Босиком по асфальту - Элеонора Фео

В моем голосе — битое стекло и упрек. Звонкая капель. Зато Саша наконец посмотрел именно на меня и, кажется, вовсе не собирался оспаривать мои слова.

— Я думаю о том, чтобы поцеловать тебя, — честно признался он. А я почувствовала, как сердце в очередной раз за вечер сорвалось куда-то вниз.

— Саша, не смей, — предупредила я.

Он слегка нахмурился. Так, словно не понимал.

— Почему?

Да, не понимал. На его лице отражалось удивление, теперь не наигранное, а абсолютно искреннее. А я не понимала, почему он хотел поцеловать меня и при этом говорил о своем желании так спокойно.

Вспомнились мамины слова:

«Может, тебе все же стоит его выслушать? Вдруг для него это что-то значит».

А еще вдруг вспомнилось, что передо мной мой несносный бывший. Очень вовремя! Мы до сих пор двигаемся в медленном танце. Он обнимает меня за талию, а я обвиваю его шею руками. Его губы так близко к моим, и от поцелуя его удерживает лишь мой отказ.

— Не спрашивай так, будто не понимаешь.

— Но я правда не понимаю. — Саша усмехнулся. Не весело и не ехидно, скорее немного печально. — Не хочешь?

Я вновь тяжело вздохнула. Эта тяжесть вдруг навалилась свинцовой плитой на плечи, придавливая меня к земле, к разогретому солнцем асфальту. Я цокнула и отвернулась, упираясь подбородком в его плечо. Снова чувствуя его дыхание на своей скуле.

Саша хмыкнул.

— Всего три дня прошло. — Горячий полушепот коснулся моего уха. — Три дня с того момента, когда мы с тобой переспали. Ты так сладко стонала подо мной. А сейчас не хочешь даже поцеловать меня.

Ладони похолодели, и я снова сжала их в кулаки, случайно царапнув ногтями кожу на шее Воскресенского. Он вздрогнул, но так ему и надо.

— Замолчи немедленно, — прошипела я. А в ответ — короткий смешок.

— Почему?

— Хватит почемучкать! Не говори о том, что произошло, так спокойно. Вообще не говори об этом!

— Так спокойно? — переспросил Воскресенский, нагло проигнорировав мою последнюю фразу. Теперь я прекрасно слышала ту самую издевательскую усмешку в его голосе. Глухую и хриплую. Она всегда слишком легко и быстро к нему возвращалась. — Я могу не спокойно, если тебя не устраивает мой тон.

— Я сказала вообще не говорить, — напомнила я ему, злобно шепча куда-то за широкое плечо и не смотря на него. Мой взгляд был направлен вперед, сквозь танцующих перед нами молодых людей.

Кажется, танец вот-вот должен был закончиться. Густо звучали последние аккорды.

— Вообще?

— Вообще.

— Но тебе ведь понравилось, признайся.

— Саша, — я недобро посмотрела на него, понижая голос, — ты вроде хотел остаться целым после танца.

— Молчу-молчу.

Конечно, как же, молчит он. Подвернется удачный момент, и Саша обязательно напомнит мне об этом снова. Не преминет вогнать в краску, как будто это доставляло ему особое удовольствие.

Так же, как пару секунд назад.

Так же, как и вчера.

«Тебе понравилось».

«Мне не…»

«Понравилось! Не отрицай. И я бы даже повторил».

Саша вдруг обхватил пальцами мои запястья, мягко отстраняя от шеи, подталкивая сделать шаг назад. Я подчинилась, только спустя пару секунд понимая, что он задумал. Хотел, чтобы я опять покружилась под его рукой, которую он уже вытянул вверх, все так же сжимая в ладони мои пальцы. Я не стала возражать и закружилась, чувствуя, как легкая юбка взлетела вслед за моим движением. Несколько поворотов вокруг себя, и Саша привлек меня за талию, а я обняла его за плечи и замерла. Музыка закончилась.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга глаза в глаза. Мои, полуночно-синие, и его — небесно-голубые. Полнейшая тишина кругом. Или просто я потерялась в пространстве своих ощущений, забывая обо всем.

Мы опомнилась, только когда раздались аплодисменты. А еще смех и восторженные голоса. Воскресенский освободил меня из своих объятий, и я убрала руки, делая шаг назад, чтобы не стоять к нему так близко, и пытаясь понять, хотелось ли мне, чтобы Саша поцеловал меня?

Разум внушал мне, что этого нельзя допустить. Саша — человек, которого я тщательно вытесняла из своей головы и своего прошлого последние пять лет. Человек, в котором я разочаровалась тогда, когда мне было семнадцать. Человек, к которому я так долго испытывала неприязнь. Мой несносный бывший, о котором я так хотела забыть.

Но душа тихо, сладко, запретно шептала: позволь ему. Ведь вы уже делали это три дня назад, и ничего не произошло. Луна не свалилась на землю. И этот шепот перекрывал весь рев разума. Почти шелест против яростного грохота.

Сейчас бы любой понял, кто их них громче. Естественно, я тоже понимала.

Я хотела поцеловать Воскресенского, и это желание рождалось не в голове, а где-то глубже. Там, где разум бессилен. Сейчас я ощутила то же самое, что почувствовала тогда, в клубе, в тот воскресный вечер. Для меня было шоком вдруг обнаружить в своей душе к нему теплую симпатию вместо прежней отчужденности. Эту отчужденность я взращивала в себе последние пять лет, но стоило мне встретить его сейчас, и от негативных эмоций не осталось и следа.

Лишь повзрослевшие голубые глаза, притягательная ухмылка и непривычная уверенность на почти не изменившемся лице. Глубокие, влажные поцелуи, твердые руки и проведенная вместе ночь. Но тогда я не помнила себя, а сейчас?

Сейчас было странное наваждение во время танца. Сама ведь говорила, что танец — от слова «чувства». Танец — от слова «страсть». Во всем, что произошло, был виноват наш танец, во время которого меня просто захлестнули эмоции.

Вот и вся причина.

— Спасибо за танец, — поблагодарил Саша. Он стоял в своей излюбленной позе: сунув руки в карманы брюк.

— Пожалуйста. Но, кажется, у меня не было выбора.

— В смысле?

— Ты даже не спросил, хочу ли я танцевать с тобой. Просто уволок насильно.

— Лиз, — мягко улыбнувшись, протянул Воскресенский, — у тебя был выбор, ты могла в любой момент остановить меня, развернуться и уйти. И я бы не стал тебя удерживать. Если бы не хотела, ты бы ушла. И сейчас, — он помедлил, как будто думая, договаривать ли начатое, — и в воскресенье ночью.

Я закусила губу, продолжая смотреть в его глаза, понимая, что он прав. Конечно, прав. Я могла уйти в любой момент. И я уже давно решила для себя, что та ночь произошла, потому что пусть и под воздействием