Падение Адама - Сандра Браун

— Я проходила твое унизительное испытание, так?

— Не ты, а Лайла, и прошла его отлично. Ты проиграла.

Лукреция презрительно поджала губы.

— Если уж вспоминать избитые фразы, то твоя привязанность к этой сквернословящей шлюшке просто смешна и умильна до слез. Любой мужчина в твоем положении вообразил бы, что влюблен в своего физиотерапевта.

— Ты почти дословно повторила ее слова. Но думаю, вы обе ошибаетесь.

— И ты еще гордишься своим умом, — с пренебрежением отозвалась она. — Неужели ты не видишь, что это единственная женщина, доступная тебе?

— Ты тоже была доступной, Лукреция, — мягко напомнил он. — Но я ведь не захотел тебя, не правда ли?

— Говнюк!

Несколько озадаченно он заметил:

— А ты еще обвиняла Лайлу в сквернословии!

— Она одевается, как проститутка!

— Ты изо всех сил пыталась продать себя.

— Не верю, что ты в самом деле хочешь ее.

— Да, хочу, — произнес он, и лицо его расплылось в улыбке. — И намерен поймать ее на слове.

Из окна своей комнаты Лайла наблюдала, как Пит распахнул перед надменной Лукрецией заднюю дверцу автомобиля. Когда та уселась, он занял место водителя. Бедный Пит! Ему придется до аэропорта терпеть ее общество, вряд ли она в хорошем расположении духа.

Что касается Лайлы, то она была на седьмом небе.

Она преодолела все препятствия, стоявшие перед Адамом на пути к выздоровлению: сначала ярость, затем глупую детскую влюбленность, его сочувствующую союзницу. Всегда найдутся друзья или родственники больного, которые стремятся отменить наставления физиотерапевта. Несмотря на то что вызваны они любовью и состраданием, для пациента они вредны.

Хочется надеяться, что они с Адамом видели Лукрецию в последний раз. Теперь все пойдет как по маслу.

Правда, осталась еще одна маленькая неувязка личного плана, но Лайла решила вернуться к этой проблеме в будущем.

Она подождала, пока машина скроется в сумерках и постучалась к Адаму. Услышав приглашение, она вошла и остановилась на пороге, неожиданно для себя придя в смятение.

— Она уехала.

— Скатертью дорожка.

— Ты не скорбишь? — недоуменно покачала она головой.

— Гора с плеч.

— Объяснишь, в чем дело?

— Нет.

— Пришлось изрядно повоевать?

— Нет слов.

— Вот черт! А так хотелось услышать пикантные подробности вашей баталии.

— Жаль тебя разочаровывать. — Адам широко улыбнулся. — Но отложим все до следующего раза. На сегодня с меня хватит Лукреции, сыт по горло.

Втайне ликуя от его слов, Лайла делилась впечатлениями:

— Она весь дом вверх дном перевернула, пока собирала вещи и готовилась к отъезду. Поэтому пришлось отложить занятия до ее отъезда.

— Я так и понял. Но сейчас, коль скоро ты уже здесь, не заняться ли нам снова брусьями?

Она осторожно, кончиками пальцев, постучала себя по голове.

— Я не ослышалась? Не ты ли тот самый пациент, который сегодня утром устроил такую шумиху из-за брусьев?

— Я переменил свое отношение.

— Ясно. Итак…

— Погоди-ка. Где мой плакат? Который Лукреция обозвала «бельмом на глазу, оскверняющим эти стены».

— Вот сука! — воскликнула Лайла, уперев руки в боки. — Так назвать мой плакат! И что ей не понравилось в картинке, где изображены женщина и корзина с фруктами?

— Думаю, дело не в этом. Просто ей не по душе непосредственное сочетание женщины с бананом.

— Видимо, просто нет вкуса.

— Где же она? — спросил Адам, тихонько потешаясь над ее раздражением.

— У меня. Она велела Питу выбросить картинку, а тот притащил ее мне.

— Тащи ее обратно.

В некотором замешательстве, но чрезвычайно польщенная, Лайла сходила к себе и вернулась с картинкой в руках. Повесила ее на тот же самый гвоздь, который сама вбивала в стену.

После того как она поправила раму, он удовлетворенно произнес:

— Вот так гораздо лучше. А теперь начнем.

Они направились к брусьям. Руки действовали куда лучше, чем утром, да и с ногами дело уже пошло на лад.

Она даже вынуждена была остановить его:

— Адам, ты просто изнуряешь себя.

— Еще пять минут.

— Что толку в завтрашнем дне, если ты исчерпаешь все силы сегодня?

— Я вовсе не изнурен, а просто возбужден.

Наконец, она уговорила его вернуться в кресло.

— Давай пропустим упражнения на столе. Отправляйся в кровать. Я сделаю тебе растирание и оботру губкой.

После растирания и обтирания, когда она пожелала ему спокойной ночи, он, невинными глазами уличая ее во лжи, спросил:

— А как насчет всего остального?

— Остального?

— Уроков супружеской жизни с целью развлечения и продолжения рода, которые я должен так хорошо усвоить с твоей помощью. — Его голос снизился до хриплого шепота. — Когда мы начнем работать над этим?

9

Лайла не ответила.

Он немного подождал и поторопил с ответом:

— Ну?

— Что ну?

— Когда начнем лечение? — Приблизившись, он обнял ее за шею. — Думаю, сейчас.

Она натянуто улыбнулась:

— Ты подумал, я серьезно?

Он сощурился и кивнул.

— Да, думаю, серьезно.

— Это лишь еще одно подтверждение того, как человек может заблуждаться. Я говорила просто так, разглагольствовала, лишь бы зубы заговорить, как выражался мой папа. Обыкновенная уловка, чтобы отделаться от Белоснежки. Она же свела на нет все, что мы сделали. Она все разрушала. Что головой качаешь?

— Брось сиюминутные оправдания, Лайла. Ведь это задело тебя за живое, ты расстроилась. И без всякого умысла ты высказала именно то, что думала. Просто выпалила сгоряча.

Непроизвольно и как-то очень нервно Лайла облизнула губы. Адам провел большим пальцем по ее нижней губе. Она попыталась увернуться, но он не отнял руки.

— Слушай, Кэйвано, я ведь пыталась обдурить ее. Ты что, шуток не понимаешь?

— Понимаю, когда шутят. Но ты не шутила.

— Откуда ты знаешь?

Он выпрямился и приблизился к ней настолько, что обжег ее своим дыханием.

— Потому что ты хочешь меня.

— Ничего подобного!

— Ты неделями устраивала это представление. Мне не оставалось ничего другого, как предоставить тебе действовать самой. — Он послал ей воздушный поцелуй. — Теперь моя очередь действовать.

— Я не позволю…

— Заткнись, Лайла.

Он рывком привлек ее к себе. Несколько раз грубо и жестко попытался своими губами разжать ей рот, пока ее губы не сделались податливыми. Впиваясь в нее, он прошептал:

— Открой рот.

— Адам…

— Спасибо. — Он все глубже устремлялся в этот сладостный и влажный жар.