Брат гули-бьябона. Рассказы и повести о снежном человеке. Том II - М Фоменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сиди спокойно, любезнейший капитан, — сказал профессор. — Мы никого не встретим в этом зеленом океане.
— Я выбираю, — ответил Ли Чан, — место для остановки.
У высокого кургана китаец развернул машину, и путники расположились в тени. Снимая кошмы и брезент, путешественники вдруг ясно услышали гул автомобиля. Из-за кургана выехал «додж». Висковский узнал вчерашнего кинооператора. Сорвав с головы пеструю тюбетейку, Телятников ликующе взмахивал рукой:
— Привет, друзья! А я вас все-таки нагнал. Куда вы так быстро несетесь? У вас смешной шофер. Настоящие тонки! Вы, вероятно, намерены обедать? Очень хорошо, я тоже чертовски проголодался!
В ЖЕЛТОЙ ПУСТЫНЕ
Ночью, когда автомобили остановились на ночлег и все уснули, Висковский, с досадой поглядывая на примостившегося возле палатки кинооператора, записывал при свете костра дневные впечатления, причем Телятникову посвящались следующие строки:
«Наглец или нахал? Возможно, однако, что это простодушная личность, и я буквально не знаю, как удалить неожиданного спутника и его сестру. Отрицательный тон, каким я разговариваю с ним, нисколько не действует, не производит на него никакого впечатления. Телятников, неизвестно почему, понравился профессору, и Джамбон уверен, что мы с кинооператором — старые знакомые. Сестра его имеет беспомощный вид. Как объяснить профессору глупое недоразумение? Телятников невозмутимо едет рядом с нами. Он лихо рулит одной рукой и безумолчно рассказывает профессору немыслимые басни и анекдоты. Старику нравится его трескотня, и только вот сейчас, укладываясь спать, он мне сказал про Телятникова:
— Странный, забавный, но очень приятный молодой человек.
Что делать, как избавиться от белокурого болтуна? Остается лишь надеяться, что завтра или самое позднее через пару дней ему наскучит однообразие пути и он возвратится назад. Обязательно вернется!
…Но что творится с Джамбоном! — пишется дальше. — Затворник с горы Богдоула неузнаваем. Кто бы поверил, глядя на разгоряченную маленькую живую фигурку старого человека, что ему шестьдесят восемь лет и двадцать дет он провел взаперти, схоронившись от людей? Джамбон буквально не может усидеть на месте — его разжигают воспоминания юношеских лет, на каждом шагу он то и дело останавливает машину и, обводя тростью горизонт, рассказывает нам про курганы и древние развалины разрытых и мертвых городов. И так без конца льются воспоминания давних лет. Задерживаясь у самого неприметного холма, он мечтательно рассуждает:
— Кто знает, что схоронили века под выжженной травой? Кто лежит под вековечными камнями: богатырь или певец — свидетель славных подвигов? — И т. д. и т. п.
Вечером он приказал Ли Чану свернуть к разбитой скале и, с увлечением осмотрев ее со всех сторон, допытывался:
— Не правда ли, в очертаниях скалы чудится всадник с пикой в руках?
Задыхаясь от восторга и усталости, профессор облазил скалы. На одном из камней он нашел древние, уже стершиеся, загадочные, неизвестные науке знаки. Надо было видеть, с каким упоением, едва ли не касаясь щекой камней, он всматривался в знаки!
— Олени… Оленьи знаки!.. — бормотал он, срисовывая их в блокнот. — Предтечи букв! Откуда они появились? В честь знаменитых побед высечены начертания или скорбные события запечатлены на камнях? Этот знак напоминает турецкое «а». О-о-о! А вот это, несомненно, изображение человека. Он что-то несет. Наверно, возвращается с охоты, сгибаясь под добычей! Опять буквы… Нет-нет, это оленьи рога. Тут водились олени? Или пришельцы высекли эти изображения, вспоминая зверей и животных своей родины? Стойте! Да это определенно турецкое «а». Ли Чан, взирай!
Призраки древних веков преследуют наш «бьюик», зато современные события абсолютно неизвестны старому профессору. Он, например, с детским любопытством слушает о преображенном Советском Союзе; мигая своими ясными глазами, он узнает про фашистские костры, об изгнании ученых из Германии, о расистской теории — одним словом, сегодня мне пришлось преподать ему первый популярный урок пионерской политграмоты. Старик — сердечный, обаятельный человек, я искренне рад нашему знакомству и совместному путешествию. Ли Чан — превосходный шофер и трогательная нянька профессора. Он также вызывает во мне исключительный интерес; надо узнать его поближе.
Профессор спит в синей монгольской палатке — май-хане.
Телятников поставил рядом свой «додж» и безмятежно заряжает киноаппарат».
Далее в дневнике идут записи чисто профессионального содержания — беглые геологические наблюдения над местностью, которые мы опускаем и продолжаем наш рассказ.
Улучив удобный момент, Висковский подошел к Гране, молчаливо пригласил ее следовать за собой и отошел ог костра настолько, чтобы Телятников не мог его слышать.
— Послушайте, — сурово сказал он, — вы мне кажетесь серьезной и умной девушкой… Что же касается вашего брата…
— Он очень хороший, — опустив глаза, промолвила девушка. — Поверьте, он…
— Он может быть лучшим из кинооператоров и превосходным братом, судя по тому, что вы сопутствуете ему, но я вам советую поговорить с ним и убедить его покинуть нас.
Подавленная тоном геолога, Граня пообещала:
— Хорошо… я ему скажу… Мы уедем…
Она повернулась, чтобы уйти, но геолога, по-видимому, тронул жалкий вид девушки:
— Постойте… Прошу вас понять меня. Я не имею чего-либо против вас…
Недовольный собой, он тотчас переменил тон и угрюмо закончил:
— Одним словом, я все сказал и, надеюсь, могу быть спокоен, что завтра же с рассветом вы с братом уедете!
— Да… — чуть слышно проговорила Граня, — можете быть уверены.
Обеспокоенный отсутствием сестры, Телятников отставил аппарат. Но вот Граня вернулась, и он торопливо расстелил брезент в машине.
— Укладывайтесь, моя Русалка. Завтра на рассвете в путь.
— Скажи, — нерешительно спросила Граня, — не замечаешь ли ты, что здесь недовольны….
— Что ты! — перебил Телятников. — Превосходные люди! Какие могут быть разговоры? Поедем дальше. Они будут очень рады. Если станет скучно, повернем обратно. А пока — ехать и ехать! А, как ты думаешь?
Граня взглянула в сторону Висковского и неожиданно для себя самой заявила:
— Конечно!.. Я вполне согласна с тобой.
Утром Висковский, зайдя в майхан профессора, застал Джамбона за странным занятием. Стоя на коленях, изгибаясь перед осколком зеркала, профессор, ворочая шеей, прилаживал воротник и туго повязывал галстук.