Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Маргарет Барнс

— Ну, не намного моложе вас, какой вы были, когда влюбились в Эдмунда Тюдора, — напомнила Елизавета и покраснела от смущения.

Но Маргарита только улыбнулась и сказала, что, в отличие от нее, Генрих не своенравен, и если какие-то романтические мечтания и будоражили его полукельтскую душу, то все это давно в прошлом.

Елизавета почувствовала, как много значит для графини возвращение сына домой после столь долгой разлуки, и поняла, что графиня и люди, подобные епископу Мортону, считали своим христианским долгом пойти на все, чтобы положить конец затянувшейся войне между Алой и Белой розой. Елизавета знала, что она для них — лишь необходимый инструмент, с помощью которого они воплотят свои планы в жизнь; и все-таки она не переставала думать о Генрихе как о мужественном рыцаре, который спасает ее от этого ужасного богопротивного брака.

Она поднялась на ноги, прислонилась к стене и, отбросив прочь все свои недавние тревоги, попыталась представить себе, как произойдет их встреча. Это оказалось непросто. Она знала, как он выглядит, только со слов других, а поскольку он постоянно жил за границей, у нее даже не было возможности увидеть его портрет. Зато лицо Ричарда Плантагенета, его фигура, его движения ясно отпечатались в ее памяти, и сейчас он, как живой, стоял перед ней. Когда Елизавета чувствовала, что колеблется, она заставляла себя вспомнить, как столкнулась с ним ночью в той длинной галерее, и как ее поразил ужас кающегося убийцы, написанный на его лице. После этого она видела его еще несколько раз, когда он объезжал войска или разговаривал с сэром Робертом Брэкенбери об оборонительных укреплениях Тауэра, и каждый раз на нем был плащ с геральдическими знаками и блестящие доспехи, в которых он сражался под Тьюксбери. Как и ее отец, он был человеком, которого пьянило сознание смертельной опасности, нависшей над ним.

В последние дни перед ее отъездом из дворца он выпустил довольно убедительное воззвание, в котором призывал граждан встать на защиту своей страны, а герцог Норфолк, лорд Ловелл и многие другие его преданные сторонники отправились в свои графства поднимать войска. Незадолго до того, как к нему пришло известие о высадке Генриха, лорд Стенли попросил у него разрешения уехать в свои владения. Он жаловался на недомогание, и королю было неудобно отказать ему, тем более что в его планы не входило портить отношения с семейством, которому принадлежала большая часть Ланкшира и Чешира. Но в таком случае какой-нибудь вельможа должен будет исполнять обязанности главного камергера, сказал Ричард. И как назло, в этот момент при дворе оказался старший сын Стенли, лорд Стрейндж. Все дело было обставлено с достаточной обходительностью, но каждому было ясно, что король взял к себе молодого лорда Стрейнджа в качестве заложника, не очень рассчитывая на верность его отца.

— Этого человека невозможно провести! — сказала графиня, когда они занимались сборами перед отъездом в Ланкашир.

Но Генриху Тюдору это, кажется, удалось. Ричард слышал, что его враг намеревается высадиться в Милфорде, вспомнив о маленьком порте под таким названием возле Саутгемптона. Он приказал своему флоту патрулировать ту часть побережья, которая смотрит на Францию. Однако Тюдор сделал большой крюк, обогнув южную оконечность Британских островов и высадился в Милфорд Хейвен в Уэльсе, сойдя на берег всего в нескольких милях от Пемброка. Такой маневр дал ему возможность не только опрокинуть все расчеты Ричарда, но и предстать перед народом не захватчиком, а любящим сыном, который вернулся домой. Джаспер Тюдор, граф Пемброк, конечно, был вместе с ним, и двери замка гостеприимно распахнулись перед пришельцами. Увидев прославленного воина, возвращающегося на родину, весь Уэльс встал на сторону его племянника и выстроился под знаменами с изображением огнедышащего алого дракона Кадволладера, британского короля, от которого вели свой род Тюдоры. И даже перейдя границу, они, похоже, продолжали набирать приверженцев.

Вот все, что слышала Елизавета, а еще она знала, что Ричард с двенадцатью тысячами солдат обосновался в Ноттингеме. С тех пор коннетабль крепости Шериф Хаттон не получал никаких известий, но любой, глядя на выжженную солнцем землю, мог поклясться, что на этот раз никакое наводнение не спасет Йорка, а сторонников Ланкастера уже вряд ли удастся обвести вокруг пальца, подстроив им ловушку в виде подпиленных мостов через реку.

Значит, где-то между Пемброком и Ноттингемом должны были встретиться силы Йорков и Ланкастеров. Наверняка бой уже закончен. Тысячи людей по всей стране сейчас обсуждают результаты этой грандиозной битвы — дома, на улицах, в тавернах. И только она — к которой все это имеет самое непосредственное отношение — сидит тут за высокими стенами и не знает ровным счетом ничего.

К счастью, Уорвик наконец допел свою гнусную песенку. Он забрался на невысокую каменную кладку и занялся тем, что смахивал каменную крошку в ров.

— Смотри, лошади! — вдруг закричал он, хватая ее за локоть. Хоть у него и слабые мозги, но со зрением, слава Богу, все в порядке.

Елизавета не видела ничего, кроме облака пыли.

— Где? — нетерпеливо спросила она.

— За тем деревом, до которого мне разрешают ездить. Смотри, кузина Бесс, как их много, и вот они поравнялись с ним. А теперь проехали. Ну как же ты не видишь, кузина Бесс!

Да, наконец она их разглядела. Отряд всадников направлялся прямо к замку. И часовые, должно быть, уже заметили его, потому что начальник охраны принялся выкрикивать приказы. И скоро рядом с ней уже стоял, обливаясь потом, толстый коннетабль, которому стоило немалых усилий взбежать к ней наверх по крутым ступенькам.

— Кто бы это ни был, они едут к вашей светлости от имени победителя, — выдохнул он.

Никогда Елизавета не забудет этих минут тревожного ожидания. Отряд ехал через поле для турниров.

Еще несколько минут — и ей станет известна ее судьба. Она боялась поднять глаза.

— Метти, есть ли среди них кто-нибудь, кого мы знаем? — спросила она, когда к ней на стену поднялись ее встревоженные фрейлины и служанки.

Но глаза Метти были уже стары и подслеповаты, а всадники сбились в кучу, и можно было разглядеть только их неясные силуэты, лиц не было видно вообще — только шлемы на головах. Но нашлись глаза помоложе, которые помогли получить ответ на вопрос.

— Никаких белых кабанов! — захныкал Уорвик, для которого они были олицетворением Вестминстера и двора тети Анны, окружившей его материнской заботой после того, как умерли его родители.

— Маленький герцог говорит правду, — подтвердил коннетабль, для которого такой поворот событий означал конец его многолетней службы.

— Похоже, в центре едет сэр Роберт Уиллоуби, — заметила одна из фрейлин Елизаветы.

— А вон и Хамфри Брэртон машет нам рукой. Это точно он, — сказала Елизавета и закрыла глаза, мысленно благодарив Бога. — Они, наверное, страшно устали после такой быстрой езды под палящим солнцем! Давайте спустимся и встретим их.

Поскольку Елизавета независимо от исхода битвы все равно стала бы королевой Англии, коннетабль счел разумным повиноваться. Зычным голосом он прокричал приказ, который на самом деле ему очень не хотелось отдавать, и она, спускаясь по витой лестнице, услышала, как скрипят цепи подъемного моста и глухо стучат копыта лошадей, проезжающих надо рвом. Когда они наконец, остановились во внутреннем дворе, залитом солнцем, вокруг толпилось множество солдат гарнизона, которые смотрели, как ланкастерцы слезают с лошадей.

Сэр Роберт Уиллоуби уже склонился перед Елизаветой на одно колено и целовал ей руку.

— Лорд Стенли послал меня сообщить вашей светлости радостное известие, — сказал он. — В местечке под названием Босуорт, неподалеку от Лестера, Генрих Тюдор одержал победу.

Неужели все ее тревоги и злоключения позади? Елизавета растерялась и, не сумев подобрать подходящие слова, лишь улыбнулась сквозь слезы.

— Новый король поручил мне сопровождать вас, когда вы поедете домой, в Вестминстер, — продолжал он.

— Новый король? — переспросила она.

— Король Генрих, да сохранит его Господь!

— Вы хотите сказать — его короновали?

— Милорд Стенли короновал его прямо на поле битвы, и войска прокричали: «Да здравствует король Генрих VII!» — подхватил Хамфри Брэртон, который подошел к ней, чтобы поцеловать ей руку.

Но они не могли короновать его без нее! Елизавета стояла на верхней ступеньке, смотрела на их возбужденные радостные лица и старалась не обращать внимания на угрюмые лица йоркширцев, которые, сбившись в группки, стояли позади победителей. Многие из них участвовали в давнем сражении при Тьюксбери, и она понимала, что означало для них сегодняшнее поражение. Умер их бог.

— Но как они его короновали? — в изумлении спросила она.