — Я никогда не забросил бы ее так далеко. Если бы вы поупражнялись со мной месяцев шесть, то Франция не имела бы лучшего бойца на шпагах.

Господин де Пон-Кассе пожелал продолжать поединок, секунданты воспротивились этому, но дядя сказал:

— Нет, господа, он прав, один раз в счет не идет, и он имеет право требовать реванша. Пусть этот господин получит удовлетворение, которого требует.

Противники вновь стали в позицию, но при первом же выпаде Бенжамена шпага де Пон-Кассе полетела на дорогу, и он побежал за ней.

— Я приношу мои глубочайшие извинения за доставленное вам беспокойство, господин виконт, — насмешливо сказал дядя. — Но вы сами виноваты. Если бы вы согласились на партию в шахматы, то вам не пришлось бы так утруждать себя.

Мушкетер в третий раз приготовился к нападению.

— Довольно! — закричали все в один голос. — Вы злоупотребляете великодушием господина Ратери.