Голодный дом - Дэвид Митчелл

Читаю последнее сообщение.

Предупредила Лотту что у тебя грипп и мы не придем. Ника и Берил не знают где ты. Полиция начнет поиски только через 48 часов.

ФРЕЙЯ СРОЧНО ПОЗВОНИ Я С УМА СХОЖУ!!!

Бредовые фантазии Фреда меня не волновали, а вот эсэмэска пугает до дрожи. Эврил обычно такая разумная и рассудительная, она успокаивает меня, если мне снятся кошмары, поддерживает и помогает, если меня заносит. Неужели она действительно сошла с ума? Пожалуй, это единственное объяснение происходящему. Сбегаю по лестнице на первый этаж…

…и вхожу в комнату на втором этаже, откуда только что вышла. Стою, задыхаясь и дрожа, будто меня бадьей ледяной воды окатили. Хватаюсь за дверной проем. Те же столы, те же стулья, то же темное ночное окно, та же эмалированная табличка с рекламой «Гиннеса» – лепрекон играет на скрипочке, тукан пляшет. Тот же второй этаж паба «Лиса и гончие». Я бежала вниз, а пришла наверх. Рассудок утверждает, что именно так оно и было. Рассудок настаивает, что этого быть не могло. На столе у окна все еще лежит диктофон, который я в панике забыла взять, – рядом с нетронутым стаканом томатного сока, пустыми пакетиками из-под кешью и бокалом, из которого Фред Пинк пил бренди. Лестничный пролет за спиной уходит вниз. Пол на первом этаже, выложенный жуткой плиткой, черно-белый, как шахматная доска. Звучит знакомая музыкальная заставка – по телевизору начинается передача «У меня для вас есть новости»{44}.

«Фрейя, дыши и думай».

Это все стресс – стресс на работе, стресс, потому что какой-то псих утверждает, будто душу сестры превратили в горючее, стресс от эсэмэсок Эврил. Память, скользкая, как уж, любит шутки шутить – легче легкого вообразить, что спустилась на первый этаж, хотя в действительности никуда не уходила со второго. Вот если спуститься по лестнице еще раз – в смысле, сейчас – и не бегом, а шагом, пересчитывая каждую ступеньку, то…

Звонит мобильник. Я торопливо вытаскиваю его из сумки. На экране надпись: «АБОНЕНТ НЕИЗВЕСТЕН». Молю неизвестно кого, чтобы это оказалась Эврил, взволнованно отвечаю:

– Алло?

В трубке шуршит, набирая силу, песчаная буря статических помех.

– Фрейя Тиммс, слушаю вас, – говорю я. – Кто это?

Подхожу к окну – может быть, там лучше берет, – громко и четко спрашиваю:

– Эврил?

Раскидистые деревья на Вествуд-роуд затеняют свет уличных фонарей.

Шуршание помех складывается в слова:

«Помогите! Я задыхаюсь… помогите!»

Салли. Это Салли. Это Салли! Я оседаю на пол. Сестра…

Не может быть. Нет, может! Да слушай же!

«Не смейте! Это мое! Не троньте! Прекратите…»

Это моя сестра! Измученная, напуганная, но живая! Высвобождаюсь из тугой петли, сдавившей горло, с трудом произношу:

– Сал? Это Фрейя. Где ты, Сал? Где ты?!

Помехи завывают, хлюпают, хлещут, потрескивают, стонут и улюлюкают, а потом выплескивают:

«Ктонибудькогданибудьвасостановитвызаэтопоплатитесь…»

Трубка умолкла. На экране мобильника светится «СЕТЬ НЕДОСТУПНА». Хочется заорать дурным голосом, но это не поможет, поэтому я лихорадочно нажимаю кнопки в поисках списка входящих звонков, но случайно попадаю в «ИГРЫ» и запускаю «Змейку», а чертов телефон не позволяет вернуться к меню, пока игра не загрузится полностью, ну и пусть, зато Салли жива жива жива, надо немедленно звонить в полицию, нет вдруг она снова позвонит а телефон занят, а может быть, ее какой-то псих похитил и в подвале девять лет продержал как ту австрийскую девочку… как ее? Кампуш? которой недавно удалось сбежать…{45} а что если…

Телефон пронзительно звенит, экран ярко вспыхивает.

– Салли! – кричу я.

– Нет, голубушка, это старая карга с первого этажа.

Мэггс?

– Послушайте, я сейчас спущусь. Надо…

– Салли уже ничем не поможешь, голубушка.

Мысленно снова слышу ее слова.

Не могу ни ответить, ни шевельнуться, ни думать – вообще ничего не могу…

…в люминесцентной лампе просыпаются дохлые мухи.

– Это было только ее эхо, голубушка. Шелуха. Сор. Сообщение на голосовой почте времени, оставленное девять лет назад. А если называть вещи своими именами, то это был призрак твоей сестры.

От страха меня шатает в сгустившемся, вязком воздухе.

– Кто это?

В голосе Мэггс слышна дружелюбная усмешка.

– Ну, один из лучших репортеров журнала «Подзорная труба» наверняка догадается, кто это, – после всего, что тебе сегодня рассказали.

Что я упустила?

– Передайте трубку мистеру Пинку.

– Настоящий Фред пару месяцев назад помер, голубушка. От рака предстательной железы. Мучительная смерть.

Лихорадочно глотаю воздух, до предела наполняя легкие: значит, я весь вечер разговаривала с психопатом, а все в пабе – его пособники? Ну да, заброшенный паб, опущенные жалюзи, убийство… Убийство. Подхожу к окну – оно раздвижное, подъемное, но рама закреплена фиксаторами и не открывается.

Из «Нокии» доносится хриплый голос Мэггс:

– Ты меня слышишь, голубушка? А то связь прерывается.

Нет, надо продолжить разговор.

– Умоляю вас, скажите, где Салли! Мы с вами сможем…

– Салли нет. Она умерла. Умерла. Умерла. Умерла.

Роняю мобильник, хватаю стул чтобы выбить оконное стекло и заорать дурным голосом перебудить всю округу спуститься по водосточной трубе или просто выпрыгнуть наружу поворачиваюсь к окну и… Окно исчезло. Передо мной стена. Окно исчезло. Передо мной стена…

Бросаюсь к лестнице. Лестницы нет. Вместо нее светлая дверь с облезлой золоченой ручкой. За дверью Мэггс. Это она все подстроила. Не знаю как, но подстроила. Она у меня в голове… Или… ох, погодите…

Это все я. Ведь это у меня психоз, а не у Фреда Пинка.

Надо вызывать не полицию, а «скорую». Номер экстренного вызова 999. Надо набрать. Быстрее.

Нет, ну а что больше похоже на правду: нарушение законов физики или нарушение психики у нервной журналистки? Подбираю мобильник с пола, надеюсь, что ясность рассудка сохранится подольше.

– Служба спасения. Алло, слушаю вас, – четко, деловито произносит телефонистка.

– А… здравствуйте, я… меня зовут Фрейя Тиммс… Я… я…

– Фрейя, успокойтесь. – Выговор у нее аристократический, как у мамы, только интонации увереннее. – Объясните, в чем дело, и мы разберемся, как вам помочь.

Как только я заикнусь о галлюцинациях в пабе, меня перенаправят в службу телефонной помощи. Надо что-то придумать.

– Я… у меня роды начались, я здесь одна, в инвалидном кресле. Пришлите «скорую».

– Ничего страшного, Фрейя, не волнуйтесь. Где вы находитесь?

– В пабе… «Лиса и гончие». Я не из местных, поэтому…

– Все в порядке, Фрейя. Я этот паб знаю. Мы с братом там рядом живем.

«Слава богу!» – думаю я и внезапно все понимаю.

Понимаю, почему в ее голосе звучит насмешка.

Понимаю, что отсюда не выбраться.

– Лучше поздно, чем никогда, – произносит строгий голос в трубке. – Обернись и посмотри на свечу на столе, у тебя за спиной. Немедленно.

Я покорно оборачиваюсь. В комнате темнеет. В замысловатом подсвечнике, покрытом рунами у основания, горит свеча. Пламя едва заметно колышется.

– Смотри в пламя, – велит голос. – Смотри.

Действительность складывается, как оригами, и сгущается до черноты. Тела я не чувствую, но вроде бы понимаю, что стою на коленях. Вокруг меня три лица. Слева от свечи – женщина лет за тридцать. Смутно знакомая… Это Мэггс из паба, но на двадцать лет моложе и изящнее. Блондинка с идеальной кожей, невероятная красавица. Справа от свечи – мужчина того же возраста, тоже светловолосый и тоже смутно знакомый… с чертами молодого Фреда Пинка. Это близнецы. Нора и Иона Грэйер – вот кто это! Оба совершенно неподвижны, как огонь свечи, как третье лицо над пламенем, глядящее на меня. Из зеркала смотрит Фрейя Тиммс. Шевельнуться не могу, даже моргнуть не могу. Нервная система отказала. С Салли то же самое было? Подозреваю, что да. Она обо мне думала? Ждала, что старшая сестра придет на помощь? Спасет? Или к тому времени ей было уже все равно?

– Невероятно!

Дрожащее пламя свечи то скручивается, то развертывается, освещая искаженное гневом лицо Норы Грэйер. Сколько я здесь пробыла – минуты или дни? Чтобы измерить время, нужно время.

– Как ты посмел?!

– Сестрица… – Иона Грэйер двигает челюстью, будто она неправильно вставлена.

Мое тело полностью парализовано – все, кроме глазных яблок.

– Как ты посмел рассказать всю нашу биографию какой-то жалкой журналистке!

– Так ведь Фред Пинк должен был чем-то заинтересовать Хрюшину сестру, иначе она бы раньше времени сбежала. Чего ты истеришь?

– Я? Истерю?

Капельки слюны долетают до пламени свечи.

– Ох, за одно упоминание la Voie Ombragée сеид бы тебя уничтожил! И был бы совершенно прав.