Полдень, XXI век (апрель 2011) - Коллектив авторов

– В Турцию и обратно, порожняком. С пассажиром.

– Гонорар? – лениво осведомился Краснов.

– Пока не знаю. Рувим всякий халоймес предлагать не станет. Платят золотом, с задатком. Но могут быть сложности.

– Что за сложности?

– Например, пострелять придётся.

– Это можно, – отозвался после минутного раздумья грек. – В кого?

– Как придётся.

– Тоже можно. Фелюга на месте, поплывём.

Фелюгой называл Лука Ставрос неприметный, но вместительный баркас с обшарпанными бортами и покосившейся рубкой. Баркасом все трое владели совместно и неказистый внешний вид поддерживали намеренно. Мотор на баркасе был, однако, отменный, его Луке под заказ доставили из Греции родственники. Они же, несмотря на родство, содрали приличные деньги, но мотор того стоил и за три ходки окупился.

– Так шо, соглашаться? – Моня поскрёб трёхдневную щетину и сплюнул в угол. – Ты как, благородие?

– Отчего ж нет, – кивнул Николай. – Соглашайся, конечно.

Пробудившись, Лёва Задов первым делом схватился за раскалывающуюся от скверной похмельной боли голову. Затем перелез через задастую и грудастую, похрапывающую с присвистом брюнетку, попытался вспомнить, кто такая, не вспомнил и, бранясь вслух, потащился к дверям. Увесистым пинком их распахнул и вывалился в прихожую.

Зяма Биток, состоящий при Лёве ординарцем, начальником штаба и вообще правой рукой, при появлении начальства вскочил, сноровисто наполнил огуречным рассолом пузатую расписную кружку, молча поднёс.

– Чего слыхать? – Задов с трудом зафиксировал кружку в трясущихся с перепою руках.

– Грицка с Панасом шлёпнули.

– Что?! – Лёва не донёс рассол до рта. – Как шлёпнуш I? Кто?!

– Постреляли, – доложил Зяма. – Оба ещё тёпленькие. Кто – неведомо, но, говорят, видели там одного.

– Какого «одного»?

– Пока не знаем. Но узнаем.

Был Зяма человеком основательным и дотошным – если сказал, что узнает, можно было в том не сомневаться. Лёва, кривясь от горечи, опростал кружку с рассолом, закашлялся. Биток вежливо похлопал ладонью по спине. Кашель прекратился. Лёва шумно отплевался, затем отхаркался.

– За бабу что слышно? – спросил он.

– Ищем бабу.

– Ищем, свищем, – передразнил подчинённого Задов. – А толку?

– Найдём.

Лёва смерил Битка недовольным взглядом. Бабу найти было необходимо, и как можно скорее. Казалось бы, чего проще: её каждая собака в Одессе знает. Ещё бы, не шикса какая-нибудь с Привоза, а настоящая актриса. Хотя… В том, что настоящая, Лёва в последнее время сомневался. Слишком оборотиста для оперной певицы оказалась Полина Гурвич. Впрочем, полукровки – они такие. Сами евреи говорят, что полжида это как два целых.

– Ты вот что, – произнёс Лёва решительно. – Хлопцам скажи, что кто бабу найдёт, тому от меня будет приятно. Так и передай. И вот ещё: если живьём не дастся, пускай её где найдут, там и шлёпнут, понял? И за этого разузнай, который Грицка с Панасом. Всё понял?

Зяма кивнул и, вышибив задом входную дверь, удалился. К обеду он вернулся, выставил из дома утомившую начальство грудастую брюнетку, откупорил заткнутую тряпицей бутыль с мутной жидкостью, разлил в гранёные стаканы и доложил:

– Панаса с Грицком уже отпели.

– За помин души, – Лёва покрутил нечёсаной башкой, опрокинул в рот стакан с мутной жидкостью. – Ну? И кто их заделал?

– Есть один такой. Фамилия ему Перельмутер, но зовут больше по кличке – Моня Цимес. Человек, говорят, серьёзный, и из серьёзной семьи. Я его старшего брата знал, Янкеля, гоп– стопником тот был, известным. Сгинул где-то, а Моня теперь вроде как заместо него. Только на гоп-стопы не ходит, коммерцией занимается. Той, которая без вывески.

– Без вывески, говоришь? – Лёва поморщился. – Ты за бабу хлопцам передал?

– Передал.

– Так сходи ещё передай. Теперь за этого Моню. Чтобы как появится, с ним церемоний не разводили.

– Легко сказать – появится. Он наружу-то вылезает как крот из норы, раз в год по обещанию. Погуляет мало-мало, нырнёт под землю, и нет его.

– Так пускай из-под земли выроют, – саданул кулаком по столешнице Лёва.

– Такого выроешь. Хотя… Говорят, что у него дела тут с одним. Есть такой, зовут Рушим Кацнельсон. Человек божий. И я подумал, надо бы поставить за этим Рувимом ноги.

– Да ставь хоть что, – досадливо буркнул Задов. – Хоть ноги, хоть руки. Результат чтоб был!

Вечер стоял мирный, по-довоенному томный. Молодцевато глядел с пьедестала дюк Ришелье, по-старому ворковали голуби, а город насквозь пропитался запахом осеннего палого листа. И ночь спустилась на Одессу такая же тихая, прозрачно-ясная, с деликатными фонарями и с морским шорохом.

Запряжённая парой не слишком резвых жеребцов биндюга, скрипя рассохшимися рессорами, протащилась по Ольшевской. На углу с Коблевской биндюжник, до ассирийской смуглости загорелый блондин в белой холщовой рубахе, придержал коней.

Бородатый сухопарый мужчина в чёрном лапсердаке и чёрной же широкополой шляпе отделился от стены углового дома, сделал десяток быстрых шажков и оказался перед повозкой.

– Вам п» швет от А» гона, – сообщил бородатый. – Я – «Гувим.

– Надеюсь, Арон здоров, – отозвался на пароль загорелый биндюжник. – Садитесь.

Бородатый скользнул в повозку. Через мгновение она тронулась и потащилась по Коблевской.

У дома Папудовой пассажир вылез, биндюжник остался на козлах. Рушим подобрал с земли пригоршню мелких камешков, примерился, запустил один в окно второго этажа.

Через пять минут в дверях показалась женская фигурка. Биндюжник гулко сглотнул слюну, когда тусклый свет из окна упал девушке на лицо.

– Неужели это вы, Полина? – тихо спросил он.

– Вы меня знаете? – встревоженно отозвалась девушка и шагнула ближе. – Боже мой! Николя… Вы…

– А ну, стоять! – не дал Полине закончить фразу голос из темноты. – Стоять, сучьи дети!

Биндюжник с нехарактерным для людей его профессии именем Николя, не изменившись в лице, обернулся на голос. Из ближайшего двора, на ходу срывая с плеч винтовки, бежали трое.

– В телегу! – коротко бросил биндюжник. – Быстро! Ну!

Девушка, оцепенев от страха, не сдвинулась с места.

Бородатый Рувим шарахнулся к стене, неразборчиво забормотал молитву.

Оттолкнувшись, биндюжник слетел с козел, рывком распахнул дверцу повозки, подхватил Полину, забросил её вовнутрь.

– Стоять, гад!

Николя оглянулся. Троица была уже в двадцати шагах. Передний ещё бежал, двое остальных наводили берданочные стволы.

Биндюжник, так и не изменившись в лице, пал на одно колено. Полы холщовой рубахи распахнулись, наган, казалось, сам прыгнул в левую руку, маузер – в правую. В следующий момент винтовочные выстрелы слились с пистолетными. Захлебнувшись кровью, сполз по стене Рувим Кацнельсон.