Разрыв франко-русского союза - Альберт Вандаль

На неблагоразумие начать дело указывало ему и поведение Австрии. В Петербурге очень скоро заметили, что Австрия уклоняется от союза. Неизвестно даже, отправлена ли была из Петербурга составленная для переговоров о союзе секретная инструкция от февраля месяца, так как поведение Меттерниха и его правительства делали ее бесполезной[139]. Тогда Александр перешел к другому плану. Он решил, что будет добиваться от Австрии только пассивного соучастия; что попросит ее присутствовать в качестве равнодушной зрительницы при том, что будет происходить вокруг нее; потребует только, чтобы в случае необходимости она допустила учинить над собой лестное насилие и не отказалось от княжеств, если русское правительство предложит их ей, когда решено будет занять для восстановленной Польши Галицию. От имени царя Кошелев предложил австрийскому послу Молдавию до Серета и всю Валахию. Дабы получить от императора Франца обещание соблюдать нейтралитет и выведать его намерения, Александр собственноручно написал ему письмо и поручил Штакельбергу на словах дать по этому вопросу разъяснения.[140]

Русская колония в Вене изо всех сил поддерживала эти шаги. Женская милиция была поставлена на ноги. Ее деятельности был предоставлен специальный предмет. Сильным врагом России в Австрии был эрцгерцог Карл, пользовавшийся в народе и армии исключительным уважением. Славный противник Наполеона, несмотря на то, что был побежден при Ваграме, искренно примирился со своим победителем и толкал Австрию в сторону Франции. Чтобы изменить его симпатии или, по крайней мере, свести на нет его влияние, задумали женить его, дав ему в жены глубоко преданную России принцессу. Как помнят, у императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, была сестра, которая постоянно жила при ней, принцесса Амелия Баденская. Тотчас же были пущены в ход всякого рода влияния, чтобы приковать этого геркулеса к ногам немного зрелой Омфалы.

Русская императрица вступила в союз с австрийской, имевшей страсть устраивать браки[141] и всей душой отдавшейся этому делу, в котором сумели заинтересовать ландграфиню Баденскую и королеву Баварскую. Эта женская лига поручила духовнику эрцгерцога Карла внушить ему, что ему необходима подруга, дабы оживить его неприглядное существование и покончить со скукой слишком затянувшейся холостой жизни. Главное затруднение состояло в том, чтобы заручиться согласием императора Франца на брак, который мог рассердить его грозного зятя. Чтобы восторжествовать над его опасениями, пустили в ход игру на чувствах. Его уверили, что эрцгерцог Карл безумно влюблен в принцессу Амелию, и добрый император дал себя убедить, что, препятствуя предполагаемому браку, он сделает несчастным своего кузена. Но ввиду того, что ни тот, ни другой из будущих супругов не имели большого состояния, он обещал дать свое согласие только при условии, если найдут способ обеспечить материальное положение, соответствующее их рангу. Он лично не мог взять этого на себя, “так как у него много детей, которых нужно пристроить”.[142] Была только одна возможность удовлетворить это требование, это – обратиться к герцогу Альберту Саксонскому, которому эрцгерцог Карл приходился племянником и был его наследником. Герцог Альберт был богат и стар. У него была любовница, которая имела на него влияние. Эту-то даму и заставили действовать, обратясь к ней через офицера, которому она благоволила в прежние годы, и в результате герцог обещал обеспечить судьбу своего племянника, выдав ему вперед, в счет наследства, часть имущества. Таким образом, препятствия устранялись одно за другим, и, по-видимому, все шло на лад, как вдруг, еще прежде, чем австрийское правительство решило прекратить дело, по сигналу, пришедшему из Тюльери, крайне сухой ответ Меттерниха на политические предложения России отнял у этого вопроса всякое значение.[143]

Предложение Кошелева и письмо царя встревожили Меттерниха. За несколько дней до этого у него был разговор с Штакельбергом, который заставил его призадуматься. Русский посол сообщил ему по секрету, что знает тайну своего государя и, показав ему в доказательство “письмо, написанное целиком” рукой Александра, намекнул на некоторые возможные в будущем обстоятельства. “Во время моего разговора с ним, – писал Меттерних своему повелителю, – я уловил некоторые обороты фразы, заставляющие меня думать, что в один прекрасный день при известных обстоятельствах занятие Галиции может свершиться без нашего согласия”.[144]

Меттерних не считал возможным слишком решительно впутываться в рискованное предприятие, от которого Австрия могла понести непосредственный, прямой вред, тогда как выгоды его были весьма сомнительны. Он испросил разрешения предупредить Штакельберга, что всякий захват территории будет рассматриваться “как объявление войны”, и сверх того в случае надобности заявить, что сосредоточение русских войск возле Галиции и Буковины, слух о чем уже дошел до Вены, кончится тем, что вынудит австрийского императора мобилизовать свои войска и поставить их на военную ногу.[145]

Итак, отваживаясь на нападение, Александр столкнулся бы не только с варшавской армией, но и с австрийскими силами. Но и этим не исчерпывались его ошибочные расчеты. В это же самое время он ясно заметил эволюцию Бернадота, который, по всем данным, готовился повернуться к нему спиной и направлял свои взоры к Франции. Кокетство наследного принца со своим прежним повелителем, его неблаговидные походы, дружба с Алькиером, приказ всем шведским дипломатам стараться быть в наилучших отношениях с французскими коллегами, – все это не могло ускользнуть от проницательности русских агентов. Недовольство Александра по этому поводу сказалось фальшивыми отношениями к стокгольмскому кабинету, и царь сразу же покончил со своими надеждами на Швецию.[146]

В Пруссии, где кабинет упорно вел двойственную игру, король проявлял много добрых чувств и мало желания действовать. Он исходил из той мысли, что, рискнув ввязаться в войну, он неизбежно погибнет, если только Пруссия, с тыла поддержанная Россией, не будет при этом поддержана и прикрыта с левого фланга Австрией. Но он знал, что Австрия, безусловно, отказалась вступить в новую коалицию. Мало того, доверяя преувеличенным донесениям, он даже думал, что Меттерних и его повелитель бесповоротно перешли на сторону Наполеона и просили только разрешения изменить европейскому делу. Через тайных посредников он приказал сообщить это в Петербурге и настойчиво советовал быть благоразумными.[147] Сверх того, во многих местах Германии, рядом с упорной ненавистью к Франции, нетрудно было заметить течение, неблагоприятное России. Причиной тому был запретительный указ. Закрытием ввоза товаров в Россию по суше эта суровая мера вредила не одной только Франции. Она нанесла существенный вред немецким торговле и промышленности, терявшим один из главных рынков. В промышленных странах, например, в Саксонии, этот экономический разрыв был встречен с негодованием. Он вызвал жалобы и жестокие упреки и навлек на царя своего рода непопулярность.[148] Александр видел, как со всех сторон поднимались и заграждали ему путь непредвиденные преграды.