Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова

Я положила на стол перед Григом, онемевшим в точности как я сама несколько минут назад, кассету:

— Здесь мое несостоявшееся интервью с Каревой… Если можно, отдай ее после прослушивания Оболенскому. Я не знаю теперь, когда вернусь в контору.

— Оболенскому?.. — ошарашенно пробормотал вернувший себе наконец дар речи Гришаня. — При чем тут Кор… Как это — ограбили?!..

— Спроси лучше у Потехина, он обещал быть у нас через полчаса. А Корнет…

Тут я сообразила, что все-таки прокололась перед своим бывшим мужем относительно нашего с Оболенским расследования. Все! Теперь либо мне, либо Виталию придется все объяснять и докладываться о нашей затее… Тьфу!.. Как я могла?! Похоже, трагедия с Милкой здорово повлияла на мои мозги. Куда сильнее, чем я думала. Или просто мне вредно так часто, как в последние дни, общаться с бывшим мужем? Реанимировалась почему-то давняя привычка канувшей в прошлое любви — ничего не скрывать от дорогого супруга.

От расстройства я едва не разревелась.

— Господи! — Григ между тем пришел в неописуемое волнение и расстройство и, поднявшись, точнее, выскочив из-за стола, заметался по кабинету, едва не сбив меня с ног. — Только этого нам и не хватало! Что тебе еще сказал этот козел?..

— Ничего особо важного. Только что я должна им помочь определить, если пропало что-то ценное… Все.

— Нет, это уж слишком… Он что, полагает, это кто-то из наших грабанул Милкину квартиру?!

Пока Григ метался и причитал, я все-таки сумела более-менее собрать мозги в горсточку, правда довольно жалкую, и выдвинуть версию относительно кассеты и своей просьбы отдать ее Оболенскому. Но при этом не сообразила, что Гришаню данное обстоятельство волнует сейчас куда меньше, чем меня.

— Понимаешь, — поспешно заявила я, — мы с Оболенским сегодня должны в любом случае повидаться по одному делу, вот я и хотела с его помощью заполучить обратно кассету… Конечно, если ты успеешь ее прослушать…

Григ посмотрел на меня с глубочайшим недоумением, как на безнадежно спятившего человека.

— Кассету?.. Господи, да какого дьявола я должен, по-твоему, ее прослушивать, при чем тут вообще Карина?!.. Ты что, разучилась писать и жаждешь от меня консультации, как это делается?!..

Все-таки я довела его до одного из редких, но метких приступов ярости, которыми славился наш главный… Открыв рот, чтобы возразить, я в ту же секунду поняла, что никаких объяснений он сейчас не услышит, и сочла за благо сделать крутой поворот:

— Прости меня… Я, должно быть, и впрямь сошла с ума от всех этих ужасов…

Поразительно, но и он сумел вдруг взять себя в руки, хотя прежде всегда давал волю темпераменту в подобных ситуациях, и я не помню случая, чтобы Гришане удалось подавить свою ярость на данном этапе…

— Ладно, — сказал он вдруг еле слышно и вернулся в свое кресло за столом. — Ты меня тоже прости… Мы все, мягко говоря, переутомились за эти дни, так что твое сообщение оказалось последней каплей.

— Не мое, а Потехина, — уточнила я.

Григ неожиданно усмехнулся и посмотрел на меня, как мне показалось, ласково… Но, может, это мне действительно показалось.

— Так что там у тебя с Каревой?

— Карина не хочет иметь никакого дела с нашей газетой, — коротко пояснила я. — Все ее аргументы на этой кассете…

Мы помолчали. Потом мой бывший муж тяжело вздохнул и, судя по всему, намеревался что-то сказать, но не успел. В дверь постучали, и, обернувшись, я увидела на пороге кабинета Николая Ильича Потехина собственной персоной.

Сидя рядом со следователем в видавшем виды «Москвиче» сорок первой модели цвета «мокрый асфальт», я, решив это предварительно, никаких вопросов вплоть до Милкиного дома больше не задавала. Мое решение было продиктовано двумя обстоятельствами. Во-первых, повышенный интерес к случившемуся вполне мог родить в ментовских мозгах подозрения в мой адрес — так я считала, во всяком случае, тогда. Во-вторых, после прокола с кассетой я больше не доверяла себе, обнаружив, что в последнее время мой язык начал опережать сознание уже систематически… Молчала я и в тесном, обшарпанном подъезде, пока мы (вместе с Потехиным за мной заехали еще двое каких-то его сотрудников в штатском) поднимались на Милкин четвертый этаж.

Сердце мое сжималось все тоскливее с каждым пролетом, словно на него посадили отвратительную, жирную пиявку-кровопийцу: сколько раз, господи, сколько же раз и в безмятежные, и в тревожные, и в драматические моменты своей жизни я проделывала этот путь с Милкой или одна, направляясь в гости к моей подруге… Мысль о том, что сегодня я, скорее всего, в последний раз отсчитываю знакомые до последней щербинки ступени Милкиного подъезда, тоже в каком-то смысле оказалась для меня последней каплей. Когда наша молчаливая компания достигла знакомых дверей, действительно взломанных, которые охранял молоденький милиционер, я обнаружила, что по моим щекам текут редкие слезы…

Потехин, конечно, тоже это заметил, но ничего мне не сказал, только откашлялся вслух, словно прочищая горло, и поспешно распахнул приоткрытую дверь… Не знаю, почему Милка так и не поставила железную или хотя бы укрепленную дверь в свое жилище. На моей памяти она собиралась сделать это не один год, да так и не сделала. И вот результат… Войдя в «студию», я ахнула, моментально забыв про слезы.

Любимая Милкина софа была вся разворочена, секретер распахнут, его многочисленные ящички либо выдвинуты, либо вообще сброшены на пол, компьютер вместе с монитором стоял на полу, кассеты, любовно коллекционируемые Людмилой, валялись повсюду… Словом, ее всегда аккуратно прибранная квартира выглядела так, словно в ней побывал Мамай со всей своей ордой… Я замерла на верхней из трех ступеней, ведущих в «студию», не решаясь сделать вперед ни шага.

— Вот, — произнес Потехин и посмотрел на меня с таким видом, как будто демонстрировал не этот кошмарный разгром, а редкое произведение искусства. — Сами видите…

— Вижу… — Я с трудом разлепила почти склеившиеся губы. — Господи, да как я, по-вашему, в таком хаосе определю, если что-то пропало?! Это ж полдня понадобится, не меньше!

— Ничего не поделаешь, полдня так полдня… Но я так не думаю, — возразил он. — Во всяком случае, попробуем действовать по системе… Начнем, точнее, попытаемся начать с ценностей и денег… Вы знаете, где она хранила то и другое?

— В секретере, — пробормотала я автоматически.

— Это мы уже поняли… Вы в состоянии определить, если что-то из тех же украшений пропало?

— Что-то? — сообразила я с трудом. — Вы хотите сказать, что какие-то вещи остались?..