На затонувшем корабле - Константин Бадигин

— Благодарю за любезность, — отозвался Фрикке, разглядывая незнакомца. — Но что вам угодно?

— Вы давно знакомы с профессором?

— Да, я был служащим в музее доктора Хемпеля.

У незнакомца было нежное и приятное лицо, тонкие рубцы прорезали в двух местах его левую щеку.

— Благодарю вас. Не смею задерживать. — Незнакомец сладко улыбнулся и приподнял шляпу. — Нашу беседу мы продолжим позже!

Пока Эрнст Фрикке рассказывал, что с ним произошло на пароходе «Меркурий», профессор, нахмурясь, сидел и молчал. У Фрау Эльзы на глазах выступили слезы. Она комкала у глаз платок, шевелила блеклыми губами и жалко улыбалась.

Когда Фрикке закончил свою наполовину выдуманную повесть, профессор поднял голову и, посмотрев в глаза племяннику, спросил:

— Ящерица, где она?

— Осталась на судне.

— Это ужасно! Но я верю тебе, Эрнст, — после некоторого раздумья сказал Альфред Хемпель и замолчал снова.

— Дай бог здоровья рыбакам, спасшим тебя от смерти, — нарушила тишину тётка. — Бог не дал тебе погибнуть в море, он спасёт тебя и в этом проклятом городе.

Как только фрау Хемпель начала рассказывать о житейских делах, её удержать было невозможно.

— Стало голодно, — жаловалась она. — У кого были запасы — припрятали, и купить что-нибудь нет никакой возможности. Люди потеряли человеческий облик: одни доносят советским властям, другие какому-то крейслейтеру, оставшемуся в городе. Многие ещё верят, что войну можно выиграть. Людей обуяла жажда обогащения за счёт друзей, родственников, все стремятся добыть золото или драгоценности — все, что занимает мало места и дорого стоит.

Эрнст, дорогой, — продолжала Фрау Эльза, сжимая руки племянника сухими горячими пальцами. — Какими-то путями, за большое вознаграждение ещё и сейчас можно выбраться из Кенигсберга к нашим войскам, защищающим клочок земли на берегу моря, и уехать на запад. Кое-кому удалось благополучно добраться, но многие были убиты и ограблены своими же проводниками… Дяде тоже грозит большая опасность. Последнее время ему не дают покоя…

— Да, Эрнст, люди изменились, — заговорил профессор. — Ты ведь знаешь, я всегда был верен партии и всегда отдавал должное фюреру. Но выше всего для меня была наука. Всю жизнь я посвятил янтарю, этому волшебному камню. Музей — это моё детище. А сейчас, ты слышишь, Эрнст, хотят разграбить сокровища, которые мне удалось спрятать. Несколько высокопоставленных лиц, скрываясь друг от друга, пытаются заставить меня открыть тайники, где захоронены ценности. И знаешь что, Эрнст, они намерены вывезти их за границу и превратить в доллары. Мои коллекции! Какой позор! — Профессор схватился за голову. — Они говорят, что деньги им нужны для продолжения войны. Это враньё! Война проиграна, и надо сохранить оставшееся достояние нации. Кенигсберг в руках русских. Ты видишь теперь, что стоят обещания наших вождей? И это случилось не потому, что плохо сражались солдаты. Нет, солдаты сражались яростно, иногда фанатически, но они не могли отстоять насквозь прогнившее государство, — профессор произносил слова с несвойственной ему быстротой, нервно постукивая зажигалкой по сигарному ящичку. — Жаль мирных жителей. Я обвиняю гаулейтера Коха. Он виноват в том, что было много лишних жертв. Выслуживаясь перед фюрером, он запрещал эвакуировать население, когда это было возможно, а сам оказался жалким трусом. И вот теперь…

Профессор замолчал. Глаза его затуманились. Он, как всегда в затруднительных случаях, снял очки и стал неторопливо протирать их замшей.

— Все равно русские варвары все растопчут сапогами, — угрюмо вставил Фрикке. — Говорят, они жестоко относятся к мирному населению.

— Не знаю, у меня нет таких сведений. Но ты сам не должен забывать: миллионы русских сознательно уничтожены по приказу фюрера… Заметь, не русские, а англичане разрушили наш замок, кафедральный собор, университет… Русский полковник показал мне страшный документ: фюрер объявил все исторические и художественные ценности России не имеющими ровно никакого значения и подлежащими уничтожению. — Доктор Хемпель вскочил с кресла и заходил большими шагами по комнате. — Все, чем дорожила русская нация, русская культура, мы грабили сколько могли… А что не могли, уничтожали. А вот ещё. Я узнал это совсем недавно. В Кенигсберге почти каждый дом заряжён миной замедленного действия. Наци заставляли солдат минировать жилые здания даже в день капитуляции. А теперь русские минёры, рискуя жизнью, спасают немцев. Где уж нам называть их варварами!

— Альфред, ради бога не волнуйся. Ты ведь знаешь, тебе это вредно, — фрау Эльза взяла мужа за руку.

— Меня поразил один молодчик, — горячо продолжал профессор, — он был у меня два дня назад. Я выставил его за дверь. Этот негодяй предложил крупную сумму в американской валюте за янтарную коллекцию. Он обещал вместе с музейными экспонатами вывезти за пределы рейха и нас с Эльзой. — Профессор горько рассмеялся. — Он много болтал глупостей. Мне показалось, что у этого типа, вымогающего сведения о сокровищах, заметный иностранный акцент. По его словам, наши вожди ещё во время войны готовы были распродать Германию оптом и в розницу, лишь бы нашёлся покупатель.

Профессор опять снял, но тут же надел снова очки. Эрнст Фрикке хорошо знал своего дядю.

«Фанатик, — подумал он, слушая взволнованные речи учёного. — Трудно что-нибудь вытянуть из него. Во всяком случае, сейчас, когда он так настроен. Однако зачем приходил сюда русский полковник?»

— Все это очень прискорбно, — сказал он, желая переменить разговор, — каждый истинный немец сегодня переживает трагедию. Победители и побеждённые были всегда, с тех пор как существует человечество, но народы, я подразумеваю цивилизованные народы, продолжают существовать. Что вы скажете, тётя, если я попрошу вас сварить чашечку кофе?

И Фрикке, раскрыв свой рюкзак, положил на стол пакет кофе, сгущённое молоко, большую овальную банку польской ветчины и кулёк сахара.

— А это, дорогой мой дядя, подарок вам, — Фрикке подал ему ящичек гаванских сигар.

Глаза профессора блеснули. Он осторожно вынул сигару и перед тем, как зажечь, понюхал, вдыхая аромат табака.

— Да ведь это целое богатство! — радостно сказала фрау Эльза, зажигая спиртовку. — Где ты раздобыл всю эту прелесть? — Она поставила на огонь кофейник.

— Подарок старого друга… Но вот хлеба у меня нет. — Фрикке развёл руками. — Осталось только четыре жёстких сухаря.

— У нас есть хлеб, Эрнст, свежий, сегодняшней выпечки. — Фрау Эльза положила на стол несколько булок. — Подарок русского полковника, — с теплотой сказала она. — Очень славный человек, прекрасно говорит по-немецки. Мы сначала думали, что он немец. Сливочное масло и сахар тоже его подарок.

Фрикке резко повернулся к тётке.

— Вот как, подарки русского полковника? Такое внимание врага по меньшей мере странно. Он что-нибудь требовал от вас? — Фрикке старался скрыть волнение.

— Нет, ничего. Он предлагал нам службу в комендатуре, мне и мужу. Просил Альфреда помочь ему сохранить музейные ценности от расхищения. Сохранить наши ценности, Эрнст. Он даже сказал, что дядя, по его мнению, мог бы заведовать янтарной коллекцией, когда она будет найдена.

— И вы поверили ему?! — Фрикке вскочил со стула. — Вы, дядя, позволили так просто обвести себя вокруг пальца? Вы, умный, уважаемый человек…

— Ты напрасно горячишься, Эрнст, — осадил его доктор Хемпель, священнодействуя с сигарой. — Русский полковник… да, он предлагал, но ведь я пока не принял его предложения. А потом, почему я должен отказываться? В нашем положении это самый разумный шаг. Музейные ценности будут сохранены для немецкого народа, а кончится война, все встанет на свои места. Он много расспрашивал меня о янтаре, этот полковник. Вчера он спросил, правда ли, что из янтаря в старину делали очки? Конечно, это правда. Но, к сожалению, мало кто об этом слышал. Самые лучшие и дорогие очки были янтарные. И ты знаешь, он читал мои книги, — неожиданно заключил доктор Хемпель.

Эрнст Фрикке неодобрительно покосился на дядю, не сказал ни слова.

«Надежды на старика нет… — Быстро мелькают мысли. — Это ясно. Если планы захоронения попадут к русским, пиши пропало…»

— Дорогой дядя, — Фрикке решил прощупать почву. — Как бы вы ни решили в будущем, сейчас тайники оказались в опасности. Вы беззащитны, — он нагнулся к уху старика, — в любой момент могут прийти русские или наши, сделать обыск, и планы в их руках. Вы рискуете жизнью, дядя. Зная ваш вспыльчивый характер, я не дал бы за вашу жизнь паршивой оккупационной марки.

Доктор Хемпель насмешливо приподнял брови.

— Ты напрасно беспокоишься, Эрнст. После первого посещения ретивого группенфюрера Ганса Зандера, кстати сказать одного из моих приятелей, я понял, что сейчас самое мудрое решение — уничтожить документы… Да, мы так и решили с Эльзой. В тот же день я сжёг все бумаги, — профессор указал длинным костлявым пальцем на решётку камина.