Удалить эту запись? - Лариса Романовская

class="p1">Это была такая обычная фраза. Из обычной жизни.

Мы соврали собаке.

Когда мы вошли в квартиру Ирины Болеславовны, Лилька сидела на кухне у телика и мотала темарик из соседкиных ниток. Она смотрела сериал. Не наш с ней любимый, а какой-то дурацкий комедийный, из тех, где тебе подсказывают, в каком месте надо ржать.

И было видно, что ей ни разу не смешно, а страшно.

Когда мы вошли в квартиру и моя мама включила свет в комнате, Л закрыла голову ладонью. Боялась, что ее сейчас ударят.

Мам сразу сказала:

— Я тебя не выдам.

Я боялась смотреть на Лильку. Она тоже меня в упор не замечала. Выключила у телика звук, мотала темарик, слушала мою мам. А та говорила, что Лильку ищут. Что она готова вести переговоры с Лилькиными родителями, как посредник с террористами.

Лилька сказала:

— Они вас слушать не станут. Вы им никто.

Мам спросила:

— А кого они будут слушать, как ты думаешь?

Лилька молчала. Думала. И я думала. Хотя меня никто не спрашивал. А на экране ржали персонажи. Хорошо, что без звука. Двигались, как в аквариуме.

Я Лильку спрашиваю:

— А ты рыб покормила?

Она пожала плечами. И я пошла проверять рыб. С ними все было в порядке. Я хотела войти обратно в кухню, но замерла. Услышала, как моя мама спрашивает Лильку:

— А почему ты раньше никому не говорила про отца?

— А он мне айфон подарил.

Моя мама ничего не ответила. Она теперь тоже знала, как Лилька нас шмонала из-за этого айфона.

Вот это было самое страшное, мне кажется. Не синяки и не то, как у Лильки дрожали пальцы. А что она про себя как про вещь думала. Себя оценила в стоимость айфона. Я не знаю. Вдруг бы я тоже так могла, если бы со мной такое произошло?

Я вошла в кухню, но меня никто не замечал. Тогда я включила чайник.

Они обе вздрогнули. Моя мама сказала:

— Ирина Болеславовна просила сюда никого не водить.

Это было как взрыв лампочки. Как взрыв в кинофильме. Мама же обещала, что не будет возвращать Лильку к родителям! Но она добавила:

— Можно я позвоню человеку, которому я доверяю? Мы сейчас туда пойдем.

Все зависело от Лильки. Она кивнула. Не сразу и очень быстро, будто боялась, что передумает.

И тогда моя мам вытащила свою мобилу. Мне казалось, что мама движется медленно, как под водой. У меня сердце тоже шевелилось как-то странно, и не получалось как следует вдохнуть. И я очень боялась смотреть на Л.

Моя мама сказала:

— Вера Мироновна? Это Эля из одиннадцатого «Б». Можно мы к вам сейчас зайдем?

Мама всю жизнь училась в «Б», я знаю.

Я посмотрела на чужой будильник на чужом подоконнике. Была половина девятого вечера. А я думала, что сейчас уже полночь. Или больше.

Было слышно, как вверх едет лифт. Останавливается на нашем этаже. Я испугалась, что это полиция. Но это наша соседка и ее хаски Фил. Я знаю, как он лает. И как Марсик отвечает ему. И отсюда даже слышно, как Марсик чешет ухо и стучит остальными лапами об наш пол — здешний потолок. Мне было не по себе. Будто мы находились в чужом доме, набитом призраками. Или просто пришли кого-то грабить. Я спросила:

— Зачем ты ей позвонила?

Мама сказала:

— Потому что она меня спасла.

И добавила, что «ваша Вера Мироновна — единственный нормальный человек в этой чертовой школе».

Лилька закричала, что ВМ ее сдаст родителям. Моя мама пообещала, что нет. Что ВМ — наша классная руководительница. Официальное лицо. Родители должны ее слушаться. И что ВМ хорошо разбирается в вопросах опеки. И в ювенальной юстиции.

Лилька спросила:

— А далеко идти?

Мам сказала, что нет. До метро, а потом еще столько же дальше.

Я вспомнила, что, оказывается, знаю, где живет ВМ.

Мне Юля рассказывала про их с мам детство: однажды кто-то позвонил в школу и сказал, что в ней заложена бомба, их всех эвакуировали. Была зима. Никто не знал, через сколько начнутся занятия. И ВМ потащила их всех к себе. Всю группу. И даже немного второй группы — всех, кто жил далеко и у кого не было ключей от дома. И они грелись у ВМ и пили чай. А она не была их классухой, кстати!

Мам вызвала такси. Чтобы нас никто не заметил на улице. Это уже напоминало детективный сериал. И я бы обрадовалась бы. Если бы Лилька на меня смотрела. А она мотала темарь и смотрела только на нитки Ирины Болеславовны. Пока мам говорила с диспетчером такси, я спросила:

— Лилька, ты на меня сердишься?

Она тогда и сказала, что я предательница и что она меня ненавидит.

Но ведь…

Мы бы одни не справились!

Наверное, я могла бы остаться дома, раз Лилька меня видеть больше не хочет. Но я все равно поехала. Мне хотелось защитить Лильку, хотя сейчас было поздно.

Когда мы сели в такси, мам сказала:

— Вера Мироновна предложила у нее переночевать.

Лилька ответила:

— Я чего, совсем чеканутая?

А мам ей:

— А я у нее жила, когда идти было некуда.

Я про это не знала, кстати. Страшная семейная тайна, блин. Во веки веков и во имя Луны!

Лилька промолчала. Таксист сказал, чтобы мы обе пристегнулись.

Наша ВМ живет в точно таком же доме, что и я. И во дворе у нее, кстати, чужая школа. А она работает в нашей. Почему?

У подъезда мам перезванивала, уточняла код домофона и этаж. А я мерзла. Скучала по тем временам, когда мы с Лилькой не были в ссоре. Мы сейчас от машины до подъезда порознь шли, обгоняли друг друга, чтобы не вместе. И я боялась поскользнуться. Не боли, а что Лилька меня не подхватит за локоть, если я падать начну. Хотя, может, наоборот, она не выдержала бы, помогла. И мы бы помирились.

Я не помню номер этажа и саму квартиру Веры Мироновны. Помню, что мы из лифта свернули не в ту сторону сперва. Мам вдруг засмеялась:

— Я здесь шестнадцать