Жизнь с препятствиями - Феликс Кривин

Но того, кто пред ним всякий раз выставляет себя напоказ, кто на пляжах и дач, и столиц перед Солнцем склоняется ниц, Солнце может порядком распечь, так, что после спины не согнут. А чего подхалимов беречь? Их и так на земле берегут.

— Справедливое Солнце мое! Ты устало, укройся в тень! Брось работу! Забудь про нее! Туча выдаст тебе бюллетень.

У тебя ведь нелегкая жизнь… Впрочем, я уже, кажется, льщу… Солнце, Солнце, прости, не сердись! Я ошибся, я просто шучу! Я, тебя бескорыстно любя, я б нашел в себе силу и смелость. Не вертелся бы возле тебя, если б наша Земля не вертелась…

Вот так эта проза просится в стихи. Но тут разве допросишься? Казалось бы, все есть для стихов, а все равно остаешься прозой.

Закон всемирного тяготения. То, что один ботинок тяготит всю вселенную, характеризует, с одной стороны, нашу вселенную, а с другой — наши ботинки.

Зайкины рога. Будь я на месте этого Козла, я предпочел бы иметь дело со стаей волков, чем с одним таким безобидным, наивным Зайкой.

Масштаб. Масштаб — это тот аршин, которым малое измеряет великое, чтоб постигнуть его во всем объеме.

Кайнозойская эра. Свыше тридцати лет прошло, а мы все еще не знаем, в какую живем эру. В игре «О счастливчик!» большинство счастливчиков заявило, что живут в Протерозойскую эру, то есть два миллиарда лет назад. В счастливое мы время живем! У нас счастливые не только часов, но и эр не наблюдают.

Лето в декабре. Там, где нельзя говорить то, что думаешь, нужно думать, что говоришь.

Чучело муравья

Личная жизнь инфузории Туфельки

Подражание театру

Театр лишь на первых порах подражает жизни, но со временем освобождается от нее, становится все более свободным, независимым, и тогда жизнь начинает подражать театру.

Театр начинается с вешалки и кончается вешалкой, но помните: главное всегда в середине!

Театр от жизни отличается тем, что у него всегда есть запасной выход.

Свободное место — это место, занятое только собой.

Даже первая скрипка, если она слушает только себя, может испортить любую музыку.

Галерка свидетельствует: настоящего зрителя искусство всегда возвышает.

Актер Н. проснулся, открыл глаза и сунул ноги в котурны, которые носил целый день и снимал только выходя на сцену, где весьма искусно и естественно играл роль простака.

На сцене герой-любовник заламывал руки и метал громы и молнии. Потому что перед ним стояла его героиня и была она хороша, и была молода и прекрасна, а в зале сидела его жена и следила в бинокль за этой сценой.

«Коня! Коня! Полцарства за коня!»

«Стоп! Не верю!»

«Полцарства за коня!»

«Не верю. Я не верю в то, что у вас есть полцарства, и не верю в то, что у вас нет коня».

«Но у меня действительно нет коня!»

«А полцарства у вас есть?»

«Нет…»

«Так какого дьявола вы здесь делаете, если сами не верите в то, что говорите?»

И, вливая яд в ухо датского короля, его брат прошептал: «Не тревожься, брат, борьба идет не против тебя, а за тебя!» И в этом была вся трагедия.

Умирающий так естественно испустил дух, что его наградили бурей аплодисментов. И он встал, поклонился, затем снова лег и испустил дух. И так он вставал, кланялся и испускал дух, все время кланялся и испускал дух и спешил лечь и испустить дух, чтобы опять встать и опять поклониться.

И где-то еще в самом начале действия какой-то второстепенный персонаж вызвал на дуэль главного героя. Он знал, что вызывает на свою голову, потому что без главного героя в спектакле не обойтись, но он все-таки вызвал, потому что верил в свою звезду, потому что нет такого персонажа, который считал бы себя второстепенным.

Маленький человек, затерявшийся в самом последнем ряду за колоннами, никому не был виден, но он видел себя, видел в самом центре событий, в блеске софитов и юпитеров, и он там жил, он там любил и страдал, и смеялся и плакал вместе с героями.

Хочется вмешаться, хочется встать и крикнуть: «Люди! Остановитесь! Опомнитесь! Что вы делаете?» — но потом сам опомнишься, поудобней устроишься в кресле и продолжаешь наблюдать. Интересно: чем это у них там все кончится?

Условность постановки дошла до того, что на сцене не было никаких декораций, никаких реквизитов, а в зале не было никаких зрителей.

Уходя из театра, каждый зритель уносит с собой по лавровому листку.

Возвратясь из театра домой, комик долго смеется над своими номерами и показывает домашним, как он там падал, ходил колесом и кувыркался через голову.

Уведомление зрителей: сегодня и завтра, в любой сезон, билеты на сегодняшнюю трагедию действительны на завтрашнюю комедию!

Дистрофики

Пусть успокоятся все худые и тощие, сухопарые и костлявые, — эти стихи не о них. О них можно сказать коротко и похвально:

Кто поджарыйИ худой,Тот и старый —Молодой.

И все. И покончить с этой темой, перейдя к дистрофикам, которые по-гречески означают «две строфы». Всего лишь две строфы — и готово стихотворение.

Некоторые дистрофики в прошлом были длинными, но время выбросило из них все строфы, кроме двух, самых необходимых. Этим дистрофики-стихи напоминают дистрофика-человека, от которого остались кожа да кости, то есть самое главное.

То, что дистрофики иногда используют древние сюжеты, наводит на мысль, что им тоже не сладко приходится, но из этого положения они стараются выйти с честью. Литература ведь, как известно, дело рискованное, тут уже не до славы — хотя бы честь сохранить.

Но, конечно, не ту честь, о которой сказано в полудистрофике:

Мой друг, благородных порывов не счестьНа ниве высокой морали,И эти порывы нам делают честь,Которую мы потеряли.

Наши дистрофики чести не потеряли. Пока. А в будущем… Кто может поручиться за будущее?

Проворный пес, а зайца не догнал.Пришлось ни с чем с охоты возвращаться.Ох этот заяц! Он хотя и мал,А бегает — большому не угнаться.

А почему? Не взять собаке в толк.Она ведь тоже бегает не хуже…Собака только выполняет долг,А заяц в пятки вкладывает душу.

Заволком гонятся собаки.Сопротивляться — что за толк?Чтоб избежать неравной драки,Не быть затравленным как волк, —

Смирив жестокую натуру,Пошел матерый на обман:Он нацепил овечью шкуруИ был зарезан, как баран.

«Ты след медведя не заметил?» —Спросил охотник лесника.«Не только след. НавернякаТы встретишь самого медведя».

Попятился стрелок бывалый:«Да нет, мне нужен только след…»Чтоб жить на свете много лет,Умей довольствоваться малым.

Подстрелили беднягу орла,И сказал он в последних мученьях:«Нет, не ядом смертельна стрела,А орлиным своим опереньем».

И поникнул орел, и затих,И сложил свои крылья большие.И куда улететь от своих?Как понять, где свои, где чужие?

Погнался за рыбой прожорливый жерех,И оба с разбега влетели на берег.И думает жерех: нет, рыба, шалишь!На суше, поди, от меня не сбежишь!

И думает жерех, что рыба погибла,И, радуясь, шлет благодарность судьбе.И вдруг вспоминает, что сам-то он — рыба!В такую минуту забыть о себе!

«Отпусти меня, рыбак, — говорит рыбешка, —Дай возможность мне, рыбак, подрасти немножко.Будет у меня, рыбак, и семья, и дети —Вот тогда-то мы, рыбак, попадемся в сети.

Будет знатная уха — с луком и картошкой…»Соблазняет рыбака хитрая рыбешка.Ох, рыбешка, что-то ты размечталась шибко:Редко сходятся мечты рыбака и рыбки.

Лягушка попалась в рыбацкую сеть:«Какая ж я рыба? За что мне терпеть?»Когда ж на опушке попалась в ловушку,«Да разве ж я зверь?» — завопила лягушка.

Ловцы на земле расставляют силки,И реки сетями прудят рыбаки…В такой обстановке, смертельно опасной,Спасается тот, кто ни рыба ни мясо.

Обильные яства к добру не ведут,В еде соблюдайте культуру.Недаром не ест по неделям верблюд:Верблюд сохраняет фигуру.

Сухую колючку верблюд пожует —И дальше спокойно шагает.От голода впалый верблюжий животС другой стороны выпирает.

Лев на обед барана пригласил.В расчете на приятную беседуПришел баран. И тут сообразил,Что приглашен он в качестве обеда.

Баран, конечно, был весьма задет:Лев поступил не слишком благородно.Вздохнул баран: «Эх, пропадай обед!Чем так гостить, пойду домой голодный».

Да, лебедь рвется ввысь, и в этом есть резон.И Щука в холодок стремится не напрасно.Рак пятится назад: что сзади, знает он,А что там впереди, ему пока не ясно.

А воз стоит. И простоит сто лет.И о другой он жизни не мечтает.Пока в товарищах согласья нет,Ему ничто не угрожает.

Пока кричит комарик,Не надо опасаться.Вот замолчит комарик,Тогда начнет кусаться.

И, это твердо зная,Иди вперед, не труся, —Кричащими облаян,Молчащими искусан.

Добродушная пчелаЖалит не со зла:Яд последний отдает,Защищая мед.

Гибнет пчелка ни за грошТак устроен свет,Что без меда проживешь,А без яда — нет.

Подложили наседке змеиные яйца.Удивляйся, наседка, горюй, сокрушайся!Ну и дети пошли! Настоящие змеи!Может быть, мы воспитывать их не умеем?

А змею посадили на яйца наседки.У змеи получились примерные детки.Потому что змея относилась к ним строго.До чего же ответственна роль педагога!

Лев одряхлел. И всякий мелкий сбродЕму грубит и правду-матку рубит.Как ошибался он на этот счет!Ведь думал он — его и вправду любят.

Любили силу. Слабость не простят.Как поздно эту истину открыл он:У сильного всегда бессильный виноват,А у бессильных — потерявший силу.

Матерый волк, смертельно раненный,Взмолился, обращаясь к стаду:«Я так любил тебя, баранина!И вот какая мне награда…»

Молчало хмурое собрание,Считало собственные раны…Чем больше любим мы баранину,Тем меньше любим мы барана.

У лошади в шпореРождается истина,У лошади в шореРождается истина.

Но самая главнаяИстина та,Что лошадь рождаетПри виде кнута.

Старые и новые сказки