Инкогнито с Бродвея - Дарья Донцова

Я потрясла головой.

– Простите, ничего не понимаю. Вы второй муж Олеси Таракановой?

– Первый, – поправил Геннадий. – Что у нее с отцом Фаины было, понятия не имею, история до знакомства Леси со мной случилась. Супруга никогда о Леониде не вспоминала, только сказала, что в загс с ним не ходила. Она вообще о прошлом помалкивала, говорила: «Гена, у нас с тобой счастливая жизнь, не надо ворошить то, что быльем поросло». Но перед кончиной Леся исповедаться и причаститься решила. Почуяла приближение смерти и попросила к ней батюшку привести. И пока священника ждали, сказала: «Гена, хочу, чтобы ты узнал мою историю. Надо объяснить тебе, почему я так Фаину обожала». И что я услышал? Оказывается, Леська родила когда-то девочку, назвала ее Фаиной, а та и дня не прожила. Да вы ешьте! Эти сладости я сам делаю.

Генрих Петрович взял ломоть белого хлеба, нарезал его на небольшие кусочки и начал намазывать их разными джемами.

– Пробуйте смело, консервантов нет, только сахар, сварено, как у бабушки.

– Дочь Олеси, Фаина Тараканова, умерла? – изумилась я. – Но о смерти младенца нет упоминания в документах. Или мы не нашли нужную бумагу.

– Плохая история получилась, – вздохнул Геннадий, – подробности только со слов жены знаю. Давно дело было, еще при Советском Союзе. Как тогда относились к бабам, которые ребенка вне брака заводили?

– Не очень хорошо, могли с работы уволить, – ответила я и положила в рот крохотный бутерброд.

– Вот-вот. А Леся служила заведующей домом малютки, – продолжал Каравайкин, – ее бы точно коленом под зад пнули. Мол, морально неустойчива. Аборт она сделать не могла, поскольку верующая. И как поступить? Леська всегда была полная, рост высокий, платья носила, стесняясь лишнего веса, типа размахайки. Да еще и живот в беременность аккуратный получился. В общем, никто ничего не заметил. На седьмом месяце Олеся поехала в монастырь, в Смирскую пустынь. Место малоизвестное для широких масс, там есть икона, которая помогает матерям-одиночкам, и Олеся, не зная, что ей делать, надеялась: Господь – или та икона – поможет, укажет ей путь. Сестры разрешили ей помолиться у чудотворного образа, и вдруг прямо в храме у Леси неожиданно начались роды. На свет появилась недоношенная девочка. Было ясно, что бедняжка не выживет – ей требовался особый уход, а вокруг была глухомань, от обители до ближайшего городка полтора часа на тракторе ехать. Матушка успела окрестить несчастную малютку Фаиной, и, увы, она умерла.

– Дитя не регистрировали, – сообразила я.

– Именно так, – подтвердил Генрих Петрович. – Олеся прожила в обители неделю. Хотела навсегда там остаться, но настоятельница ей сказала: «Не твой путь, возвращайся в мир. Помогай всем, кому плохо, люби людей, и утешишься». Ночью, накануне отъезда, Олесе приснился сон. Девочка-младенец тянет к ней ручки со словами: «Мамочка, это я, твоя Фаина, я вернулась, забери меня».

Хозяин дома подлил мне чаю.

– Вернувшись в Москву, Леся стала жить по-прежнему – заведовала домом, куда малышей-отказников сдавали. И как-то раз ко входу в здание подбросили ребеночка, девочку. Олеся сама ее нашла. Явилась на работу, как всегда, к шести утра, глядь, а у двери кулек из полотенца. Сначала она не поняла, что лежит, присела, начала махровую ткань разматывать, а там… младенец нескольких дней от роду. Глазки голубые. Жена схватилась за сердце: «Это она! Мой оживший сон! Доченька!» И давай девчонку обнимать-целовать. Ну а потом удочерила подкидыша.

Я вздохнула. Удивительное дело! Столько раз уже слышала историю про мою младшую сестру Фаину, рожденную матерью от внебрачной связи с Ленинидом, но только сейчас дошло, что меня постоянно «царапало», настораживало. Вот она, нестыковка! Папенька не удочерял малышку, не оформлял брак с ее матерью.

– От кого же Фаина получила фамилию «Тараканова»? – спросила я.

– Жена с рождения ее носила, – пояснил Генрих Петрович. – Ее предок был из дворян, говорили, что настоящий князь.

– Вы не удочерили Фаину? – на всякий случай уточнила я, зная, какой ответ, услышу.

– Нет, – ответил Каравайкин. – Когда я с Олесей познакомился, Фая уже была ее дочкой, она найденыша на свою фамилию записала. Девчонка так Таракановой и осталась. Мы долго в гражданском браке жили, оформили отношения незадолго до смерти Леси.

Я отложила очередной мини-сэндвич с джемом и удивленно спросила:

– Каким образом незамужней женщине разрешили взять сироту?

Собеседник сказал:

– Сейчас-то у нас нет ограничений по закону. Если человек достиг совершеннолетия, он может усыновить-удочерить малыша. Единственное условие для не состоящих в браке: должна соблюдаться разница в возрасте с ребенком минимум в шестнадцать лет. В советские времена, вы правы, было иначе. Но Олеся взяла Фаю, когда в России бросили клич: нет чужих детей! Было несколько лет, когда народ опустошал приюты. Потом все опять вернулось на круги своя. Девочка, повторяю, получила фамилию матери, а отчество ей записали «Леонидовна». Так звали мужчину, от которого Олеся забеременела, а потом родила в монастыре младенца, вскоре умершего.

Глава 27

Я, пораженная, молча слушала Каравайкина.

Ладно мне, не самому сообразительному человеку на свете, но ни Степану с его ребятами, ни устроителям многочисленных телешоу, ни журналистам, ни зрителям-читателям до сих пор ни разу не пришел в голову вопрос: если Ленинид никогда не оформлял брака с Олесей, не удочерял Фаину, то откуда у нее фамилия Тараканова? Остается лишь удивляться всеобщей недальновидности. А оказалось-то вон что: женщина, якобы являющаяся моей сестрой, на самом деле всего лишь приемная дочь однофамилицы моего отца.

– Тяжелая девочка выросла, – продолжал тем временем Генрих Петрович. – Она врала, как дышала, и ее ложь всегда выглядела убедительно. Но я ее часто на нестыковках ловил. Припру Файку к стенке, а та плакать начинает: «Мамочка, брось дядю Гену, он меня ненавидит». Из трех школ ее за мелкое воровство выперли – гадкая девчонка во время урока отпрашивалась в туалет, а сама шла в гардероб и шарила по карманам пальто и курток детей. В результате мы отдали ее в медучилище, и она его закончила. Потом Леся попросила одного из прихожан церкви, куда сама каждое воскресенье ходила, с трудоустройством дочки помочь. Файка стала в хорошей клинике служить. Жена радовалась: обожаемая доченька образумилась. Она всегда гадючку оправдывала, коршуном на ее защиту бросалась. В последнее время только и говорила: «Это влияние Гули. Хоть бы Ниязова уехала куда подальше!»

Я подпрыгнула на стуле.

– Гульнара Ниязова? Фаина ее с детства знала?

– Ну, почти, – пробормотал Генрих. – Когда мы познакомились, Олеся ушла из детдома, там работа была костоломная, домой за полночь приходила, а ей хотелось с Фаиной побольше быть. Супруга нанялась в детсад воспитательницей, да так и осталась там. Через несколько лет садик закрыли, и на какое-то время Леся осталась без службы. Потом устроилась домработницей к Гульнаре. Той тогда было… ох, не скажу, сколько лет… старше Файки… лет на пять-шесть, может. Я мало о ней знаю. Жена говорила, что девица работает на какого-то хозяина, живет хорошо, потому что, похоже, спит с начальником. Один раз Олеся Файку с собой прихватила, чтобы та помогла ей окна помыть, и с тех пор девчонка, она тогда классе в восьмом училась, стала у Ниязовой пропадать. Гульнара вещи свои ей отдавала, косметику.

Генрих Петрович тяжело вздохнул и продолжил:

– Супруге очень не нравилось, что Ниязова девочку с пути сбивает. Помню, как-то Файка, уже тогда студентка медучилища, заявила: «Надо искать богатого мужика, родить ему ребенка, получать алименты и жить на большие деньги спокойно». Мать, как этот план услышала, за сердце схватилась. «Фаечка, не слушай Гульнару, она плохая женщина. Получи специальность, работай честно, выходи замуж». А доченька в ответ: «Хочу жить, как она! Ты видела, какая у Гули квартира? А одежда? Теперь посмотри, как мы живем. Что лучше, – вставать в пять утра, трястись в маршрутке на работу, за которую платят рваный рубль, или, в полдень кофейку с пирожным попив, покатить на своей машине в магазин и скупить там все шмотки? Мне больше нравится второе». Как вам такое, а?

Посчитав вопрос риторическим, я не стала ничего говорить. А рассказчик, кажется, и не ждал ответа. Помолчав пару секунд, он заговорил снова:

– После окончания училища Фаину в больницу пристроили, да балбеска там едва ли месяц продержалась, быстро уволилась. Что делала – мы не знали. Спала до часу дня, потом к вечеру наряжалась и уходила. Возвращалась под утро, и от нее всегда пахло алкоголем. Одно время воровала деньги у матери. У меня тоже. Потом перестала. Роскошно оделась, понавесила на себя цацки разные. Я живо понял: проституткой стала. Леся же верила лгунье, которая пела матери: «Я менеджер в ночном клубе». Потом – бах, она беременна. Мне так хотелось мерзоту придушить! Все думал: разве приличные люди родного ребенка в приют отдадут? У девки мать точно шалавой была, а отец наркоманом, вот гены и ожили, скоро Файка колоться затеет.